Юнармия - Мирошниченко Григорий Ильич (книги .txt) 📗
– Ай, ай! Человек!
Мы схватили Ваську за руку.
– Какой человек?
– Живой.
Из-под багажного вагона, опираясь на толстую палку, вылез человек в грязной шинели.
– Тише, – хриплым голосом сказал он. – Тише. Лезьте сюда.
Мы выбрались из-под колес и робко подошли к человеку.
– Вы только не кричите, ребята милые, – торопливо сказал он, запинаясь. – Вы чьи?
– Мы поселковые.
– Кто ваши отцы?
– А тебе на что? – крикнул Иван Васильевич.
Мне стало жалко этою обтрепанного, грязного человека. «И чего он залез сюда? Прячется, верно, от кого», – подумал я.
– Чьи же вы? – еще раз спросил человек.
– Деповские, – сказал я. – А ты кто такой?
– Я красноармеец.
Мы так и уставились на него во все глаза. Лицо у него было совсем серое от грязи. Скулы туго обтянуты кожей.
– Товарищ красноармеец, закури, – сказал Андрей и протянул ему пачку махорки.
Я вытащил из-за пазухи хлеб, прихваченный из дому. Иван Васильевич достал из кармана спички.
Красноармеец прежде всего потянулся к Андрейкиному табаку. Руки у него дрожали.
Вместе с ним закурили и мы. Желтоватый дым закружился над нами легким облачком.
– А что ты здесь делаешь? – спросил красноармейца Андрей.
– Отстал я… Ранен… – и красноармеец отвернул правую штанину. Под штаниной мы увидели наскоро сделанный из рубахи почерневший бинт, на котором густым коричневым пятном засохла кровь. – Не мог со своей частью уйти. Потому и болтаюсь здесь.
– А где ночуешь? – спросил Васька.
– На чердаке. Вон на том, что с пробитой крышей. – И красноармеец показал на среднюю кладовую, у которой снарядом была разворочена крыша.
– Ребята, смотрите только не проболтайтесь. Если узнают, что я здесь, повесят, гады.
– Ты, товарищ, не беспокойся. Мы не проболтаемся. Не такие, – сказал Андрей.
– Ну, идите отсюда, – сказал красноармеец, – а то еще заметят нас.
И, опираясь на палку, он медленно побрел к своей кладовой.
Мы долго смотрели, как он, тяжело волоча простреленную ногу, неуклюже карабкался по шаткой лестнице на чердак.
Когда он скрылся, мы побежали в поселок.
– Андрей, что же теперь нам делать? – спрашиваю я на бегу.
– Что? Молчать. Никому об этом. Помрем – не скажем.
– А есть-то ему надо? – говорю я. – Ведь моего хлеба ему надолго не хватит.
– Носить будем, – отвечает Андрей. – А потом я его к себе возьму. Братья у меня ничего, ругаться не будут.
– К себе, – протянул Васька. – Ты все себе… А может, мой отец тоже бы его пустил. У нас и комната больше…
– Там видно будет, не спорь, – сказал Андрей.
Васька замолчал.
За водопроводной будкой Андрей остановил нас и, нагнув голову, тихо сказал:
– Ребята, смотрите! Ни матери, ни отцу – ни одного слова. Слышите?
– Слышим. Ни слова.
Мы попрощались и разошлись по домам.
Я бежал по улице и думал: «Какой сегодня удачный день! У нас есть красноармеец».
Глава X
БЕЗ ВЫСТРЕЛА
На вокзале праздничная суета. «Победа» стоит на главном пути, у перрона.
Доступ на вокзал свободен. Дроздовцы выставили свой броневик напоказ всей станице.
«Смотрите, мол, православные, каким утюжком погладим мы большевиков. Любуйтесь».
Любоваться бронепоездом пришли из станицы важные старики в черкесках, в голубых и коричневых бешметах.
Бородатый старик с серебряным кинжалом на поясе щупал корявыми руками зеленую броню и, причмокивая губами, говорил:
– Вот бы лемех сделать, ввек не сносился бы!
На перрон вышел, пошатываясь, командир бронепоезда. Он повел носом вправо и влево и сквозь зубы скомандовал:
– Приготовьсь!
Офицеры и рядовые засуетились вокруг бронепоезда, забегали по платформе, звякая шпорами и пересмеиваясь на бегу.
Солдаты у орудий пробовали винтовые подъемники, смахивали пыль со стволов, подымали и опускали в бойницах дула пулеметов, проверяя их исправность.
«Победа» готовилась к наступлению.
Машинист выглядывал из окна паровоза и невесело посвистывал. Потом он перестал свистеть и сказал своему помощнику:
– Погляди дышла там.
Помощник сбежал по ступенькам, отвернув стальные фартуки и постукивая молотком, принялся проверять клинья в дышлах.
Командир бронепоезда, аккуратно вынося в сторону правую ногу, шагал по платформе. Около паровоза он остановился и, прижимая локтем кобуру нагана, долго осматривал паровоз. Потом подозвал к себе молодого, похожего на жужелицу, офицера, стал торопливо расспрашивать его о каких-то запасных частях и шпалах. Офицер, приставив руку к козырьку английской фуражки, рапортовал:
– Железнодорожники утверждают, что никаких запасов в наличии не имеется.
– Врут, забастовщики проклятые! Не верьте им.
– Я сам проверял кладовые, господин подполковник…
– Ну и что же?
– Запасные части не обнаружены.
– В таком случае они вас околпачили, – тихо, но внятно произнес командир бронепоезда.
У бронепоезда столпились казаки. Они глазели на могучие морские пушки, заглядывали под колеса паровоза. Никто их не отгонял. Часовые спокойно расхаживали у бронепоезда, как будто не замечали посторонних.
Командир отвел в сторону молодого офицера и уже совсем тихо сказал ему:
– Вас околпачили, любезный, как последнего дурака. Возьмите солдат и немедленно разыщите запасные части. Нам невозможно отправляться при отсутствии таковых. Нас могут отрезать.
– Слушаю-с, – ответил офицер, щелкнул каблуками и ушел.
Минут через двадцать он вернулся. За ним шли солдаты. Они несли болты, инструмент, гайки и несколько шпал.
– Вот видите, – сказал улыбаясь командир «Победы» молодому офицеру. – Я был совершенно прав, когда говорил, что вы ошиблись.
– Так точно, господин подполковник. Произошла ошибка.
– Ну, теперь мы в полной готовности. Я надеюсь сбить фронт без единого выстрела.
Последние слова командир произнес так, чтобы их слышали все. Потом он поправил ремень от плоского полевого бинокля, гордо оглядел публику и протяжно скомандовал:
– Са-дись!
На паровоз залез дежурный офицер. У орудий и пулеметов по всем правилам расположилась прислуга. Последним взошел командир «Победы».
Броневик тронулся без свистка.
Плавно катились колеса тяжелых платформ. Паровоз набирал скорость, почти не пыхтя.
Минуты через две бронепоезд «Победа» скрылся за поворотом. Он шел на Курсавку.
На платформу выскочил Васька.
– Отправился уже? – запыхавшись, спросил он.
– Велел тебе кланяться.
Мимо нас прошел бородатый казак с серебряным кинжалом. Придерживая рукоятку, он говорил, обращаясь к публике на перроне:
– Вот этот саданет так саданет! В навоз смешает. Попотчует красноперых!
– Ясно, саданет!
– Этот антимонию разводить не будет!
– Ясно, не будет, – сказал бородатый. – Это раньше вот – вышел на поле, и сади друг друга кулаками. А то вот дробовиками воевали. Пока зарядишь его всякой всячиной, неприятель чаю успеет напиться, да еще вприкуску. Какая же это война была, посуди на милость! Я вот всю жизнь воевал, был и на японской, и на германской, всякие штуки видел, а таких броневиков не приходилось наблюдать…
– Оно правильно… Техника теперь не та, что была. Техника теперь, прямо сказать, высокой марки, – поддакнул бородатому какой-то старичок из толпы.
Перед вечером на станции собрался народ не только из станицы, но из всех соседних поселков. Пришли и старики и молодые. Казачата от стариков не отставали. У каждого болтался на кавказском наборном поясе здоровый кинжал. Все были разряжены – в праздничных черкесках, в бешметах. Хвастают перед поселковыми.
Поселковые ребята – это все сплошь дети иногородних. Есть среди нас и два казачонка: Мишка Архоник и Гаврик. Только они такие же, как и мы, – за красных стоят. Мишкин отец – деповский рабочий. Отец Гаврика – с красными ушел. Мишку и Гаврика станичники даже не считают за казачат. Да и верно, какие они казаки. Они и бешметов отроду не носили.
