Поморы - Богданов Евгений Федорович (читать полную версию книги TXT) 📗
Климцов, наморщив лоб, посмотрел в бумаги, лежавшие на столе, словно в них искал ответ.
— Сперва надо построить новый коровник, а уж потом об электродойке думать.
— Давай строить. Когда?
— Годика через два. Раньше никак. Уж пока поработайте в старом. Это у нас не первое дело. Главное — промыслы.
— Все главное, — холодновато возразила Фекла. — И по-моему, так ближняя соломка лучше дальнего сенца. Электродойку надо заводить сейчас. Построим новый двор — перенесем.
— Хорошо. Подумаем. На правлении обсудим, — пообещал Климцов.
На заседании правления Фекла настояла на приобретении электродоильного агрегата.
— Скоро, бабоньки, будем коров доить электричеством, — пообещала она скотницам. — Потерпите маленько.
Правление ввело недавно денежную оплату дояркам вместо прежней по трудодням, и заинтересованность в работе возросла. Сейчас каждая доярка держалась за место.
С переходом на ферму многое изменилось в жизни Феклы. Теперь она всегда находилась близ дома, в селе, каждый день ела горячую пищу, спала на мягкой постели — не то что раньше, когда целыми месяцами жила по тоням на морском берегу, на озерах, на Канине в душных избушках, где и сесть было негде, кроме как на нарах, и спать было неудобно и жестко. Но на новой работе были свои беспокойства.
Однажды Фекле среди ночи постучали в окошко. Откинув занавеску, она увидела Трифона, одного из братьев Сергеевых, которых она в войну уличила в краже рыбы на озере. Трифон теперь постарел, остепенился и мирно доживал свой век, выполняя обязанности сторожа на ферме.
В руке у него горел фонарь летучая мышь.
— Что случилось, Трифон? — спросила Фекла в форточку.
— Настурция никак не растелится, — ответил сторож. Фонарь качнулся у него в руке, и свет заметался по темному окну. — Агафья тебя зовет на помощь…
— Сейчас…
Фекла оделась, побежала к ветеринару, разбудила его. Настурция, небольшая коровенка местной породы, с помощью ветеринара растелилась-таки благополучно.
Но случались отелы и неудачные. А то вдруг заболеет какая-нибудь корова… Или корм перерасходуют, или поилки откажут в работе — движок подкачает… И все бегут к Фекле. Как же иначе? Она — начальство.
Да еще требовался подход к каждой скотнице, характеры у некоторых были строптивые, неуживчивые. И надо было следить за сторожем, чтобы ночами не дремал, не оставлял хозяйство без присмотра и сам бы ненароком не пожег от цигарки двор: курилка был неисправимый. А то и выпившим приходил на дежурство. Фекла не однажды заставала его спящим и давала разгон по всем правилам.
Все это доставляло ей массу хлопот. Но что поделаешь? Уж если взялась за ответственное дело, надо не подкачать.
С фермы Фекла уходила последней. И сегодня, собравшись домой уже поздно вечером, дала очередной наказ сторожу:
— Смотри хорошенько, Трифон! Если что — беги ко мне.
— Да ладно, не впервой. Знаю.
— Знать-то знаешь, а смотри в оба! Ежели еще раз уснешь на дежурстве — не сносить тебе головы.
— Уж больно ты строга, Феклуша. Совсем, значится, вошла в роль, — говорил Трифон, поглядывая хитрыми, чуть навыкате глазами и скручивая цигарку. — Недаром говорят: дай бабе власть — она все под себя подомнет. Мужику тогда никаких не останется удоволь-ствиев…
— Чего это ты про удовольствия запел? — Фекла посмотрела на подчиненного с напускной строгостью. — Какие тебе нужны удовольствия? Уж не такие ли, какие однажды Таська тебе доставила?
Фекла намекала на давний случай, происшедший с Трифоном. Как-то сразу после войны в трудное, полуголодное время кто-то повадился по ночам на ферме доить одну и ту же корову Пеструху. Придет утром скотница, потянет за соски — молока в вымени нет.
Сторож тогда был старый, глуховатый и подслеповатый. Он обычно сидел в котельной у теплой печки и ничего не видел и не слышал. Панькин попросил Трифона подежурить и выведать, кто крадет молоко. Чем руководствовался председатель, давая такое поручение именно Трифону, было непонятно: Сергеевы нечисты на руку, всякий знал. Хотел, видимо, Панькин таким необычным способом перевоспитать мужика.
