Разрыв-трава - Калашников Исай Калистратович (серии книг читать онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
— Ночевать? — удивился Ферапонт. — Не дело это, голубок. Мать тебя будет ждать. На меня навлечешь ее гнев.
— Я спросил у матери разрешения.
Ферапонт нахмурился, пожевал губы, неласково глянул на него. Ему, кажется, не хотелось, чтобы он остался здесь. Ну раз такое дело не надо. Кланяться ему он не будет. Порыбачить можно и возле дома. Но старик вдруг подобрел, положил руку на его плечо:
— Если мать не против, оставайся.
Ужинали в сумерках. Старик был чем-то озабочен, почти не разговаривал. И сразу же после ужина велел Митьке ложиться в постель. Лег и сам, но не спал, приподнимая голову, смотрел в окно, косился на Митьку спит ли. Что-то тревожное было во всем этом. Мальчик стал похрапывать, а сам сквозь ресницы наблюдал за стариком. Похрапывал, похрапывал и заснул на самом деле.
Разбудил его скрип двери. Посередь зимовья со свечой в руке стоял Ферапонт, у косяка худой, оборванный мужчина. Лицо его, заросшее клочковатой бородой, показалось Митьке знакомым.
— Изголодался я, — сказал мужчина. — На коренях жил последнее время. Покорми.
Голос тоже был знаком Митьке. И вдруг он узнал — Рымарев! Правду, значит, говорили, что он в бегах. Митьке стало страшно, невольно сжался, потянул на себя одеяло. Рымарев резко обернулся:
— Это кто тут?
— Тише. Отрок у меня почивает.
— Чей?
— Максима Назарыча.
— Ты же знал, что приду, почему оставил его здесь?
— То мое дело, — сухо заметил Ферапонт. — Отрок славный. Увидит тебя, не беда.
— Донесет — пропал я.
— Не дело мужа бояться агнца, — назидательно сказал Ферапонт. — Думаю, открыться ему надо. Помощник будет.
— Ни в коем случае, — зашипел Рымарев. — Погубить меня хочешь!
— Отрок мною подготовлен. Много трудов на него потратил. Митька чуть не задохнулся от возмущения. Вот, значит, для чего готовил его Ферапонт! Рымареву в помощники. А этот Рымарев, все говорят, отца в тюрьму спровадил. Этот Рымарев, когда другие, такие, как дядя Федос, на войне погибают, по лесам шатается…
Ферапонт прилепил свечку на край стола, принес из кладовой ковригу хлеба, пласт квашеной капусты.
— Ешь.
— Муки-то дашь?
— Оскудел я ныне. Да и негоже такому молодцу сидеть на шее немощного старца…
— Что же мне делать? — Рымарев отломил краюху, стал есть. — Вся надежда на тебя была.
— А вот что… Иди на полевой стан. Там семенного зерна много. Нагребай мешок, лови коня — и вершно сюда.
— Попадусь.
— С умом делай, не попадешься. Коня здесь отпустишь, он к утру в деревне будет. Подумают, отбился от табуна. Пшеницу я смелю. Оба будем с хлебом.
Рымарев жадно откусывал от краюхи, рвал руками капустный пласт, бормотал что-то невнятное. Митька так и не понял, согласился ли он воровать колхозное зерно. А старик-то каков? Грех, то, грех это, а сам воровству учит не грех, что ли, воровать-то?
— Наелся? — спросил Ферапонт. — Лезь на чердак, отдыхай. А завтра, как стемнеет, пойдешь на стан.
— Мальчишке не говори, — попросил Рымарев.
— Экий ты боязливый! Батька его в тюрьме, вере он привержен. А в случае чего и припугнуть могу.
Ферапонт и Рымарев вышли. На чердаке послышались шаги, с потолка посыпалась земля. Митька приподнялся. Надо бежать как можно скорее. Но в это время на крыльце послышался кашель Ферапонта, и Митька снова лег, зажмурил глаза. Старик подошел к нему, свечкой осветил лицо, постоял и лег спать.
Митька не мог заснуть до утра. Едва начало светать, поднялся, оделся. Старик тоже проснулся.
— Ты чего в такую рань?
— Удочки посмотреть нужно.
— Ну иди. Потом чай пить будем.
— Я домой пойду. Мамка велела. А вечером опять приду.
— Ну ладно, — согласился Ферапонт. — Только вечером приходи. Ждать буду.
От мельницы Митька пошел шагом, но едва углубился в лес, помчался во весь дух. Скорей, скорей, только бы застать дядю Игната.
