Звезды Эгера - Гардони Геза (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗

И мертвецов по одному опускали в могилу под салют крепостных пушек.

С неба белыми хлопьями падал снег.

Воскресенье, шестнадцатого октября. После обеда Добо прикорнул часок, а лишь только отогнал сон от глаз, сел на коня и поскакал к Шандоровской башне.

Защитники крепости больше не чинили стен, а стояли и сидели возле проломов.

Был сумрачный осенний день.

Турецкие пушки грохотали беспрерывно.

— Криштоф, сын мой, ступай погляди, что там творится на башне Бойки, — сказал Добо оруженосцу. — А я поеду к Старым воротам.

Криштоф — один глаз его был завязан белым платком — поехал верхом.

У Темных ворот он привязал к столбу коня, взбежал на стену и понесся по стене прямо к Борнемиссе.

У одного пролома в него попала пуля. Мальчик свалился на помост, засыпанный осколками камня.

Караульный крикнул Золтаи:

— Господин старший лейтенант! Маленького оруженосца убило!

Потрясенный Золтаи взбежал на стену. На груди мальчика расплывалось кровавое пятно. Рядом с Криштофом на коленях стоял какой-то солдат. Голова мальчика упала, солдат снял с нее шлем.

— Ступай скорее к господину коменданту, — приказал Золтаи солдату, прижав к себе Криштофа, — доложи ему…

Мальчик был еще жив. Лицо его стало белым как полотно. Устало взглянув на Золтаи, он пробормотал:

— Доложите ему, что я умер.

Он вздохнул и умер.

На следующее утро осажденные не услышали орудийного грома. На холмах и склонах гор белели шатры, но турок нигде не было видно.

— Будем начеку! — сказал с тревогой Добо. — Как бы они не подстроили нам какую-нибудь новую каверзу.

И он поставил караульных к подземным ходам и проломам.

На стене трудно было стоять, камни осыпались под ногами. Крепость напоминала изгрызенный мышами миндальный торт.

Все разглядывали турецкие шатры, прислушивались к необычайной тишине, и вдруг кто-то сказал:

— Они ушли…

Слово это пронеслось, как огонь по сухим, палым листьям. Все повторяли:

— Ушли! Ушли!

Потом с нарастающей радостью:

— Ушли! Ушли!

Но офицеры никого не выпускали из крепости.

Через четверть часа после восхода солнца караульные доложили, что какая-то женщина просится в крепость. По черной шелковой парандже, закрывавшей ее лицо, сразу признали турчанку.

Она приехала на муле со стороны Маклара. Перед ней на седле с высокой лукой сидел маленький венгерский мальчик. Мула вел под уздцы подросток-сарацин лет пятнадцати.

Ворота открывать не стали. Да и как их было открыть, если ворот уже не было!

Женщина въехала в пролом рядом с тем местом, где были прежде ворота. По-венгерски она не говорила и только выкрикивала:

— Добо! Добо!

Добо стоял на высокой груде камней, вздымавшейся на месте ворот, и поглядывал в сторону Фюзеш-Абоня. Увидев турчанку, он сразу решил, что это мать маленького Селима, а услышав, что она выкликает его имя, хромая, спустился с развалин.

Турчанка пала к его ногам, потом подняла голову и, стоя на коленях, подтолкнула к нему венгерского мальчика.

— Селим! Селим! — молила она, протягивая руки.

Венгерскому мальчику было лет шесть. Смуглое личико, умные глазенки, в руке — деревянная лошадка.

Добо положил руку на голову ребенка.

— Как тебя зовут, сынок?

— Янчи.

— А фамилия как?

— Борнемисса.

Вздрогнув от радости, Добо повернулся к Шандоровской башне.

— Гергей! Гергей! — закричал он. — Бегите скорее к господину лейтенанту Гергею!

Но Гергей уже сам мчался с башни.

— Янчика! Янчика мой! — все повторял он со слезами на глазах.

Он чуть не задушил ребенка в объятиях.

— Пойдем к маме!

Турчанка вцепилась в мальчика обеими руками. Вцепилась, точно орлица в ягненка.

— Селим! — кричала она, вращая глазами. — Селим!

