Таис Афинская - Ефремов Иван Антонович (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
– Ты сказал, отец, и Эллады?
– Да, царица. Я знаю, ты эллинка, но разве не замечала ты, что чем ниже падает нравственность и достоинство в народе, тем сильнее старается он доказывать свое превосходство перед другими, унижая их? Даже такие великие ученые, как Аристотель, преуспели в этом низком деле – так высоко проник яд…
– Александр всегда противостоял Аристотелю, – возразила Таис.
– И слава ему в этом! Не спеши огорчаться; теперь уже дикому разъединению народов приходят на смену идеи равенства и объединения.
– Я знаю про стоиков, отец.
– Есть и более древние учителя. Ты вспомнишь о них, когда будешь размышлять на досуге.
– А наши прекрасные боги… – начала было афинянка.
Жрец предостерегающе поднял руку.
– Я не касаюсь твоих олимпийцев, прежде чуждых нам, хотя в последнее время верования Эллады и Египта начали сливаться в общих божествах. Не трогай их и ты. Понимание требует многих лет раздумий и ломки прежних чувств, а поспешность приведет лишь к одному – утрате веры в жизнь человека и будущее. Будь осторожна!
Таис поцеловала руку старого жреца и вернулась к ожидавшей ее колеснице.
Сборы в путь прошли незамеченными. Все же распространились слухи об отъезде царицы в Александрию к царю и мужу. Вместе с Таис покидало Мемфис хорошо устроенное здесь семейство Ройкоса. Покидало без сожаления, ибо глава семьи и старшая жена не могли расстаться с хозяйкой, а финикиянка рвалась к морю. Ехала и няня Ираны – молодая полуэллинка-полулибийка, достаточно образованная. Она не была рабыней, но привязалась к девочке и заглядывалась на старшего сына Ройкоса. Накануне отъезда Таис повезла еще слабую Эрис кататься среди цветущих лотосов. Лодка бесшумно скользила по широкой протоке – озеру, с шуршанием вторгаясь в заросли голубых цветов и крупных толстых листьев. Когда-то давно здесь также цвели лотосы, и они плыли на лодке вдвоем с Менедемом. Разве ее царская привилегия – роскошный раззолоченный челн, полосатый навес от солнца, вышколенные нубийские рабы-гребцы – лучше, приятнее? Никогда! Юные люди, стремясь к высокому положению, не знают о цене, которую заплатят. Не подозревают, что молодость кончается и придет время, когда они готовы будут отдать все приобретенное, чтобы вернуть счастливые часы их внешне простой, а душевно глубокой жизни и переживания юности! Может статься, власть и богатства ослепят их и забудется все прошлое? Кажется, так и есть у многих людей, ну пусть и они будут счастливы! А ей нет сейчас большей радости, чем смотреть на оживленное созерцанием окружающей красоты исхудалое лицо Эрис, видеть и слушать радость маленькой Ираны… Прощание с Египтом останется в памяти прекрасным.
Хоть и держали в секрете срок отъезда и выбрали ранний час, громадная толпа мемфисцев явилась проводить Таис. Искренне огорченные люди призывали ее возвращаться скорее. В воду и на корабль летели сотни венков из священного лотоса, цветы которого разрешалось рвать лишь для таких исключительных случаев. Тихо отчалило судно, плеснули весла, отошли за корму дома, храмы, потом и пирамиды. Больше Таис никогда не увидит странного древнего города, взявшего у нее столько чувств и лет жизни. Не побывает в убежище философов – храме Нейт. Снова «тон эона» – навсегда!
