Камень и боль - Шульц Карел (книги бесплатно без онлайн .txt) 📗
– Врет! – воскликнул брадобрей. – Врет твой миланец. Я сам слышал, как во дворце шла речь о том, что кардинал Рафаэль Риарио заплатил Бальдассаре за эту статую двести золотых дукатов!
– Я знаю, архитектор Джулиано Сангалло, – ну, приятель мой, у которого дела с Римом, – узнав об этом, посоветовал мне пустить в ход кулаки. Ведь это меня обманули! Пополано с Бальдассаре сорвали двести золотых дукатов, я сделал статую, чтобы достать деньги для дома, там братья чуть не плевали на меня из презренья, а я получил всего-навсего тридцать дукатов! Вот какой я мошенник! Поэтому я по совету Джулиано поехал в Рим, чтобы все объяснить кардиналу. А что сделал Риарио? Он хочет, чтоб я ему и эти-то тридцать дукатов вернул…
Микеланджело выпрыгнул из постели и, сжав кулаки, зашагал по комнате.
– Я отдал статую, и они еще хотят, чтоб я вернул деньги, эту нищенскую плату… И вот он запер меня в твоем чулане, брадобрей, как в тюрьме, держит у себя во дворце, не желает выслушать, гонит меня прочь, обращается со мной как с собакой… вот каково кардинальское гостеприимство! Я теряю время! Что мне тут делать, в вашем Риме? Мне все здесь противно! Я хочу обратно, во Флоренцию! Знаешь, кем я должен был там быть, брадобрей? Членом жюри по отделке зала Консилио гранде… Да, я поднимался бы по лестнице Палаццо-Веккьо, я так об этом мечтал… А ходил я по этой лестнице? Нет! Видишь, Франческо, какой я. За месяц до первого заседания жюри уехал сюда, в ваш отвратительный Рим, к кардиналу, чтобы все ему объяснить… и чтоб не надо было возвращать деньги, чтоб хоть получить обратно статую… а ничего не могу добиться, ровно ничего: вот какой я мошенник! Брадобрей растерянно комкал пальцами свою жидкую бороду, сочувственно поглядывая на Микеланджело.
– Я верю тебе… – прошептал он. – Верю, мой милый, что все это так, как ты говоришь, ты художник не чета мне, такого рисунка мне никогда не нарисовать, я верю тебе, но беда в том… что наш кардинал испытал очень большое огорченье из-за твоей статуи: весь Рим смеялся над ним, что он не умеет отличить выкопанную статую от новой, очень его высмеивали, и он тебе этого не простит, это обида его духу, его чувству красоты, его образованности, его тонкому пониманию прекрасных языческих произведений, этого он тебе не простит, я думаю, придется тебе вернуть эти тридцать дукатов…
– Никогда! – воскликнул Микеланджело. – Не отдам, хоть пришлось бы сидеть здесь до Страшного суда… А те двое? Они тоже должны будут вернуть двести дукатов?
– Вряд ли… – смущенно прошептал брадобрей. – До Флоренции, к Пополано, далеко, а вор Бальдассаре – самый лучший перекупщик, лучший поставщик античных статуй для Святой коллегии, кардинал Риарио не станет ссориться с ним. И к тому же – это ты сделал статую, а не они…
– Тогда они все трое – воры! – промолвил, стиснув зубы, Микеланджело.
Франческо, сам не свой, опять подбежал к двери и прижался к ней ухом.
– Опомнись, милый, – в ужасе пролепетал он. – Чего ты добьешься такими речами? Лучше помолись…
– Думаю, что от такого кардинала и молитва – плохая ограда! воскликнул Микеланджело, снова ложась.
– Флорентиец! – выдавил из себя бледный Франческо. – Замолчи! Кто-то идет! Это, наверно, патер Квидо возвращается от нашего господина, хочет у меня побриться, будь благоразумен, насильем тут ничего не добьешься!
Микеланджело закрыл лицо руками и, когда вошел писарь Святой апостольской канцелярии патер Квидо, притворился спящим.
Глаза у священника были зоркие, внимательные.
– Почему твой сотоварищ не хочет говорить со мной? – спросил он, садясь.
Франческо подтолкнул Микеланджело и прошептал растерянно:
– Он очень устал, ваше преподобие, целый день по городу ходил, любовался на статуи и памятники, копировал, рисовал…
– Значит, он очень усердный, сотоварищ твой, и проводит время в Риме с пользой, – ответил патер Квидо.