Вечером Трифон пробрался на скотный двор, устроился на куче свежей хвои, привезенной для подстилки, затаился. Вскоре скрипнула дверь с улицы, кто-то тихонько прошмыгнул к стойлу, сел под Пеструху на скамейку, и струйки молока тоненько запели в жестяном ведерке. Трифон подкрался, зажег спичку и увидел Таисью. От испуга она перевернула ведерко, и молоко вылилось…
— Так вот кто по ночам коров доит! — сказал Трифон.
— Ой, Трифонушко, это я случайно. Не говори никому, бога ради! — стала упрашивать Таисья.
На Трифона ее уговоры не подействовали, он грозился обо всем рассказать Панькину. Тогда Таисья пустила в ход последнее, но самое верное средство: обхватила Трифона за шею и стала целовать его столь пылко, что он не устоял перед такими чарами…
Надо же было в те самые минуты ночному сторожу очнуться от дремоты и выйти из котельной с фонарем. От него и пошла эта история гулять по деревне. На очередном собрании колхозники шутки ради попросили Трифона рассказать, как он подкарауливал вора на ферме и что из того получилось. Трифону пришлось признаться во всем, и жена тут же отхлестала его по щекам, говоря: Ах вот ты какой! Вот ты какой!
— Ладно, Феклуша, про удовольствия забудем, — примирительно сказал Трифон. — А за порядок ночью не беспокойся. Я нынче вина не пью. Завязал.
Не торопясь шла Фекла домой и думала о том, что завтра надо бы послать лошадей за хвоей, пока зимник еще держится, да получить на складе отрубей на будущую неделю, и подсчитать, кто из доярок заработал дополнительную оплату. Забот было много, и, как она ни старалась, их не убывало. Ну, Тихон Сафоныч! и нашел же ты для меня спокойную работенку на берегу! — вспомнила она Панькина. — Надо будет навестить его, посмотреть, как живет.
На Фекле было новое драповое зеленоватого цвета пальто, приобретенное недавно взамен вышедшей из моды и поистрепавшейся плюшевой жакетки. Старинный материнский полушалок с кистями прикрывал плечи. На ногах были резиновые сапоги. В походке по-прежнему ощущалась легкость. Когда Фекла шла вот так неторопливо, то ставила ногу осторожно и аккуратно, будто старалась попасть в след, проложенный раньше.
На улице уже было темно, в избах горел свет. Из репродуктора, что был укреплен на столбе возле правления, звучала фортепьянная музыка. Она не мешала Фекле предаваться собственным мыслям.
— Фекла Осиповна! — окликнул ее кто-то.
Обернулась — по тропинке от сельсовета шел директор школы Суховерхов.
— Добрый вечер! С работы? — спросил он.
— Да, с работы, — ответила Фекла.
Она сняла варежку и подала руку. Суховерхов вежливо пожал ее, почему-то смутившись, и прошелся пальцами по пуговицам своего демисезонного пальто. Пуговицы были все застегнуты.
— Идемте вместе, — предложила Фекла. — Вы теперь живете у Ермолая?
— Да. Дружно живем. Оба одинокие, любим поговорить, пофилософствовать…
— О чем же говорите?
— О разном. Вчера, например, была у нас беседа о звездных скоплениях нашей галактики…
— Вон куда вас занесло! О звездах, значит. Ну и как они там?
— На этот вопрос можно ответить стихами старого поэта. Вот послушайте…
Суховерхов глуховатым и ровным голосом начал читать:
Ты для кого горишь, во тьме ночной звезда?
Ты что в себе таишь? Твой путь лежит куда?
— Я для себя горю. Мой путь — от всех вдали.
На Землю свет я лью, не ведая Земли.
Ишь как… Спасибо. Хорошие стихи. Значит звездам до Земли нет дела. Так я поняла? А мы все же о них думаем?
— Да. В связи с запусками спутников и автоматических станций эта тема для нас стала злободневной. Впрочем, не о них надо… Если спуститься на землю, то следует заметить — вы сами звезда первой величины у нашего горизонта…
Фекла удивилась и присмотрелась к директору получше: Чего это его потянуло в такие высокие материи? Уж не принял ли чарку? Но Суховерхов был совершенно трезв, и она поддержала разговор в заданном тоне:
