Даурия - Седых Константин Федорович (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
— Чтобы мы да не достали! — Мы все что угодно хоть из-под земли выроем.
— Как же это?
— Экспроприируем экспроприаторов, — самодовольно пояснил Пережогин.
Федот переспросил:
— Как, как?.. Вот это словечки. Трезвый их и не выговоришь. Ты, Пережогин, и в самом деле старый революционер. Каторгу ты где отбывал? Случайно, не у нас в Горном Зерентуе?
Пережогин ничего не ответил, а Агейка нагнулся к Федоту, шепнул со смешком:
— Ты ему на больную мозоль не наступай. Он ведь революционер-то из конокрадов.
Федот обрадованно свистнул:
— Ну, я так и знал… А мужик он, видать, ничего, компанейский.
Пережогин привел гостей в большую комнату на втором этаже.
Комната сплошь была затянута полосами черного бархата. Посередине стоял стол, накрытый зеленым сукном, а на нем целая батарея всевозможных бутылок. В комнате горели электрические лампы.
— Располагайтесь, ребята, — произнес Пережогин, усаживаясь в кресло. Он вытащил из-за пояса револьвер и выстрелил в лепной потолок. На выстрел немедленно явился рябой парень в синей косоворотке и в красных штанах, при шашке и револьвере.
— Как там у нас насчет жратвы? — лениво осведомился у него Пережогин.
— Сейчас сообразим, — сказал парень и быстро удалился. Пережогин, обозрев батарею на столе, подмигнул Федоту и щелкнул себя пальцем в кадык. Рябой парень вернулся, неся над головой большое блюдо жареной баранины с рисом. Роман видел, как Федот глядел на все это сказочное изобилие масляными глазами, широко раздувая ноздри. А когда Пережогин раскупорил первую с красивой этикеткой бутылку, Федот задрожал от нетерпения и с нескрываемой завистью сказал:
— Хорошо, черти полосатые, живете!
Пережогин довольно усмехнулся, разгладил ладонью усы и размашистым жестом пригласил гостей к столу.
Когда чокнулись и выпили, Федот похвалил вино:
— Знатная штучка…
— Еще бы… Ведь это настоящий шустовский коньяк.
Роман, вынужденный принять участие в выпивке, старался пить как можно меньше и пускался на всякие ухищрения, чтобы обмануть собутыльников. После третьего стаканчика прикинулся он совсем охмелевшим и стал нести околесицу.
— Рано, казачок, окосел, — потрепал его по плечу Пережогин. — В Чите девки лучше тебя пьют.
— Жидковат, шибко жидковат, — согласился Федот. Сам он уже выпил до дна шесть стаканчиков и уплетал теперь за обе щеки баранину. Роман с беспокойством наблюдал за ним. После двенадцатого стаканчика он напомнил ему:
— А не пора ли нам, Федот, на станцию?
— Зачем торопиться? Без нас ребята не уедут.
— А если уедут?
— Пусть уезжают. Мы с тобой и без них проживем, — пропуская тринадцатый стаканчик, сказал Федот и вдруг спросил Пережогина: — Возьмете нас к себе?
— Возьмем, если вы признаете, что мы самая революционная пар-ртия в России, — тяжело ворочая языком, отозвался Пережогин.
— Признаю, ей-богу, признаю… Раз у вас такой коньяк — признаю целиком и полностью…
— Да ты что, сдурел? — напустился Роман на Федота. — Нас там товарищи ждут не дождутся, а ты вон что выдумал! Налил глаза и забыл про все…
— Не жужжи ты у меня под ухом, не мешай гулять, — грубо толкнул его в плечо Федот, а Пережогин вытащил револьвер и направил его на Романа:
— Убирайся, чтобы духу твоего не было тут. Застрелю, как поросенка…
Обида и злость мгновенно преобразили Романа. Он вырвал у Пережогина револьвер, выстрелил в электрическую лампу над столом и в наступившей темноте выбежал из комнаты. Через минуту он был уже за воротами особняка. На улице начинало смеркаться, от близкой Ингоды веяло прохладой. Он с горечью оглянулся на особняк, откуда доносился крик Пережогина, и бегом пустился на станцию.
На станции под эшелон уже подали паровоз. Но казаки еще стояли на перроне, и кто-то с подножки вагона говорил им напутственное слово. Подойдя поближе, Роман узнал голос дяди Василия Андреевича. Он призывал аргунцев сделать на Прибайкальском все, чтобы остановить врага, задержать его продвижение до тех пор, пока не будут эвакуированы из Читы советские учреждения и сотни больных и раненых красногвардейцев.
