Белое солнце пустыни - Ежов Валентин Иванович (книги без регистрации полные версии txt) 📗
Сашенька с надеждой и мольбой взглянула на Абдуллу – он ответил ей ласковым взглядом, одновременно ободряющим и уверенным, продолжая хладнокровно одеваться. Завязал шнурки одного чарыка, стал надевать на ногу другой.
В дверном проеме появился взводный Квашнин. В его руках был «Гочкис» – пулемет с длинным стволом, забранный в кожух, похожий на самоварную трубу, и дуло этой трубы замерло на Абдулле, надевавшем чарык.
– Руки!!! – грозно заорал взводный.
Абдулла медленно начал поднимать правую руку, а левой только чуть вскинул карабин, и раздался выстрел.
Лихой взводный, так и не успев понять, что случилось, скатился по ступеням вниз, к ногам Сашеньки, она, вскрикнув, отпрянула в угол.
– Не бойся. Кроме меня, ни один мужчина не может посетить мой гарем, – усмехнулся Абдулла. – А это всего лишь мертвец… Бывший мужчина.
В стене повернулась тяжелая каменная плита, и из тайного хода вышел нукер, отвесив легкий поклон.
– Прости, ага, что потревожили тебя. Мы окружены.
Нукер покосился на кричащих женщин, но, спохватившись, тотчас потупил взор.
– Этот Рахимов никогда не начинает воевать вовремя, – устало поморщился Абдулла. – Всегда на полчаса раньше.
– Надо уходить, ага.
Абдулла, двинувшийся было к тайному ходу, ощупал карманы жилета, остановился.
– Четки… Ищи четки!
Он принялся шарить под подушками, разбрасывая их во все стороны; раскидывал подносы с едой, растоптав несколько спелых персиков, чавкнувших под его каблуками.
На лестнице появились два красноармейца с винтовками наперевес. Абдулла снова навскидку выстрелил два раза, продолжая искать четки. Красноармейцы упали по обе стороны лестницы. Нукер, сообразив, перевернул труп взводного – и протянул четки, которые оказались под убитым. Абдулла облегченно вздохнул, приложил четки к глазам и спрятал их на груди; кивнул на кричащих женщин.
– Лошади для них готовы?
– Как ты приказал, ага, но… – Нукер помедлил, тоже кивнул в сторону женщин. – С ними мы не уйдем.
– Что?! – вспылил Абдулла и вскинул руку, на кисти которой уже висела камча.
Нукер, не дрогнув, спокойно смотрел на него. Абдулла, не ударив, опустил руку с плетью, глухо сказал:
– Не могу я их оставить, Максуд.
– Как скажешь, ага, – так же спокойно ответил нукер.
Абдулла схватил за руку Сашеньку и потащил ее к потайной двери, дав знак остальным женщинам, чтобы следовали за ним.
Нукер прикрыл отход Абдуллы и женщин. Потом собрался было и сам юркнуть в потайной ход, однако сверху раздалась очередь – и он свалился на пол, но, и тяжело раненный, продолжал отстреливаться от сбежавших вниз по лестнице красноармейцев, задерживая их.
Закат догорел. Небо стало быстро наливаться темной синевой. Появились звезды, яркие, белые и голубые. Песок в ложбинах потемнел. Над землей заплясали летучие мыши. Запахло по-другому – от всякой живности, выползшей из-под песка и камней наружу, – хотя песок еще дышал зноем. Саксаул на вершине бархана казался вырезанным из жести. От вечернего ветерка по песку пробежал легкий смерч-вьюн, крутясь волчком и втягивая в себя пыль. Коснувшись шара перекати-поля, вьюн завертел его, затем легонько приподнял в воздух и, продолжая вертеть, понес по воздуху, как детский надувной шарик.
Цепочка следов Сухова и Саида, тянущаяся через барханы, темнела впадинками. Вдруг Саид резко обернулся, выхватил нож из ножен и метнул его – обезглавленная змея еще долго извивалась, утюжа песок позади них.
Сухов, оценив меткий бросок Саида, одобрительно хмыкнул. Саид поднял нож, обтер лезвие о полу халата, и они продолжили свой путь в сгущающейся темноте.
Добравшись до конца подземного хода, Абдулла и Сашенька, а следом за ними остальные женщины гарема вылезли через широкую трубу на поверхность.
Лошади, предназначенные для жен Абдуллы, напуганные выстрелами, рвались с коновязей. Только конь самого Абдуллы спокойно стоял на месте, строже других приученный к дисциплине.
