Остров Буян - Злобин Степан Павлович (читать книги без регистрации полные .txt) 📗

– Куды же нам два воеводы, один и то лишний! – выкрикнул кто-то из толпы караульных.

– Слыхал государь, что не ладите вы с воеводой, вот и послал меня в его место, – добродушно пояснил второй всадник, моложе возрастом и поскромнее одетый, выезжая вперед на белом коне и пристально разглядывая освещенную фонарями, необычную для караула разномастную толпу.

Он старался придать словам своим выражение простоты и дружелюбия. Видно было, что воевода он, а первый, седобородый, в медвежьей шубе, всего только дьяк.

– Ретив ты, князь, ночью скакать! Не боишься? – двусмысленно спросил Прохор Коза.

– Чего ж страшиться! Царских посланцев бог бережет! – бодро ответил воевода, стараясь не показать робости перед толпой. Шуба его распахнулась, из-под нее при свете огней сверкнули воинские доспехи.

– Неравно конь ногу сломит либо сам шею свернешь… не дай бог… того и страшиться! – дерзко пояснил стрелец.

Толпа караульных захохотала.

– Молчать, мужики! – приподнявшись на стременах, властно выкрикнул воевода.

Десяток оробевших провожатых окружили плотней своего господина, бряцая оружием.

– Проводите меня в воеводский дом, – приказал новый воевода караульному старшине.

Тогда, не затевая свалки и не вступая в споры, Прохор Коза дал ему провожатым Иванку, которому наказал после тотчас бежать сообщить Томиле Слепому и земским старостам, не тревожа города вестью и никому ничего не рассказывая, кроме Мошницына и Гаврилы.

Уже сообщив Томиле и Гавриле Демидову о приезде незваного гостя, Иванка пустился бегом к кузнецу в Завеличье.

У дома Михаилы он остановился и, прежде чем постучать, придержал рукой сердце…

На его стук откликнулась из сеней Аленка, и внезапно он позабыл, для чего был послан. Он слышал только ее голос и представлял себе, что вот она стоит тут же, рядом, отделенная от него лишь дверью, и голос его дрогнул, когда он тихо ответил:

– Аленушка, я тут, Иван.

Он услыхал, как щелкнул железный запор в дверях, и Аленка открыла ему. Она стояла одна.

– Спятил ты! Полуношник! Я чаяла – брат Якунька: тот тоже гоняет ночами, как ты… – прошептала она.

– Аленушка, горлинка! – тихо ответил Иванка.

Он хотел обнять ее, но она отшатнулась.

– Бачка услышит, – шепнула она, стыдливо запахивая шубку, накинутую прямо на холстяную сорочку, – и холодно… К бачке ты?

– Аленушка, радость моя! – шепнул он.

Она настойчиво повторила вопрос.

Иванка вспыхнул. Несмотря на мороз, он почувствовал, как загорелись щеки и уши.

– К кому же, как не к батьке! Я не Захарка – ночами ходить к тебе!..

В тот же миг, как с его языка соскочили эти слова, Иванка был бы уже готов бежать на край света за ними, чтоб их вернуть. Он хотел сказать, что любит ее, что ее никогда не уступит Захарке, что бякнул с обиды на то, что она холодна, но он не успел: она распахнула дверь из сеней в избу.

– Бачка, проснись! К тебе! – крикнула звонко Аленка.

Она тоже хотела сказать не то. Она поняла Иванку. Девичья стыдливость толкнула ее от него, от желанного, жданного столько времени. Если бы он остался таким, как был! Но он вырос и возмужал. Перед ней стоял уж не прежний мальчишка Иванка, а широкоплечий и рослый «жених»… и она смутилась.

– Захару что ночью ходить, как татю?! Жених – он и днем придет! – сказала Аленка в ответ на его слова и снова окликнула: – Бачка!

– Аленка, постой, не зови! – умоляюще прошептал Иванка.

– Кто там? – крикнул кузнец, в темноте скрипнув лавкой.

– Иван прибежал, – ответила Аленка.

– Сбирайся, идем скорей! Царь нового воеводу прислал! – неестественно громко, с каким-то надрывом крикнул Иванка.

– Ну?! Кого же? Где он? У ворот? – спокойно спросил Михайла.

– Пошто – у ворот! Пустили в город, а меня послали к тебе.

– Я вмиг. Постой, – ответил Михайла, шагнув назад в избу.

Аленка скользнула за ним. Иванка стоял один в темноте…

С кузнецом они быстро шагали по молчаливому Завеличью. Все еще спали, и только кое-где по дворам лаем заливались собаки на ранних прохожих… Иванка по пути торопливо рассказывал, как прискакал воевода и показал в воротах царскую грамоту, но, плохо соображая, что говорит, он путал. Михайла его переспрашивал, и Иванка о трудом отвечал…

Это было первое волнение любви. Он думал и раньше, что любит Аленку, что хочет на ней жениться, но даже тогда, в пасхальную ночь, когда повторял ей бессчетно: «Христос воскресе!» – даже тогда он не был так сильно охвачен волненьем, как в этот предутренний час, когда сам по-дурацки обидел ее и, быть может, совсем навсегда ее потерял…

– Иван, ворочайся в кузню, подручные нужны. Работы гора! – по дороге сказал Михайла.

«В кузне работать – стало, и в доме бывать и Аленку видеть!» – мелькнуло в уме Иванки.

– Сабли ковать? – спросил он, стараясь казаться совсем равнодушным.

– Ишь, воин тоже! Пошто тебе сабли?! Ковать – чего надо… Ныне мне самому недосуг, станешь с Уланкой работать.

– Чего ж не идти! – степенно ответил Иванка.

– Ин завтра с утра приходи, – указал Михайла. – Жить станешь дома, харчи мои…

Но Иванка не думал о том, чьи харчи. Ему казалось сейчас, что он может прожить и совсем без хлеба, лишь бы видеть Аленку, лишь бы найти часок, чтобы ей сказать, что обидное слово само сорвалось неволей, что она навеки ему мила и желанна, что он без нее умрет…

Одноглазый сторож приказной избы, иногда при нужде выступавший помощником палача, Пронька Хомут даже радовался мятежу: во-первых, ни воевода Собакин, ни приказные не ходили в съезжую, и он мог спокойно на воле чеботарить. Во-вторых, он знал, что за бунтом последует умиротворение и тогда будут многих пороть, а когда у палача много работы, то его зовут подсоблять. Это дает ему лишний доход. Чтобы увеличить в будущем заработок, он ходил к Рыбницкой башне на сходы «смечать», кто заодно с «кликунами». Когда же не было схода, Пронька Хомут починял сапоги и чеботы для своей семьи и по заказу:

Он ожесточенно приколачивал старый каблук, когда в сенцы сторожки вошел невысокий, седеющий, богато одетый человек.

– Жена есть? – строго спросил он Проньку.