18
Боясь упустить Рымарева, Игнат не стал ждать из района милицию. Взял с собой Еремея Саввича, Лифера Иваныча и сразу же на мельницу. Врасплох Рымарева застать не удалось. Он бросился бежать через плотину, поскользнулся и полетел вниз, туда, где шумела, разбиваясь о камни, желтая, как чай, полая весенняя вода. Угодил виском на острый камень. Когда его мокрого, в крови, вытащили на берег, судорожно дернулся и затих. Лифер Иваныч приложился волосатым ухом к его груди, послушал, распрямился:
— Все. Сдох.
Милиционеры арестовали Ферапонта, труп Рымарева забрали с собой.
Прямо с мельницы Игнат поехал на поля. Целый день думал о Рымареве. Так мерзко кончить свою жизнь, что может быть хуже? Для кого, для чего жил?
Эти мысли не оставляли его и вечером, когда сидел в конторе. Из репродуктора лилась незнакомая мелодия, и звуки ее в голове Игната складывались в картину освещенного солнцем луга с молодой сочной травой и яркой пестротой цветов. Среди луга девушка в длинном белом платье кружится в медленном плавном танце… Русые мягкие волосы волнами бегут по ее спине… И хочется Игнату, чтобы девушка танцевала бесконечно, чтобы и тень озабоченности не легла на ее счастливое лицо. А рядом с этим видением текли трудные мысли о жизни и смерти.
Он вытянул ноги в тяжелых кирзовых сапогах. Устал. К тому же плечо и рука ноют целый день, к ненастью, должно. Надо было бы зайти к Верке Рымарихе, рассказать о случившемся. Но идти сил нет. Что утешительного скажет бабе? А сыну Ваське? Какое горе будет для парня, когда узнает, каким был его отец? Неужели Рымарев ни разу не подумал хотя бы об этом? Себялюбие и страх уготовили ему такую участь. Страх еще нигде, никогда не возвысил человека, не сделал его сильнее, добрее, мудрее; любой страх перед богом, нуждой, болью, смертью есть противное естеству человека состояние; дозволишь страху овладеть собой, и, считай, погиб. Когда-то он думал, что человеческая жизнь одно короткое мгновение, что человек ничтожная песчинка в безбрежном море песка, вынь, убери песчинку, не убудет море, не обмелеет. Страшно было от этих мыслей. Человеческая жизнь представлялась такой малостью, никчемной и ненужной, что и жить не хотелось. Но потом понял: человек тем и велик, что в отпущенную ему малость, если захочет, может вместить очень много. Если захочет в этом все дело. Что есть жизнь? Для чего человек появляется на земле? Для того он появляется, для того живет, чтобы память о себе оставить. А память о человеке хранят люди. Значит, чем больше он сделает для людей, тем дольше о нем помнить будут. Тот, кто для себя только живет, будет забыт сразу и навсегда. Род человеческий на том и держится, что люди, умирая, кто очень много, кто поменьше оставляют живущим. Не будь этого, каждому бы пришлось начинать все заново, и ничего хорошего бы в жизни не было.
В контору тихо, будто крадучись, вошла Устинья, села как-то неуверенно, осторожно, будто боялась, что стул под нею развалится. Лицо у нее было бледное, в глазах, не увязываясь с осторожными движениями, решительность.
После заготовки леса Игнат ее немножко побаивался. Все время она была сама не своя, то развеселится удержу нет, то ходит тише воды, ниже травы. С тревогой ждал Игнат, что она выкинет какую-нибудь штуку на удивление всей Тайшихе, но время шло, и Устюха как будто успокоилась. А сейчас опять…
— Ты где сегодня потерялась? — мягко спросил он.
— А что?
— Да так-то ничего. Но не видел тебя сегодня.
— Сказать тебе, куда ездила? — она с вызовом подняла голову. — Я провожала на службу Анатолия Сергеевича.
— Вот и хорошо. Я тоже собирался, но не смог.
— А знаешь, почему я ездила его провожать? — еще более вызывающе спросила она.
Игнат сделал вид, что не замечает ее вызова, прибавил громкость репродуктора.
— Время подошло для последних известий. Послушаем. Она вскочила, выдернула шнур.
— Знаешь или нет?
— Может, и знаю…
Конечно, он знал. И догадывался, что сейчас творится в ее душе, но очень не хотел, чтобы она сгоряча сказала ему сейчас то, о чем потом, быть может, ей не раз жалеть придется.
