Яик – светлая река - Есенжанов Хамза (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
Нурым растерялся, увидев перед собой человека, о дерзких проделках которого говорила вся степь.
– Ассаламуалейкум, Маке! – поздоровался Нурым, направляя к путнику коня и почтительно протягивая обе руки. – Вы тот самый Маке? Ойпырмай…
– Едешь вступать в ханскую дружину? – спросил грозный путник, пожимая руку Нурыма.
Не отрывая от всадника глаз, не зная, что ему ответить, Нурым молча застыл на коне.
– Тот самый, тот самый Маке… который взбудоражил всю волость… – пробормотал он.
– А ты не болтай. Говори: куда направился?
– В город, Маке. Я тоже немного потревожил аул…
– В городе тебя не ждут ни той, ни развлечения. Брось эту затею, лучше поедем со мной. Я не ошибся, ты ведь тот самый долговязый Нурым, певец Нурым, да?!
– Ойбой, Маке-ау, объясни толком, куда зовешь меня? Куда тебя самого нелегкая несет?
– Там, где Мамбет, разве бывает спокойно? То же самое, что и в прошлом году. Но если тогда за мной погнался волостной, то теперь сам хан и вся его свита на меня взъелись. Это долгий разговор, после узнаешь. Ну, а сейчас как, поедешь со мной?
– Куда?
– К старику Губайдулле.
– Я не знаком с ним. Может быть, скажешь все-таки, что случилось? Куда спешишь, куда меня зовешь?
Путник лишь махнул рукой, видать, действительно торопился.
– Недосуг болтать мне, дорогой. Завтра… нет, сегодня ночью увидимся. Ты, наверное, у Фазыла остановишься? Чего глаза вытаращил? Да, да, у Шагатова Фазыла, своего нагаши. Он ведь в городе живет, у него останавливайся. Я тоже туда заеду… Дом Фазыла недалеко от бойни.
Путник ударил коня и пустился рысью. Конь под ним был могуч, как и всадник; далеко закидывая передние ноги, вытянув гривастую шею, он несся легко, свободно, не чувствуя тяжести рослого, крепко сбитого Мамбета; хребет был чуть прогнут, мышцы на крупе ходили волнами. Нурым проводил его восхищенным взглядом. Все было загадочным: и неожиданная встреча с всадником, вывернувшимся из оврага, и торопливые его слова, за которыми чувствовалась тревога. Раньше Мамбет поражал всех своими выходками; сейчас же его непреклонный, решительный вид казался Нурыму особенно таинственным. Точно какой-то волшебник из сказки, появился и мигом исчез.
– Астафыралла! Ну и мчится! Не Мамбет – буря! Огонь! – воскликнул вслед ему Нурым.
Но Мамбет уже не слышал. Не успел Нурым опомниться, как всадник был далеко на увале.
Помедлив, покачав головой, Нурым шагом пустил коня по дороге в город. «Да благословит его всевышний! Хорошо, что встретил, он напомнил мне о Фазыле. А я и не знал, что нагаши в городе живет. Вот повезло, непременно у него остановлюсь», – подумал он облегченно.
Когда Нурым обернулся, Мамбет, рожденный для быстрой скачки, сын степей, нырнул в это время в редкий кустарник. Всадник показывался то здесь, то там. Нурым устал оглядываться, заболела шея. Мамбет долго не выходил из головы – один за другим вспоминались Нурыму события из бурной, полной приключений жизни Мамбега.
«Ну и Маке! Ну и Мамбет!» – расхохотался он вдруг, вспомнив один из случаев.
«…О чем только не вспоминает человек, когда один в пути, да еще после долгих скитаний?! – рассказывал однажды Мамбет. – Когда я вернулся в родную степь, все прошлое так и стало перед моими глазами, как живое. Еду себе один, песни пою, чтобы путь сократить. Порой от хорошего настроения кричу, но иногда скучно становится, хочется с кем-то поговорить. Ехал, ехал и вспомнил: кажется, где-то здесь останавливался аул Курлена в осеннюю стрижку овец. Заеду переночевать. И еще вспомнил, как однажды Курлен оскорбил меня, унизил словами. Я тогда молод был, не слишком остер на язык, да и силенки не хватало, тонкий был, хрупкий. Все лето пас тогда скот богача Сорокина, а к осени возвращался домой. И вот как-то по пути зашел я к Курлену. Стоял он возле своего дома.
– Ассаламуалейкум, ата! – говорю. Он быстро обернулся, выпучил на меня глаза.
– С собакой иди здоровайся, наглец! – говорит.
«Что я ему сделал?» – растерянно подумал я. Почесываю затылок и топчусь на месте, не знаю, что дальше делать… Смотрю: оказывается, бай только-только справил нужду, завязывает шнурок подштанников.
– Что за невежда, здоровается с человеком, справляющим нужду?! Прочь отсюда! – взорвался он.