Абдуллу и его женщин заметили. От крепости раздались крики, и еще чаще зазвучали выстрелы – красноармейцы, паля на ходу, бежали к ним.
Понимая, что вместе с гаремом ему не уйти и что у него совсем нет времени, чтобы усадить перепуганных жен в седла, Абдулла быстро вскочил на коня, протянул руку Сашеньке. Она ловко взобралась и уселась позади, крепко вцепившись в его широкий пояс.
Абдулла огрел жеребца камчой и, оглянувшись, крикнул остальным женщинам:
– Я вернусь за вами!..
И поскакал прочь, взметая песок из-под копыт.
Рахимов с парой красноармейцев скакал от крепости, паля в убегающего с женщиной Абдуллу и крича другим, чтобы целили в коня. Абдулла быстро уходил.
Осадив уставшего скакуна около сгрудившихся в кучу обитательниц гарема, Рахимов выстрелил еще пару раз и, швырнув карабин на землю, с досады громко выматерился.
– Опять ушел, мать его!..
– У него четки заговоренные, – сказал красноармеец-туркмен.
– Конь свежий! – обрезал Рахимов.
– Ушли, – сказал Абдулла, когда они перевалили через дальнюю гряду барханов, скрывшись от преследователей. – Ты слышишь, родная?
Сашенька не отвечала. Абдулла почувствовал, как сползает вниз ее обмякшее тело, и все понял – одна из пуль преследователей догнала их; он же, без конца стегая коня, не заметил, как Саша, охнув, припала к нему. Поддерживая ее одной рукой, Абдулла проскакал еще немного и остановился в балке. Слез, бережно снял женщину с лошади, положил на песок, освещенный луной и звездами.
– Абдулла, хочу на снег… – тихо проговорила Сашенька, и слезы покатились из ее глаз.
– Потерпи, родная, я перевяжу тебя, – ответил Абдулла, сорвав с себя одежду и разрывая на широкие ленты рубаху.
– Не надо, мой милый… Я умираю… – с трудом проговорила Сашенька. Помолчав, она сказала последние в своей жизни слова. – Поцелуй меня и прости… Лучшего мужчины у меня в жизни не было… и друга тоже… – Она тихо простонала. Глаза ее невидяще уставились в лунное небо.
Одна из звезд над горизонтом дрогнула и стала приближаться, увеличиваясь и делаясь все ярче.
Абдулла завыл, сжимаясь, стискивая зубы, несколько раз ударил кулаком по земле.
Его нукеры и остальные джигиты, которым удалось уйти от красноармейцев, окружили своего хозяина. Лицо Сашеньки, лежащей на песке, было белым и светлым. Казалось, она улыбается.
Абдулла долго сидел неподвижно, склонив голову. Вспомнил, как Сашенька шла к нему, улыбаясь, а он немел от ее красоты. Вспомнил, как только что она лежала, обнимая его… Жизнь впереди казалась бессмысленной, ненужной, и Абдулла понял, что отныне ничего не будет удерживать его тут, на этой опустевшей земле; ничего более, кроме жгучего желания отомстить своим врагам, которые отняли у него все, чем он обладал в этой жизни.
Похоронив единственную любимую им женщину, он собственноручно вбил в песок крест, сооруженный из веток саксаула, – корявый крест в подагрических изломах, черный под холодной луной. Он знал, что Бог, в сущности, один и что Аллах простит его за похороненную по христианскому обычаю эту православную русскую женщину, хотя она и произнесла из любви к нему священные для мусульманина слова: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет есть пророк его».
Ночь охватила пустыню. Светлой рекой растекся Млечный путь. А закатная звезда погасла.
Отныне душа Сашеньки витала над ним, поддерживая его в этой жизни своей нежной улыбкой.
К опустившемуся на колени перед могилой Абдулле подошел Аристарх. Положив руку ему на плечо, сказал:
– Хватит, курбаши. Пора… Будем жить дальше…
В отличие от другого русского, находившегося в его отряде, глуховатого белогвардейского подпоручика Семена, Абдулла уважал Аристарха, тридцатилетнего полковника царской гвардии, дворянина. После большевистского переворота Аристарх потерял все: семью, наследственное поместье, землю… и теперь, кроме иссушившей его душу дотла ненависти, у него ничего не осталось. Абдулла, подняв глаза, посмотрел на высокого мужчину с почерневшим от загара лицом и, выжженными солнцем добела волосами и понял, что с этого момента он по накалу ненависти сравнялся с этим русским полковником во френче, заношенном до лохмотьев.
