Гибель гигантов - Фоллетт Кен (бесплатная библиотека электронных книг TXT, FB2) 📗
— Если бы я был Тицианом, я бы нарисовал вас, — сказал он.
Мимо прошли ее мать и Чак — и пошли дальше, оставив Гаса с Ольгой позади. Большего уединения у них не будет.
Она наконец посмотрела на него, и ему показалось, что в ее глазах он увидел что-то похожее на нежность. Это его обнадежило. «Если это смог сделать президент, овдовевший меньше года назад, я тем более смогу!» — подумал он.
— Ольга, я люблю вас, — сказал он.
Она ничего не ответила, но продолжала смотреть на него.
Он почувствовал ком в горле. Опять он не мог понять, о чем она думает.
— Есть ли у меня надежда… — сказал он. — Могу ли я надеяться, что вы когда-нибудь тоже полюбите меня?
Затаив дыхание, он умоляюще смотрел ей в лицо. Сейчас его жизнь была в ее руках.
Наступило долгое молчание. О чем она думает? Оценивает, годится ли он в мужья? Или просто не может сразу принять решение, которое изменит всю ее жизнь?
Наконец она улыбнулась и сказала:
— Да.
Он едва мог поверить в это.
— Правда?
Она радостно рассмеялась.
— Правда.
Он взял ее за руку.
— Вы любите меня?
Она кивнула.
— Мне нужно это услышать.
— Да, Гас, я люблю вас.
Он поцеловал ее руку.
— Прежде чем ехать в Вашингтон, я поговорю с вашим отцом.
— Кажется, я знаю, что он вам ответит.
Утром Гас явился в офис Джозефа Вялова и официально попросил руки его дочери. Вялов объявил, что счастлив это слышать. И несмотря на то, что Гас не ждал иного ответа, он почувствовал неописуемую радость.
Гас уже отправлялся в Вашингтон, и ему нужно было спешить на вокзал, на поезд, так что отпраздновать помолвку договорились сразу после его возвращения. К тому же Гас был рад предоставить подготовку к свадьбе своей матери и миссис Вяловой.
Войдя стремительным шагом на центральный вокзал, он столкнулся с выходившей на улицу Розой Хеллмэн. На ней была красная шляпка, в руке — небольшой саквояж.
— Здравствуйте, — сказал он. — Вы позволите вам помочь?
— Благодарю, не нужно, он легкий, — сказала она. — Я уезжала всего на пару дней. Ездила на собеседование в одно информационное агентство.
— Насчет работы репортера? — спросил он, подняв бровь.
— Да, и меня взяли.
— Поздравляю! Простите мое удивление — я не думал, что эти агентства берут репортеров-женщин.
— Это хоть и не часто, но бывает. «Нью-Йорк таймс» впервые приняла на работу репортера-женщину в 1869 году. Ее звали Мария Морган.
— Что вы будете делать?
— Помогать их вашингтонскому корреспонденту. Дело в том, что из-за личной жизни президента они решили, что в Вашингтоне нужна женщина. От мужчин вряд ли дождешься романтических историй.
Интересно, подумал Гас, сказала ли она им о своем знакомстве с одним из приближенных Вильсона. Наверняка: скрытностью репортеры не отличались. Без сомнения, это и помогло ей получить работу.
— А я возвращаюсь, — сказал он. — Думаю, мы еще увидимся.
— Надеюсь.
— А у меня тоже хорошие новости, — радостно сообщил он. — Я сделал предложение Ольге Вяловой — и она его приняла. Скоро мы поженимся.
Она смерила его долгим взглядом и сказала:
— Ну и дурак!
Даже если бы она дала ему пощечину вряд ли это потрясло бы его больше. Он замер.
— Да вы просто идиот! — сказала она и пошла прочь.
Еще двое американцев погибли девятнадцатого августа, когда немцы торпедировали еще один большой английский корабль, «Арабик».
Гасу было жаль погибших, но еще больше его ужасало то, что Америку неотвратимо затягивало в европейский конфликт. Он чувствовал, что президент на грани. Гас хотел, чтобы его свадьба состоялась в мире счастливом и спокойном; будущее, оскверненное хаосом, жестокостью и разрухой войны, его страшило.
Следуя указаниям Вильсона, Гас сообщил нескольким репортерам — не для печати, — что президент готов порвать дипломатические отношения с Германией. В то же время новый госсекретарь пытался договориться до чего-нибудь с германским послом, графом Иоганном фон Берншторффом.