17. Афродита Амбологера
Александрия поразила Таис скоростью, с которой она строилась. За те несколько лет, которые она безвыездно прожила в Мемфисе, город стал больше древней столицы Египта, обзавелся прекрасной набережной, по вечерам заполненной шумной веселой толпой. Множество судов покачивалось в гавани, а поодаль поднимался над морем фундамент исполинского маяка, заложенного на Фаросе. Город не был египетским. Таис нашла в нем много сходства с Афинами, возможно, намеренного, а не случайного. Даже стена, подобная Керамику, отделяла амафонтскую часть города от домишек Ракотиса. Здесь тоже писали приглашения известным гетерам, как в Афинах, Коринфе и Клазоменах. Мусей и Библиотеку Птолемей строил быстрее других сооружений, и они возвышались над крышами, привлекая взор белизной камня и величавой простотой архитектуры. Пальмы, кедры, кипарисы и платаны поднялись в садах и вокруг домов, розовые кусты заполнили откосы возвышенной части города. А прекраснее всего было сияющее синевой море! В просторе его шумящих волн развеивалась усталость однообразия последних лет и тревога, порожденная неопределенностью будущей жизни. Теперь она никогда не расстанется с морем! Сдерживая желание тут же броситься в зеленую у берега воду, она пошла прочь от моря к холму с усыпальницей Александра. Таис сняла все знаки царского достоинства, и все же прохожие оглядывались на невысокую женщину с необыкновенно чистым и гладким лицом, правильность черт которого удивляла даже здесь, в стране, где свойственные древним народам Востока и Эллады чеканные красивые лица не были редкими. Что-то в походке, медноцветном загаре, глубине огромных глаз, фигуре, очерчивающейся сквозь хитон тончайшего египетского льна, заставляло прохожих провожать ее глазами. За ней немного позади прихрамывал Ройкос, плечом к плечу со старшим сыном, вооруженные и бдительные, поклявшиеся Эрис не зевать по сторонам.
Как и несколько лет назад, афинянка подошла к искусственному холму из морской гальки, скрепленной известью, обложенному плитами серого сиенского гранита. В портике из массивных глыб помещалась стража из декеархов с сотником (лохагосом) во главе. Бронзовые двери выдержали бы удар самой сильной осадной машины. В прошлое посещение Птолемей показывал Таис хитрое устройство. Стоило только выбить крепления, и огромная масса гальки обрушилась бы сверху, скрыв могилу. Залить ее известью на яичном белке и прикрыть заранее заготовленными плитами можно за одну ночь. Таис показала лохагосу перстень с царской печатью, и он низко поклонился ей. Десять воинов приоткрыли бронзовую дверь, зажгли светильники. В центре склепа стоял золотой, украшенный барельефами саркофаг, хорошо знакомый афинянке. Сердце ее, как и прежде, стеснилось тоской. Она взяла кувшин с черным вином и флакон с драгоценным маслом, принесенные Ройкосом, совершила возлияние тени великого полководца и застыла в странном, похожем на сон оцепенении. Ей слышался шелест крыльев быстро летящих птиц, плеск волн, глухой гром, будто отдаленный топот тысячи коней. В этих призрачных звуках Таис показалось, что властный, слышный лишь сердцу голос Александра сказал единственное слово: «Возвращайся!»
Возвращайся – куда? На родные берега Эллады, в Мемфис или сюда, в Александрию? Золото саркофага отзывалось холодом на прикосновение. Сосредоточиться на прошлом не удавалось. Она бросила прощальный взгляд на золотые фигуры барельефов, вышла и спустилась с холма, ни разу не обернувшись. Чувство освобождения, впервые испытанное в храме Эриду, закрепилось окончательно. Она исполнила последнее, что мучило ее сознанием незавершенности.
Таис вернулась в белый дом под кедрами, отведенный ей по приказу Птолемея после того, как она отказалась жить во дворце. В полном царском облачении афинянка поехала в колеснице с Эрис к величественному дому Птолемея. Таис прежде всего потребовала свидания наедине. Царь, готовивший праздничную встречу и пир, подчинился с неохотой. Однако, когда нубийский невольник внес и распечатал кожаный сверток с золотой уздечкой, Птолемей забыл о недовольстве.
– Вот подарок, привезенный мне от твоего имени молодым фракийским рабом, – сказала Таис.
– Не посылал, хоть и люблю такие вещи редкого мастерства.
– И эти две дерущиеся пантеры на налобнике ничего тебе не говорят?
Птолемей, чувствуя серьезность Таис, все же хотел отшутиться.
– Наверное, посланы одним из твоих бесчисленных обожателей?
– Возможно. Из таких, которые хотят, чтоб я была мертвая!
Птолемей вскочил в гневе и удивлении.
– Вели отнести это ученым врачам Мусея, чтобы они определили яд, от которого пал Боанергос и моя жизнь стала на край пропасти Тартара. Я давно бы была уже там, если бы не она, – афинянка показала на Эрис.