Микеланджело отнял руки от лица и сел на постели.
– Я не сотоварищ Франческо, ваше преподобие, – сухо промолвил он. – Я не брадобрей, а ваятель.
Франческо посинел от страха. И тревожно поглядел на обоих.
– Я и говорю о художниках, а не о брадобреях, – спокойно возразил патер Квидо. – Разве наш милый Франческо – не художник? И он, друг твой, довольно сносно пишет красками, рисует и, говорят, в конце концов даже сделал попытку слепить статую из глины, – чем же не твой сотоварищ?
Микеланджело, сжав руки, промолчал. Патер Квидо окинул взглядом стену, прищурился, поглядел на картон с изображением стигматизации и, обращаясь к Франческо, спросил:
– Это твоя новая работа?
– Ваше преподобие шутит… – пробормотал брадобрей, занявшись торопливыми приготовлениями к бритью. – Это мне подарил флорентиец Буонарроти…
– Неплохая вещь; я подумал: твоя, – слегка улыбнулся патер Квидо и, обращаясь к Микеланджело, прибавил: – Вот видишь, вы – сотоварищи. Хорошо рисуешь.
Франческо брил усердно, и священнику пришлось замолчать. Но сам Франческо не молчал, а нес разную чушь, поспешно выкладывая последние новости, полученные от слуг из разных кардинальских дворцов, – желая во время бритья развлечь его преподобие, который вернулся от кардинала, видимо, в очень дурном настроении. И не удивительно: сам кардинал уже много дней раздражен, зол, на всех накидывается, почти не выходит из своего кабинета, не участвует в празднествах и не устраивает их, явно предпочитая одиночество, будто бы получил предостережение от своего платного осведомителя в Ватикане, – а там у каждого кардинала есть свой платный осведомитель, – будто был тайно предупрежден, так толкуют среди челяди, что святой отец опять сводит счеты с непокорными кардиналами, и кардинал Адриано ди Корнета предпочел покинуть Рим. Святой отец сводит счеты, не забывает ему, Риарио, что он – делла Ровере и перед конклавом отказался от подарков, не голосовал за Александра…
Поэтому кардинал Рафаэль приказал, чтобы подаваемые ему кушанья отведывали теперь уже не на кухне, а у него на глазах, прямо за столом, и по большей части ест одни только овощи, в которых смертоносное действие Борджевой испанской мушки значительно слабей, чем в мясной пище, но в последнее время прошел слух, что его святость получил из Испании новый яд, под названием misericordia – милосердие, более высокого качества, чем яд испанского короля, носящий название requiescat in pace; 1 этот новый – без всякого вкуса, ты не знаешь, что тебе подмешали милосердие, и помрешь только через три недели, поэтому кардинал Рафаэль теперь постился, мертвенно-бледный, сидел на воде и овощах, но только не из благочестия, и поэтому нет ничего удивительного, что он все время такой злой и раздражительный… А этот флорентиец воображает, будто он – самая важная особа во дворце и у кардинала нет других забот, кроме как о его Купидоне!
1 Мир духу его (лат.).
И Франческо передавал сплетни из римских дворцов, думая об этом, и страшно путал, так что трудно было следить за смыслом, и патер Квидо от этого только раздражался все сильней. Он, не считая, бросил на стол, между черствым хлебом и миской с кашей, несколько монет и опять окинул взглядом безмолвного Микеланджело.
– То, что рассказывает Франческо, мне не так интересно, как то, что, может быть, известно тебе, флорентиец, – сказал он. – Ты не сообщишь мне какие-нибудь новости о твоем сумасшедшем городе? Говорят, Савонарола у вас там допускает к святому причастию даже детей… ну, сдается мне, монах этот – конченый человек. Его святость долго терпел, но теперь, когда вернулся любезнейший сын его, герцог Гандии, у него будет больше досуга, чтобы заняться наведением порядка кое в чем… в частности, в вопросе о Савонароле. Это правда, Буонарроти, что у вас, по желанию Савонаролы, в Санта-Мария-дель-Фьоре причащают и детей?
Микеланджело встал и промолвил:
– И в этом дворце смеют говорить о том, что делается в Санта-Мария-дель-Фьоре?
На лице патера Квидо появилась язвительная усмешка.
– Ты скор на ответ, но если б я повторил твои слова при кардинале, то не знаю…