Все может обернуться очень плохо, думал Гас. Германия может понять, что Вильсон блефует, и бросить ему вызов. И что он будет делать? Вильсон сказал Гасу, что разрыв дипломатических отношений вовсе не обязательнодолжен привести к войне. У Гаса же было ужасное чувство, что положение стало критическим и его невозможно контролировать.
Но кайзер не хотел воевать с Америкой и, к огромному облегчению Гаса, расчет Вильсона оказался верным. В конце августа Германия обещала не атаковать без предупреждения пассажирские корабли. Этого было мало, но все же достаточно, чтобы ситуация вышла из тупика.
Американские газеты, не вдаваясь в подробности, устроили восторженную шумиху. Второго сентября Гас торжествующе зачитал Вильсону отрывок из хвалебной статьи в нью-йоркской газете «Ивнинг пост»:
— «Не мобилизуя войск, не снаряжая флот, а одной лишь непоколебимой настойчивостью в защите правого дела он вынудил сдаться самую гордую, надменную и лучше всех вооруженную армию».
— Ну, они еще не сдались, — сказал президент.
Однажды вечером в конце сентября Левку схватили, притащили на склад, сорвали одежду и связали руки за спиной. Потом из своего кабинета вышел Вялов.
— Ах ты пес! — сказал он. — Пес поганый!
— Что я сделал? — умоляюще воскликнул Левка.
— Ты знаешь, что ты сделал, кобель бешеный!
Левка пришел в ужас. Ему не выкрутиться, если Вялов не станет его слушать.
Вялов снял пиджак и закатал рукава сорочки.
— Неси, — сказал он. Норман Найэл, худосочный бухгалтер, ушел в кабинет и вернулся с бичом.
Левка уставился на бич. Обычный бич, каким в России секли преступников. Длинная деревянная рукоятка, три кожаных хвоста, у каждого на конце — свинцовый шарик. Левку никогда не секли, но он видел, как пороли за мелкие кражи или за блуд — в деревнях это было распространенное наказание. В Санкт-Петербурге эту меру применяли и против политических преступников. Двадцать ударов могли оставить человека калекой, сто — убить.
Вялов, все еще в жилете с золотой цепочкой для часов, поднял бич. Найэл хихикнул. Илья и Тео смотрели с интересом.
Левка съежился, хлыст взмыл в воздух со страшным свистом, рассек шею и плечи, и он закричал от боли.
Вялов снова взмахнул хлыстом. На этот раз было еще больнее.
Левка сам не мог поверить, что оказался таким дураком. Лишить девственности дочь такого могущественного и жестокого человека! О чем он думал? Почему он никогда не может справиться с похотью?
Вялов снова поднял бич. На этот раз Левка рванулся, пытаясь избежать удара. Его коснулись лишь концы хвостов, но тоже причинили мучительную боль, впившись в тело, и он снова закричал.
Бич в руке Вялова вновь поднялся и пошел вниз, остановился на полпути, когда Левка дернулся, и ударил по ногам. Левка увидел текущую из порезов кровь. Когда Вялов хлестнул опять, Левка отчаянно рванулся, но тут же снова упал. Лежа навзничь, он чувствовал, как силы его оставляют. Вялов снова хлестнул его — теперь по животу и бедрам. Левка перекатился на живот — от боли и ужаса он не мог подняться на ноги, но бич продолжал движение. Он собрался с силами, чтобы ползти, но поскользнулся в собственной крови, и на него снова обрушился хлыст. Он уже не кричал: воздуха не хватало. Он подумал, что Вялов решил запороть его до смерти. Как ему хотелось потерять сознание!
Но Вялов ему этого не позволил. Тяжело дыша, он бросил бич.
— Следовало бы тебя убить, — сказал он, отдышавшись, — но нельзя.
Этого Левка не понял. Он лежал в собственной крови, ошеломленно глядя на своего мучителя.
— Она беременна, — сказал Вялов.
Мысли путались от боли и страха, но Левка попытался вспомнить. Они же пользовались презервативами. В Америке в больших городах купить их было легко, и Левка всегда надевал презерватив — конечно, кроме того, первого раза, когда все случилось неожиданно. И еще однажды она позвала его в дом, когда никого не было, и они барахтались на широкой кровати в комнате для гостей. И еще один раз — в саду, когда стемнело…
