Остенде. 1936 год: лето дружбы и печали. Последнее безмятежное лето перед Второй мировой - Вайдерманн Фолькер
Кац идеально подходит для связей с миром, необходимых его боссу и движению. Обаятельный, умный, веселый, с кротким лицом, но с лукавинкой, остроумнейший собеседник. Когда он курит, закрывает левый глаз. Со временем эта причуда входит в привычку, и вскоре он закрывает глаз просто, чтобы подумать, даже не закуривая. Еврей из Праги, он когда-то был директором берлинского Театра Эрвина Пискатора на Ноллендорфплац, залез в долги и разорился, от отчаяния хотел покончить с собой, но встретил Мюнценберга, который пристроил его в одну из своих газет. «Я выловил его из Ландвер-канала» [32], – обычно отвечает Вилли Мюнценберг на вопрос о том, как он познакомился с Кацем.
В этот круг входит и журналист Артур Кёстлер, родившийся в Будапеште в 1905 году. На деньги, полученные от Мюнценберга, он поселился в Бредене близ Остенде, чтобы писать продолжение «Бравого солдата Швейка» [33]. И он пишет, и спорит, и наблюдает за Мюнценбергом и его приближенными. Он замечает в них мелочную ревность, догадывается, что Отто Кац доносит в Москву на своего шефа. Мюнценберга терпеть не могут партийные идеологи, немцы Ульбрихт и Пик, ультраортодоксы, верные партийной линии [34]. Все они стремятся убрать его из Коминтерна. Руководство в Москве относится к его независимости с большим подозрением. Мюнценберг предвидит свой близкий крах, он также догадывается, что Кац за ним шпионит, но он ему нужен. Однако и не скрывает от своего помощника, сколь сильно его презирает.
Артур Кёстлер позже опишет все это в своих мемуарах. Для партии он тоже слишком независим и, возможно, слишком еврей. Рано став сионистом, он, как истый неофит, отправился в 1920-е годы на Святую землю, но в Хайфе ему пришлось зарабатывать на жизнь торговлей лимонадом, и, разочарованный, он вернулся в Берлин. Он стал репортером ульштейнской [35] газеты Berliner Zeitung am Mittag, много путешествовал – по Советскому Союзу и Ближнему Востоку, пролетел на дирижабле над Антарктидой. Первый крупный книжный успех пришел к нему в 1934 году с первым томом «Энциклопедии сексуальных знаний». Однако теперь, в изгнании, он по-прежнему зависит от благосостояния партии и ее денег.
Присоединившись к группе Киша, Рот делает вид, будто не замечает за столом коммунистов. Даже когда они смеются над монархистами, он словно их не слышит. Его уши и глаза предназначены только для Киша, который ему безумно нравится. Нравятся его юмор, его прямодушие, его честность. Мало кому Йозеф Рот позволил бы иронизировать по поводу своей тоски по кайзеру. Но ирония Киша ему приятна. Да, этим летом он совсем не настроен шутить, однако шутки Киша нельзя не любить. «Ну, Зепп [36], – он на самом деле называет Йозефа Рота Зеппом. Он единственный, кому это позволено, – что делает ваш кайзер в Стиноккерзееле [37]? Надевает ли он свою корону к завтраку?» – спрашивает он об изгнанном наследнике престола. И Рот отвечает дружелюбно, достойно и спокойно: «Да, корону-невидимку».
13 июля газеты сообщают об убийстве в Испании Хосе Кальво Сотело, лидера монархической оппозиции, о первом мятеже офицеров. 17 июля вспыхивает путч во главе с фашистским генералом Франсиско Франко против демократически избранного правительства Народного фронта Испании. С этого момента гостиничный номер Киша превращается в наводненный коммунистами информационно-боевой штаб. Всем ясно, что гражданская война в Испании станет полигоном для будущих войн в Европе, битвой между идеологиями, между европейскими державами. Как отреагирует нацистская Германия? И Италия Муссолини? И Советский Союз? Что предпримет только что избранное правительство Народного фронта во Франции?