И видно было, что она готова растерзать ребенка, если не получит своего сына.

Минуту спустя из дворца выбежала Эва в развевающейся нижней юбке. Лоб ее был обмотан белым платком, но лицо разрумянилось от радости. Она тащила за собой маленького турецкого мальчика. Малышка Селим был в своем обычном турецком платье и держал в руках большой ломоть белой булки.

Обе матери кинулись с распростертыми объятиями навстречу своим детям.

Одна кричала:

— Селим!

Другая:

— Янчика!

Женщины упали на колени перед детьми, каждая обнимала своего сына, целовала, не могла на него наглядеться.

И, стоя на коленях, они обменялись взглядом и протянули друг другу руки.

Турки и в самом деле бежали.

Варшани, пришедший в крепость сразу вслед за матерью Селима, рассказал, что паши хотели еще раз пойти на приступ, но когда сообщили об этом янычарам, те побросали оружие перед шатрами пашей и закричали в ярости:

— Не станем сражаться дальше! Хоть всех повесьте, а не станем! Аллах за венгров! Против аллаха не пойдем!

Ахмед-паша, плача, рвал свою бороду на глазах всего войска.

— Коварный негодяй! — кричал он Али-паше. — Ты назвал Эгерскую крепость ветхим хлевом, а защитников ее — овцами. Теперь сам ступай, расскажи султану о нашем позоре!

Если бы не вмешательство беев, паши подрались бы перед всей ратью.

Турецких офицеров пало великое множество. Велибея унесли с поля битвы на носилках. Дервиш-бея ночью нашли у стен крепости полумертвого.

В турецком стане царило такое отчаяние и столько было там раненых, что еще не успели паши дать приказ об отступлении, а войско уже начало отступать. Отряды, стоявшие под Фелнеметом, подожгли деревню и пустились ночью в дорогу, провожаемые заревом пожара. Остальные тоже не стали дожидаться утра: побросали шатры, пожитки и устремились в путь.

Невыразимая радость охватила защитников крепости после рассказа Варшани. Люди плясали, бросали оземь шапки. Турецкие знамена выставили как трофеи. Дали залп из пушек. Священник Мартон, подняв крест к небесам, в радости громко запел: «Te Deum laudamus» [95].

Он упал на колени, целовал крест, плакал.

Из земли выкопали колокол. Перекладину, на котором он висел, положили на два столба и зазвонили.

«Бим-бом, бим-бом…» — весело звонил колокол.

А посреди рыночной площади, подняв крест, пел отец Мартон. Вокруг него на коленях стоял народ. Добо тоже преклонил колена.

Даже раненые вылезли из своих закутков и подземных пристанищ, добрели до площади и тоже встали на колени позади остальных.

Но вдруг Лукач Надь громко воскликнул:

— За ними! Пес подери Мохамедово отродье!

Воины глядели на Добо, сверкая глазами. Добо кивнул в знак согласия.

И сколько осталось в крепости коней, на всех вскочили солдаты, вынеслись из ворот и поскакали вслед за турками в Маклар.

А пешие рассыпались по шатрам. Собрали уйму пороха, пуль и оружия. Шатров же было так много, что и недели спустя их все еще разбирали и перетаскивали.

К вечеру верховые вернулись нагруженные добычей.

Из защитников крепости в братской могиле покоились триста человек. На охапках сена и соломы лежали двести тяжело раненных, за жизнь которых нельзя было поручиться.

Были ранены и все старшие офицеры. Добо и Борнемисса — в руку и ногу. Золтаи лежал пластом. У Мекчеи была целая коллекция ран и рубцов. Волосы, усы, брови, борода были у него опалены, так же как у Борнемиссы, у Добо и у большинства воинов. Голова Фюгеди была обмотана повязками — виднелись только глаза и уши. Недоставало у него и трех зубов — в схватке какой-то турок выбил их булавой. Но Фюгеди весело перенес утрату, ибо вместе со здоровыми вышибли и больной зуб.

Ранены были все обитатели крепости — женщины и мужчины без исключения. Впрочем, нашелся один, не получивший ранений, — цыган Шаркези.

Последнее донесение Шукана звучало так: