Юрьев день - Куликов Геомар Георгиевич (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
— Верные слова. Петлю на мужике завязывает Рытов. Чтобы в должниках ты у него безвылазно пребывал. И далее не лучше — хуже будет.
Потолковали горестно мужики, расходиться стали.
Когда остались Тренькины родичи одни, дядька Никола молвил:
— Уходить надобно, пока не затянуло нас всех в рытовскую ловушкузападню, ровно телят в болотную трясину.
— Уходить... — отозвался сумрачно дед. — На то деньги потребны большие. Где их взять? На дороге, поди, не валяются...
Тренька последние слова услышал, в разговор вмешался:
— Неправда, деда. Иной раз валяются. Нешто забыл, как я, когда еще у князя жили, денежку нашел, а? Вот и здесь, может, найду!
Дед Треньку не выругал. За вихры рукой худой рассеянно потрепал:
— Да уж, Терентий, на тебя одного осталась надёжа.
Понимал Тренька, насмехается дед. Не обиделся. Подумал только про себя: «Погоди, вот возьму и найду деньги надобные. Клад сыщу. Сказывает же Митрошка, по дороге тех кладов от лихих людей зарыто видимоневидимо...»
Глава 12
ПЕС УРВАН
Прежде Тренька на воле все более по сторонам глазел: кто что делает, куда какая птица летит, откуда и куда зверь бежит.
Теперь ходит Тренька, уткнувшись носом в землю. Клад ищет. Правду говорил деду: позапрошлым летом бежал он вприпрыжку из именья княжьего Троицкого в родную деревеньку, пыль босыми ногами загребал.
Глядь — сверкнуло что-то в серой ныли. Поднял и себе не поверил: в руках махонькая, менее семечка тыквенного, деньга. На одной стороне буковки мелкие, на другой — человек верхом скачет. Потер о рубаху — засиял серебряный всадник.
Зажал Тренька находку в кулак, чтобы мальчишки не отняли, и к мамке:
«Гляди, чего у меня!»
Не только мамка, даже дед подивился такому редкому везению. Долго вспоминал и сам Тренька и его дружки-приятели диковинные городские сладости, которые привез тогда дядька Никола с соседней ярмарки.
Ноне Треньке не на баловство, не на сладости нужны деньги. Надобны они, чтобы всем им из рытовской неволи освободиться. Митьку выкупить. Потому ищет Тренька не денежку одну, а целый клад. Старательно ищет. И от других потихоньку. Это чтобы взрослые его прежде времени не засмеяли: вот, мол, чего надумал — клад смекать!
А Треньке доподлинно через Митрошку известно: есть в здешней земле клады. И должно — немалые. Война по этим местам, а с ней лихие люди прошлись не однажды. И жители, у кого деньги были, в землю их прятали.
Всякий случай использует Тренька, чтобы приблизиться к своей цели — кладу. Пошлет его Филька в лес — Тренька по пути все трухлявые пни палкой расковыряет. Отчего пни? Сказывал Митрошка, люди свои сбережения хоронили частенько в дупле приметного дерева. А когда сгниет дерево, что от него останется? Пень. Вот и ворошит Тренька пни в надежде отыскать скрытые сокровища.
Пошлет Филька его на речку — и речка годится Треньке. Уверял Митрошка, по берегам речек тоже частенько клады бывают зарыты.
Знает Митрошка еще одно верное для кладов место — кладбище. Но боится Тренька до смерти кладбища. Потому успокаивает себя: не все же прятали деньги среди могил. Тоже ведь охотника надобно найти, чтобы среди ночи на кладбище пошел. А по Митрошкиным словам, именно в эту пору клады следует там хоронить и выкапывать.
Только вот беда. Обыскал все вокруг Тренька. Пней несчетное число разворотил. По всем дуплам лазил. А клад, хоть плачь, не дается.
Приметливая бабушка спросила однажды:
— Потерял чего, Терентий? Все по земле глазами шаришь. Или клад ищешь?
Замотал головой Тренька, на бабушку как только мог простодушнее глянул:
— Нешто я маленький? Али глупый совсем? Кто ж про меня клад-то припас...
— Вот и я думаю, клад наш крестьянский в поле покоится. Поболее поработаешь, побогаче хлеба соберешь.
Видно, поверила бабушка Тренькиной хитрости.
Однако и сам Тренька приуныл. Может, и впрямь сочиняет сказки Митрошка насчет кладов-то?
А тут привалила Треньке новая забота. Все клады разом из головы вылетели.