И самое главное: как побудить нефашистские европейские страны поддержать испанское правительство? Артур Кёстлер – первый, кто твердо решил ехать в Испанию. Немедля. Мюнценберг против. «Что вам там нужно? В окопах? Какой нам от этого прок?» Пришлось сказать и еще кое-что. Партию больше не интересует книга о Швейке. На ней можно поставить точку. Кёстлера это не волнует. Он рвется в Испанию. У него сохранилось удостоверение корреспондента венгерской газеты «Пестер Ллойд», по которому он может попасть в страну. Глаза Мюнценберга вдруг загораются. Ведь Венгрия почти фашистская. Это же великолепно. Просто замечательно. У него есть идея получше, чем окопы. «Отправляйтесь-ка в штаб-квартиру Франко, осмотритесь там», – говорит он любезно. Цель: подтвердить вмешательство Германии и Италии на стороне Франко. И Кёстлер собирается в дорогу.
Йозефа Рота все это мало интересует. Ему чужда эта наэлектризованная готовность к борьбе. Но и его Австрия в эти недели оказалась в худшем, чем когда-либо, положении. 11 июля его родина подписала соглашение с нацистской Германией. Или это все же хорошая новость? Может быть, это хитрый ход режима Шушнига [38], чтобы надежней оградить себя от растущего влияния новой Германии? Нет, Йозеф Рот не питает иллюзий. Это еще один шаг к аннексии Австрии нацистской Германией, еще один шаг к катастрофе. Соглашение предусматривает амнистию заключенных – членов НСДАП, запрещенной в Австрии, снятие запрета на некоторые немецкие газеты; кроме того, Шушниг обязался ввести в правительство двух национал-социалистов, одного – в качестве министра, другого – в качестве госсекретаря. Этим соглашением австрийский канцлер надеется продлить суверенитет Австрии. На самом же деле он еще шире открыл дверь немцам. Он не первый и не последний политик, который верит, что Адольфа Гитлера можно умиротворить уступками. Это проявление слабости. И никто не осознает это так ясно и с такой тревогой, как два австрийца на бельгийском пляже. А из этих двоих особенно тот, что в узких офицерских брюках.
* * *
К ней он переехал уже через несколько дней после их первой встречи в Café Flore. Они живут в Hôtel de la Couronne с видом на парусные яхты и вокзал. Никто в это не верит. Такая молодая, загорелая, веселая женщина – и пьяница Рот? Возможно ли такое? И к чему это приведет? «Она пытается отучить его пить, а он пытается привить ей эту привычку. Думаю, побеждает он», – говорит Киш. Стефан Цвейг скептичен, но поначалу радуется, видя, как новая жизнь вливается в его старого друга, встряхивает его и помогает пережить разрыв с Мангой Белл. Тем не менее он остается его беспокойным братом и замечает, что Рот, сидя с Койн, все больше налегает на шнапс. Сухой закон, который действует в Бельгии, не помеха таким опытным выпивохам, как Койн и Рот.
Вот что пишет Койн: «К сожалению, напитки в Бельгии – сплошь дерьмо. Неудивительно, что в стране, где алкоголь запрещен, легко отравиться. Спрашивается, а что же пить? Пиво здесь – дрянь. Вино можно пить, но только очень дорогое. От сладких аперитивов начинает тошнить уже после четвертого бокала, к тому же от них болит голова. Естественно, есть кабаки, где я могу купить шнапс. Он безумно дорогой и редко хорош. Писателю нужно зарабатывать по крайней мере столько, чтобы в день выпивать одну-две бутылки приличного сухого шампанского, особенно когда до сдачи романа остается восемь-девять недель. Это единственный способ в такое дерьмовое время не заболеть и быть в форме».
Когда Ирмгард Койн отправляет это письмо возлюбленному в Америку, она уже месяц живет с Йозефом Ротом, ворчуном из ворчунов, ругателем из ругателей и непревзойденным среди изгнанников мизантропом. Это были очень веселые недели, как они хохотали, до слез. Больше всего их забавляет Стефан Цвейг, его добродушие, наивность, непоколебимая вера в лучшее, что есть в людях, его человеколюбие. «Это не может быть правдой», – упрямо твердит Рот, хотя, как никто другой, он знает, что это правда.
