Славянский меч (Роман) - Финжгар Франц (полная версия книги txt) 📗
Многие отроки пошли встречать своих, вскоре они пригнали в лагерь коней и скот. Приехали и девушки, между ними на разукрашенном коне восседал Радован с лютней. Он пел новую победную песнь и так ударял по струнам, что они гудели.
Разгрузили жито и мед, расхватали овец и принялись их резать. Равнина из ложа превратилась в огромный пиршественный стол. Отовсюду неслись крики, смех, люди пели и плясали.
Радован устроился среди девушек и окруживших его молодых воинов. Он сидел на старом пне, играл, сколько выдерживали пальцы и струны, и рассказывал веселые побасенки о своих странствиях. Молодежь хохотала так, что дубрава дрожала от неистового веселья.
— Эй, Радован, а ты чего спрятался? Почему не пошел с нами и не пел, когда мы били византийцев? — поддел певца молодой воин.
— Благодари свою матушку, что ты лет на десять раньше не родился. Не то я двинул бы тебя по черепу лютней, своей драгоценною лютней, за эту болтовню так, что у тебя бы язык к нёбу присох. Но ты молод и дерзок, как жеребенок, и Радован прощает тебя!
— Препоясался бы ты мечом, спрятал лютню в шатер к девушкам и пошел бы с нами!
— Я не пошел с вами. Это верно. Но верно и то, что вой, который поднимаете вы, молодые волки, способен навсегда оглушить меня. А кто потом будет настраивать струны? Уж не ты ли? Ведь для твоих ослиных ушей ивовая ветка и то слишком тонка. Кто бы кормил Радована, коли он не мог бы бродить с лютней по свету? Уж не ты ли? Да ведь у тебя не найдется даже козьего молока, чтобы напоить голодного пса. Молчи уж, паршивец!
Все засмеялись, а Радован гордо заиграл, затянув веселую песнь. Но парней забавляла злоба Радована.
— А что ты делал в граде, пока мы сражались за свободу?
— За девушками бегал!
Девицы зафыркали.
— Смотри, Радован, несдобровать тебе!
— Коли ваши девушки могут польститься на меня, старика, мне они и даром не нужны!
— Так ведь ты недавно врал, будто сама царица любовалась твоей красотой!
— Императрица Феодора — мудрая женщина, глупцы! А было это тогда, когда лоб мой еще не покрылся морщинами и не было гусиных перьев в бороде!
— Если бы Хильбудий напал на град, ты, Радован, убежал бы в лес, как барсук в свою нору! Жалко, что он погиб и избавил тебя от такой забавы!
— Убежал? Когда это я убегал? А ну, девушки, скажите, разве я не сидел день и ночь на валах и не сторожил град, словно рысь в буковом дупле?
— Притаился на валах и дрожал.
— Конечно, дрожал! Не терпелось хоть раз показать миру, каков герой Радован, когда приходит беда…
Загудела лютня, девушки взялись за руки, и хоровод закружился вокруг веселого певца.
Отдохнув, Радован отобрал нескольких отроков и пошел с ними в лагерь.
— Найдем, наверняка найдем, знаю я византийцев! Они шагу не ступят без этого божественного напитка. О меде, конечно, ничего худого не скажешь, пиво тоже — добрый напиток, но вино…
Радован жадно облизнулся.
Скитаясь по свету, он много раз играл византийским воинам, которые даже в походах не таили своего пристрастия ко всякого рода зрелищам и цирку. Любой бродячий плясун, придурковатый певец, болтливый актер, распутная танцовщица — все были тут желанными гостями, всех их ласково привечали, всем щедро платили. Радован знал об этом и потому любил заходить в пограничные лагеря, где всегда уютно устраивался. Ему было хорошо известно, что во всех лагерях имелись обильные запасы вина.
Вот и сейчас он пошел на поиски зарытых в землю сосудов. Лагерь был разгромлен и разбит. Торчали лишь отдельные колья, и между ними были рассыпаны, втоптаны в грязь пшеница и ячмень.
— Тут! Коли здесь житница — вино где-нибудь неподалеку!
Они принялись тщательно искать, отваливая колоды и оттаскивая прочь трупы, так и оставшиеся непогребенными.
Старик осторожно постукивал ногой по земле. Вдруг по звуку он определил, что под ним пустота.
— Стоп, юность глупая, есть, есть! Погреб тут! Моя пятка больше стоит, чем ваши носы!