Пришел как-то Филька на псарный двор. Да не один. Следом ковыляет — попятился аж Тренька — злобный пес Урван, тот, что но осени мужика загрыз.
Пояснил Филька:
— Батюшкиному коню под копыта, дурья голова, подвернулся. На сук бы надо. Да, может, оздоровеет еще. Ты, Терентий, — Филька на Треньку грозно зыркнул, — собаке лапу водой чистой промой и, приложивши лопух, тряпицей перевяжи.
Заплакал Тренька:
— Нешто к нему подойти можно? На куски разорвет. А мне пока еще жить не надоело...
Филька плеть поднял:
— Перечить будешь?
— Филечка, миленький! — Тренька к сапогу молодого барина прильнул. — Не погуби, пожалей холопа своего малого!
Филька, покорность и робость любивший, опустил плеть. Однако велел строго:
— К обеду вернусь, чтобы все сделано было!
И вышел, громко хлопнув дверью.
Тренька слезы проглотил. На огромного ощерившегося пса глянул: ну как к такому приступишься?
Обернулся заискивающе к напарнику своему:
— Может, ты, Митрошенька, собаку обиходишь? Тебя, поди, никакой зверь не тронет. Ты ведь у нас такой!
Митрошка на Трет,кину лесть вздохнул только:
— Рад бы, Торопя. Да ить не две у меня шкуры — одна. Не обессудь.
Тебе велено.
Что тут будешь делать? К собаке подойти страшно. И Филькиного повеления ослушаться нельзя. Принес Тренька плошку воды колодезной.
Лопух свежий, молодой сорвал. И к Урвану:
Собачка хорошая... Я тебе помочь хочу...
Это Тренькин язык говорит, а в уме у Треньки: «И отчего тебя, ирода, господская лошадь до смерти не затоптала...»
Урван зубы оскалил. Рыкнул. Тренька в другой угол избенки отлетел.
— Чтоб ты околел, проклятый!
Сколько раз так подступался Тренька — сказать невозможно.
Наконец трясущимися руками промыл лапу водицей, лопух приложил, тряпицей перевязал. Все то время Урван с оскаленной мордой сидел, рычал, с Треньки злобных глаз не сводил.
Поднялся Тренька, рубашка на спине мокрая, со лба пот капает. Митрошка с уважением:
— Смелый ты!
— А то нет! — расхрабрился Тренька. И добавил жалобно: Только боязно очень...
Филька хвалить Треньку не стал, однако и не ругал. Видать, остался доволен.
Неделю Тренька с У рваном возился, и всю педелю на нею пес зубы скалил, а последний раз чуть в руку не вцепился. По счастью, успел Тренька отдернуть руку. Закричал вне себя от возмущения.
— Что, окаянный, делаешь! Я к тебе с добром, а ты за добро то меня зубами, да? Ну и оставайся с больной лапой. Не пойду к тебе более. Пусть Филька что хочет со мной сделает. Ей-богу, не пойду!
Забрался Тренька в собачью конуру, где ему место отведено было. Злющий, не хуже Урвана. Долго бормотал:
— Чистый разбойник, а не нес. Ты ему лапу лечишь, а он тебя клычи щами железными норовит цапнуть. Виданное ли дело: за добро злом платить?
Побурчал, посердился да и уснул Тренька.
Спит и сны хорошие видит. Хлеб свежий, горячий, вкусный, с корочкой румяной поджаристой, щи мясные жирные. Дух от них — язык проглотить можно. И кисель. Молочный, сладкий. Только за хлеб взялся, кто-то ему в бок — стук! Чудится Треньке сквозь сон, Митрошка Овечий Хвост с ним балуется.
— Ну тебя! — бормочет Тренька. — Спать хочу!
А тот, кто в бок толкает, снова — тук.
— Отвяжешься ли? — рассердился Тренька. Глаза открыл. Сел было, да так и поехал назад к стенке. Глаза — на лоб.
Не безвредный придурковатый Митрошка перед ним — злобный пес Урван с раскрытой пастью, зубами острыми и языком большим, красным, ровно в крови.
Тренька аж рот рукой прикрыл, чтобы не закричать.
А Урван, вместо того чтобы Треньку за горло схватить, голову тяжелую ему в колени ткнул и руку шершавым языком принялся лизать. Совсем как Ласка али Буран когда-то...
Всхлипнул судорожно Тренька.
— Напугал ты меня, Урван. Чуть не до смерти.
А Урван опять Тренькину ладонь языком: «Прости, мол, Тренька. И не серчай больше».
