Список Шиндлера - Кенэлли Томас (читать книги полные txt) 📗
Он явился в Бринлитц олицетворением тяжело доставшейся победы, ибо гимнастерка его была изорвана, а кожаный ремень винтовки настолько износился от пота и превратностей погоды, что его пришлось заменить веревкой. Уздечка пони тоже была веревочной. Лицо его было покрыто загаром, и в чертах его было что-то чужое и в то же время странно знакомое.
После короткого разговора на смеси русских и польских слов охрана у ворот пропустила его внутрь. С балконов второго этажа разнеслась весть о его появлении. Когда он спешился, его расцеловала миссис Крумгольц. Улыбнувшись, он на двух языках попросил принести стул. Один из ребят помоложе притащил его.
Став на сиденье, он оказался на несколько голов выше всех заключенных, в чем при его росте не было необходимости, и произнес по-русски набор привычных фраз, возвещающих об освобождении. Моше Бейски уловил их смысл. Они освобождены усилиями доблестной Советской армии - Красной Армии. Они могут идти в город и вольны двигаться в любом направлении, которое изберут. Ибо в стране Советов, как в мифическом царстве небесном, нет ни евреев, ни христиан, ни мужчин, ни женщин, ни рабов, ни свободных. В городе они не должны позволять себе чувство недостойной мести. Союзники найдут тех, кто угнетал их и предадут строгому и нелицеприятному суду. Главное, что они свободны, и пусть это чувство перевесит все остальные.
Спрыгнув со стула, он улыбнулся, как бы давая понять, что, покончив с официальной частью, готов отвечать на вопросы. Бейски и остальные стали разговаривать с ним, а он, ткнув в себя пальцем, сказал на ломаном идише, которым говорят в Белоруссии, - чувствовалось, что на нем говорили не столько его родители, сколько деды и бабки - что он сам еврей.
Теперь стало ясно, что разговаривать с ним можно более откровенно.
- Вы были в Польше? - спросил его Бейски.
- Да, - признал офицер. - Только что вернулся оттуда.
- Остались ли там евреи?
- Никого из них не видел.
Вокруг толпились заключенные, переводя смысл разговора остальным, стоявшим поодаль.
- Откуда вы сами? - спросил офицер.
- Из Кракова.
- Я был в нем две недели назад.
- А в Аушвице? Что насчет Аушвица?
- Я слышал, что в Аушвице все же осталось несколько евреев.
Заключенные погрузились в задумчивость. Слова русского офицера дали понять, что Краков опустел, и если они вернутся в него, то будут ощущать себя подобно высохшим горошинам на дне кувшина.
- Что я могу для вас сделать? - спросил офицер.
Раздались просьбы о пище. Он решил, что сможет доставить им повозку с хлебом и конское мясо. Все появится еще до вечера.
- Но вы можете поискать, что есть в городе, - предложил офицер.
Идея им понравилась - они могут просто выйти за ворота и получить все, что нужно, в Бринлитце. Кое-кто не мог себе этого представить.
Молодые ребята, среди которых были Пемпер и Бейские, пошли провожать офицера. Если в Польше не осталось больше евреев, им некуда деться. Они не собирались получать от него инструкции, но считали, что он мог бы обсудить с ними то затруднительное положение, в котором они оказались. Русский офицер помедлил, развязывая замотанные вокруг столба поводья.
- Не знаю, сказал он, прямо глядя им в лица. Не знаю, куда вам податься. Только не на восток это-то я могу вам сказать. Но и на запад. - Он снова стал дергать пальцами узел. - Нас нигде не любят.
После разговора с русским офицером, узники Бринлитца вышли наконец за ворота, чтобы вступить в первый осторожный контакт с внешним миром. Первые шаги навстречу ему сделала молодежь. Сразу же после освобождения Данка Шиндель вскарабкалась на лесистый холм за лагерем. Начинали расцветать лилии и анемоны, и перелетные птицы, вернувшиеся из Африки, копошились в ветвях. Данка посидела на холме, наслаждаясь спокойствием дня, а потом, перекатившись на бок, легла в траву, вдыхая аромат цветущей зелени и глядя в небо. Она лежала тут так долго, что ее родители стали беспокоиться, не случилось с ней чего-нибудь в деревне или же не натолкнулась ли она на русских.