— Помните, станичники, — сказал он в заключение, — что Лазо надеется на вас. По его просьбе посылает вас ревком к нему на помощь. Лазо по достоинству оценил вашу храбрость и вашу преданность Советской власти в боях на Даурском фронте. И мы не сомневаемся, что теперь вы исполните свой революционный долг.
После митинга Роман протолкался к дяде.
— Ты где пропадал? — спросил его Василий Андреевич. — Пойдем потолкуем на прощание. — И он, взяв его под руку, отвел в сторону. Роман чувствовал себя неловко, но решил сказать всю правду. Выслушав его до конца и узнав, что Федот остался у анархистов, Василий Андреевич сокрушенно сказал: — Совсем он теперь с пути собьется. Вот черт! Попробую утром послать за ним. — Помолчав, он спросил: — Ты Бориса Кларка помнишь?
Роман кивнул.
Василий Андреевич шумно вздохнул:
— Убили его сегодня на окраине Читы белобандиты. Был он моим лучшим другом. В тысяча девятьсот пятом году он и его отец сделали меня большевиком. Осталось у Бориса шесть человек детей, мал мала меньше. Как подумаю о них — сердце кровью обливается. Был я сейчас у них и наплакался вместе с ними. Я тебя, Роман, вот о чем попрошу. Если что случится со мной, не забывай об этих сиротах. Запомни их адрес: Железнодорожная, дом номер двенадцать. Наш долг, и твой и мой, насколько это можно, заменить им отца, помочь подняться на ноги. Пока мы с Лазо будем живы, мы не оставим их. Но ведь сейчас смерть подстерегает каждого из нас. Так что я тебя очень прошу не забыть моей просьбы.
Паровоз загудел, казаки кинулись по вагонам.
— Ну, давай попрощаемся, Роман. Доведется ли еще свидеться, не знаю. — И Василий Андреевич, крепко обняв Романа, трижды поцеловал его прямо в губы. Когда Роман уже вскочил на подножку, он крикнул ему из темноты: — А все-таки головы не вешай! Мы еще на свадьбе у тебя погуляем!..
XV
Одиннадцатого июня чехословаки и белогвардейцы заняли Иркутск. Сибирское советское правительство (Центросибирь) эвакуировалось в Верхнеудинск. Красногвардейские отряды задержали дальнейшее продвижение противника на Кругобайкальской железной дороге. Черемховские, черновские, арбагарские шахтеры и курсанты иркутской военной школы с беззаветным мужеством бились в горах и теснинах на берегу Байкала, не отступая ни на шаг. Но в ближайшем тылу, за железным заслоном маленькой горстки людей, никто не сумел навести порядка. Там многочисленные отряды и отрядики анархистов всех мастей либо с боем брали вагоны и уезжали на восток, либо, нагрузившись продовольствием и боеприпасами, уходили через таежные хребты на Селенгинск, к монгольской границе. Тот самый Лавров, которого Лазо был вынужден арестовать и под конвоем отправить в Иркутск, снова оказался командиром отряда в три тысячи человек. Кто-то в Иркутске слишком благоволил к нему. На станции Мысовая молодчики Лаврова уничтожили заградительную роту, захватили батарею горных орудий, присланную на фронт из Читы, и с возами награбленного еще в Иркутске барахла ушли в тайгу. Командующий Прибайкальским фронтом Синеусов погнался за ними с двумя кавалерийскими эскадронами. Анархисты обстреляли его из пулеметов и заставили ни с чем вернуться в свой штаб.
На другой день Синеусов еще спал у себя в вагоне, когда на бирюзовой глади Байкала появились ангарские речные пароходы с баржами на буксире. В Мысовой в это время находился вооруженный ледокол «Байкал», две полевые батареи и тыловые части фронта, общей численностью в шесть тысяч бойцов. С ледокола и с батарей спокойно разглядывали приближавшиеся суда. Пароходы беспрепятственно приблизились, развернулись и открыли артиллерийский огонь по станции, по батареям и ледоколу. Снаряд шестидюймовой гаубицы разорвался на ледоколе. Клуб желтого пламени взметнулся вверх, отразился в голубой бездне Байкала. Гул взрыва повторил эхо в затянутых дымкой величавых горах. Ледокол вспыхнул, как куча сухого хвороста. Прислуга батареи погибла или разбежалась, не сделав ни одного выстрела. Сотни красногвардейцев полезли в стоявшие под парами эшелоны.