– Извините, ата. Не заметил… Я так себе, божий гость. С той стороны иду. Можно заночевать у вас? До аула еще далеко, а я устал, тридцать пять верст пешком… – вежливо ему объясняю.
Но бай снова рявкнул:
– Ты у русских работаешь. А от таких босяков добра не жди. Любой тихоня и тот – самое малое – чекмень твой сопрет. Сгинь, чтобы и духу твоего здесь не было!
По свирепым глазам его вижу, что это еще только цветики. Будто напуганный псом паршивый щенок, поплелся я дальше. А сам думаю: «Ну, погоди! Если только Мамбет не умрет, он еще о себе напомнит!»
Вот раз ехал я домой из самого ада, убежал с окопной работы из-под Бобруйска. Там, как сурки, рылись тысячи солдат, а мне вдруг захотелось встретиться с Курленом и расплатиться с ним сполна за то давнишнее унижение. Еду и думаю: интересно, а жива ли его знаменитая бело-сивая кобылица Ак-Байтал? Наверное, ходят в табуне подросшие ее жеребята – сказочные скакуны. Эх, оседлать бы одного из них. Трусит себе заезженная кляча подо мной, то пущу ее легкой рысью, то снова шагом и вдруг вижу: за перевалом в низине пасется большущая отара. Пригляделся: овец куда больше тысячи. По краям отары – два чабана, оба пешие. А немного на отшибе, на холме, на рослом гнедом коне, надменный такой, застыл всадник. По всему видать: сам бай, хозяин отары. Спрашиваю у чабана поближе. Да, говорит, отара Курлена, а тот на холме, на гнедом скакуне, – сам Курлен. Ай, бывает же так, только захочешь – и мечта точь-в-точь сбывается! Не задумываясь, я направил клячу к знатному правителю-баю. Интересно, думаю, что он будет делать, если узнает меня.
– Ассаламуалейкум, почтенный аксакал. – говорю.
– Алейкумассалам. Откуда будешь родом? Вид у тебя усталый, долог, видно, твой путь, – спрашивает он и глазами рыщет по моей одежде. А на мне – рванье рваньем.
Вижу, не узнает. Я молчу. Курлен взял в руки большую, богато выложенную серебром шахшу, собрался понюхать насыбай. Но с меня глаз не спускает – очень хочется ему знать, кто я такой.
– Аксакал, я издалека еду. Устал. Как только увидел вашу шахшу, не могу себя удержать. Можно мне хоть разок понюхать? – говорю ему.
Не отрывая от меня глаз, открыл шахшу, взял щепоточку насыбая и снова закрыл крышку; потом подвесил шахшу к седлу и прижал коленом. И опять подозрительно уставился на меня, что-то припоминая. Побоялся мне шахшу в руки дать. Возможно, он догадался о моем намерении.
– Подставь ладонь, насыплю, – говорит.
Дерзкая мысль у меня промелькнула.
– Ну-ка! – говорю и протягиваю правую руку.
– Ладонь подставь. За мою шахшу, кроме меня, ни один смертный еще не держался, – заявляет Курлен.
– Ну что ж, и на том спасибо, – говорю.
Подъехал я ближе и протянул ладонь. Курлен повесил поводья на луку седла, уселся удобней и начал потихонечку сыпать насыбай на мою ладонь. Насыпал чуть – как псу на хвост, насыпал еще…
Я, как молния, раз – шахшу и вырвал, ударил коня пятками – и в сторону! Видать, я был на самом деле страшен: испугался Курлен, даже кричать не посмел и отобрать не пытался.
– Бесстыжий! Над старым человеком решил поиздеваться, – невнятно забормотал он.
– Ты, Курлен, известный всей округе правитель. А я Мам-бет, сын Уразбая. Когда я пастухом работал у Сорокина, усталый и голодный возвращался как-то домой. А ты не разрешил мне переночевать и оскорбил. «Все вы конокрады, – сказал. – Самый тихий и тот стащит чекмень хозяина». Помнишь? Забыл, а я тебе напомнил. Не вздумай пустить за мной погоню. Я твою шахшу не украл, я ее просто взял. Ты за нее ни гроша не платил, тебе ее подарил мастер, когда ты свирепствовал сорок лет управителем. Теперь шахша будет моей.
И тронул коня. Слышу, за спиной бормочет: «Вот, полудурок… У русских испортился… Иноверец!» Я не стал слушать, уехал. Потом надумал заехать к нему в дом и передать шахшу байбише. Зачем она мне? Первым среди смертных я подержался за шахшу и все, что надо, высказал хозяину. Кажется, теперь в расчете. Вошел, попросил у байбише кумысу. Старуха оказалась доброй, подала мне огромную чашку золотистого осеннего кумыса. Выпил я с наслаждением, поблагодарил старуху, вытащил шахшу.