Одним из первых, если не самым первым, ушел Гольдберг, спеша добраться до своего добра, спрятанного в Кракове. Он собирался как можно скорее эмигрировать в Бразилию.
Большая часть заключенных старшего возраста продолжала оставаться в лагере. Теперь в Бринлитце были русские, и офицеры заняли виллу на холме над поселком. Они доставили в лагерь освежеванную тушу лошади, и заключенные жадно накинулись на мясо, хотя оно показалось им слишком сытным после их диеты из хлеба с овощами и овсяных каш Эмили Шиндлер.
Лютек Фейгенбаум, Янек Дрезнер и молодой Штернберг пошли в городок раздобыть продовольствия. Улицы его патрулировались чешскими подпольщиками, и немецкое население Бринлитца теперь, в свою очередь, опасалось появления освобожденных из заключения. Лавочник дал понять ребятам, что к их услугам целый мешок сахара, который он хранил в кладовке. Штернберг, не в силах сопротивляться искушению, уткнулся в него лицом и горстями стал запихивать сразу в рот, из-за чего начал маяться жестокими болями в животе. Он стал жертвой того, что открылось группе Шиндлера в Нюрнберге и Равенсбрюке - и свободу, и изобилие пищи надо воспринимать постепенно.
Главная цель этого похода в город заключалась в надежде найти хлеб. Как член охраны Бринлитца Фейгенбаум был вооружен автоматом, пистолетом, и когда пекарь стал доказывать, что у него нет ни крошки хлеба, кто-то сказал Лютеку: «Припугни-ка его автоматом». Ведь этот человек был sudetendeutsch и теоретически нес ответственность за все их страдания. Фейгенбаум навел на пекаря ствол и через магазин прошел в его квартиру в поисках спрятанной муки. В задней комнате он обнаружил дрожавших от страха жену пекаря и двух его дочерей. Они были настолько перепуганными, настолько неотличимыми от семей в Кракове во время акции, что его охватило всепоглощающее чувство стыда. Он кивнул женщинам, словно нанес им визит вежливости, и вышел.
Такое же чувство стыда пришлось пережить Миле Пфефферберг во время первого посещения деревни. Когда она появилась на площади, чешский партизан остановил двух девушек из судетских немцев и заставил их снять обувь, чтобы Мила, по-прежнему носившая деревянные башмаки, могла выбрать то, что ей больше подойдет. Оказавшись в таком положении, Мила густо покраснела. Партизан заставил одну из девушек надеть деревянные башмаки и удалился. Мила побежала за ними следом и вернула обувь. Sudetendeutscherin, вспоминает Мила, даже не поблагодарила ее.
Вечером в лагере в поисках женщин появились русские. Пфеффербергу пришлось приставить пистолет к голове солдата, который вломился в женское общежитие и схватил миссис Крумгольц. (Даже спустя годы она ругала Пфефферберга, тыкая в него пальцем: «Как только мне представился случай уединиться с молодым парнем, так этот сукин сын помешал мне!»). Трех девочек увели - впрочем, они в той или иной мере сами изъявляли такое желание - к русским, и они вернулись через три дня, уверяя, что хорошо провели время.
Но в Бринлитце отношение к ним было недоброжелательное, и через неделю заключенные постепенно стали уходить из лагеря. Семьи, которым удалось не потерять друг друга, отправлялись прямо на Запад, не испытывая никакого желания снова встретиться с Польшей. Братья Бейские, пуская в ход свои запасы водки и одежды, пересекли всю Италию и у ее берегов сели на судно сионистов, которое и доставило их в Палестину. Дрезнеры через Моравию и Богемию попали в Германию, где Янек оказался среди первых десяти студентов, зачисленных в Баварский университет в Эрлангене.
Манси Рознер вернулась в Подгоже, где была обусловлена их встреча с Генри. Сам же Генри Рознер, освобожденный из Дахау вместе с Олеком, как-то в общественной уборной в Мюнхене увидел человека в такой же, как у него, полосатой тюремной одежде. Генри спросил, где тот был в заключении.
- В Бринлитце, - последовал ответ.