Отроки отвалили несколько бревен, оттащили перевернутую двуколку — в земле показалась дощатая дверца. Нагнувшись, они ухватились за нее сильными руками, запоры лопнули, открыв вход в подземелье с узкой крутой лесенкой.
Радован первым кинулся вниз. С ликующим криком он поднял первый попавшийся глиняный кувшин и прильнул к нему с такой жадностью, что вино громко заклокотало в его горле. Запасы были обильными. Высокие узкие кувшины с большими ручками из красноватой глины выстроились вдоль стены. С потолка свисали мехи, также наполненные вином.
Славины стали выносить вино из погреба. Всем хватило по кувшину. Радован тянул из большого меха — он прогрыз его, чтобы снять пробу, и не мог оторваться. Вино было отменное!
Скоро все прослышали о погребе и сломя голову бросились в лагерь. Люди толкались у входа, пили прямо из кувшинов, тащили их к кострам, на которых жарились бараны.
Лагерь захлестнули пьяные крики и песни, кто плясал, кто бранился, кто дрался. Лишь поздней ночью, уставшие и хмельные, люди заснули мертвецким сном. Радован задремал было с лютней на коленях, потом, покачнувшись, растянулся на земле, сунув под голову лютню с оборванными струнами.
В то время как юное войско безумствовало в пьяном угаре, Исток лежал у шатра. Любиница поставила возле него рог с лучшим медом и села у ног брата, не сводя с него глаз.
— Исток, это Перун отнял тебя у Мораны. Когда ты пришел в себя, я принесла ему в жертву самого жирного ягненка. Милостив Перун!
Брат с благодарностью посмотрел на сестру. На лице его боролись сомнение и вера. Он приподнялся на локте.
— Не нужно, брат, тебе надо лежать. Так велел волхв!
— Не бойся, Любиница! Мне почти совсем не больно.
Он ощупал свою голову.
— Расскажи, Исток, как ты сражался. Тебя вытащили из-под груды мертвых и ты жив! Велик Перун!
— Мрак в моей памяти. Помню только, что я первым ворвался сквозь ворота в лагерь. За мной, как овцы, кинулись наши отроки.
— И все погибли!
— Все погибли? О Морана!
— Над тобой она смилостивилась, возблагодарим ее!
— Ты, Любиница, не знаешь, как дерутся византийцы! Они поставили передо мною стену из щитов, и мечи из-за нее сверкали, как молнии. Я бил по их шлемам, но они были, как наковальни. Мой меч треснул и раскололся. Вот тогда-то меня и задело по голове, все перед глазами завертелось, я упал, и меня прикрыли собой товарищи.
— Не ощупывай свою голову, там нет раны! О, велик Перун!
— Милая, не будь на мне шлема, меня не спасли бы и боги!
— Шлема?
— Шлема Хильбудия, он в шатре. Принеси его.
Исток взял в руки рассеченный шлем и долго рассматривал его.
— Как он красив, сколько на нем драгоценных камней.
— Он спас меня от смерти, Любиница!
Ножом Исток извлек из креста жемчуг.
— Половину тебе, сестра, половину мне. Нанижи его на золотые обручи и носи в височных гривнах.
— В память о твоей победе!
— А я в память о товарищах!
Он высыпал камни в маленький, окованный серебром рог, который носил на поясе, — талисман знаменитой знахарки.
Вечер опускался на землю. В воздухе клубился туман. Лагерь утих.
Только Исток бодрствовал в своем шатре и раздумывал, подперев рукой еще болевшую голову.
«Мы победили. Это верно. Но ведь на самом-то деле победила отцовская мудрость. Лукавство победило, а не мы. И все-таки с тремя я бы справился в бою, каждый славин и ант может уложить трех или четырех византийцев! Но оружие у нас топорное, сражаться мы толком не умеем! А одной силой не возьмешь».
Он вспомнил, как когда-то маленькое племя славинов продало византийцам свой град, отдало в рабство своих дочерей, отдало много скота и овец, чтобы выкупить себя. И когда пришли византийские воины, чтоб получить купленное, женщины плевали в лицо своим мужьям и кричали: «И этих лукавцев вы испугались? Вы, воины? Позор!»
Исток думал о том, каким замечательным войском могли бы стать объединенные племена, умей они хорошо сражаться. Они подступили бы к воротам самого Константинополя. Насколько малочисленнее было войско Хильбудия! Славины напали на византийцев из засады, заняли лагерь, и все-таки убитых у них больше, чем у византийцев. А стоит нагрянуть ночью сотне всадников во главе с таким вот Хильбудием, и они разобьют большое войско славинов в пух и прах.
