Долгая ночь - Абашидзе Григол Григорьевич (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
На третьей стене царица одной рукой осеняла крестом из виноградных лоз, а другой наделяла изобилием: сыпались золото и серебро, виноградные гроздья и пшеница. Вокруг царицы расцветали сады, пересеченные каналами, повсюду высились купола монастырей, по дорогам тянулись караваны верблюдов. А там, где царица простерла руку с крестом, мирно паслись коза и волк. Эта композиция должна была изображать будущий расцвет Грузинского царства под властью Русудан.
На четвертой стене Ваче задумал изобразить народное празднество в честь воцарения Русудан. То самое празднество, которое пришлось ему увидеть, когда вслед за Цаго и Павлиа он пришел в Тбилиси. По замыслу, это должно было быть всенародное ликование, карнавал с ряжеными, с водяными, с чертенятами.
Все, что задумал Ваче, было одобрено, и он переселился во дворец. Он выбрал себе трех помощников из лучших живописцев страны. Каждый получил по стене. Ваче вмешивался во всякую мелочь, советовал, подправлял, намечал рисунок, заставлял переделывать, если что-нибудь выходило не по его. Но зато к четвертой стене он никого не подпускал.
Долго обдумывал и вынашивал Ваче каждую деталь грандиозной композиции. В его воображении мельтешило несчетное количество лошадей и людей, все это он переставлял, менял местами, распределяя по пространству стены, пока все не встали на свои единственные места, образуя стройное целое, где каждый штрих связан с другим штрихом картины и ничего нельзя изменить в одном углу без того, чтобы это не потребовало изменения в углу противоположном.
Юная, прекрасная Русудан на белом жеребце направляется на коронацию. Блестящая свита сопровождает ее. Улицы полны народа. Купцы, ремесленники, женщины, дети – весь город высыпал на улицы посмотреть на свою царицу. У притворенных ставней мастерской, мимо которых уж проехала царская свита, видны прижатые толпой к стене калека на осле и девушка в белом платье. Одной рукой девушка держит за уздечку осла, другой отстраняется от толпы. Лица девушки Ваче пока что не наметил, но и так было видно, что она смотрит вслед удаляющейся торжественной процессии. От свиты отстал один всадник. Повернувшись в седле, он смотрит туда, где должно потом возникнуть лицо девушки.
Все – и празднично украшенные улицы, с коврами, вывешенными на балконах, и толпа, и сама царица – все это изображалось как бы увиденным с плоской крыши дома. На крыше тоже много народу, все толкаются, протискиваются вперед, тянутся на цыпочках, чтобы разглядеть. Только один юноша безучастен к происходящему. Он стоит вполоборота, и на лице его выражение пока еще не самой потери, но предчувствия потери, не самого горя, но ожидания его.
Как весной из однотонной бесцветной земли начинают прорастать зеленые травы, алые маки, тюльпаны и все другие весенние цветы, так постепенно проступала на стене живопись Ваче, так постепенно оживала и расцветала холодная доселе, слепая стена.
Икалтоели частенько заглядывал в этот зал. Подолгу он стоял перед росписью, хорошо понимая, что на его глазах создается нечто величественное, вечное, что может составить славу Грузии и пронести ее через века. Учитель был счастлив, ведь это он сделал из неотесанного парня такого вдохновенного художника. Нет для учителя высшего счастья, чем увидеть в расцвете сил и в блеске славы своего любимого ученика.
Ваче увлеченно писал, сидя на длинной – вдоль всей стены – скамье. Он не сразу увидел, что в зал вошел Деметре. В другое время мастер еще издали, с порога окликнул бы юношу, сказал бы ему что-нибудь веселое, пошутил бы, а подойдя, одобрительно похлопал бы по плечу.
Теперь Деметре шел, держась за стену, как пьяный, лицо его пылало в сухом жару, и не было сил, чтобы позвать на помощь. Ваче, услышав шаги и зная, что прийти больше некому, сказал, не отрываясь от живописи:
– Рановато сегодня пришел ты, мастер.
Но, не получив ответа, оглянулся. Подскочил он к мастеру в то мгновение, когда обмякшее тело готово было сползти и рухнуть на пол. Ваче подхватил учителя на руки, позвал своих помощников, и больного бережно понесли домой.
Схватила лихорадка, которую Деметре подцепил где-нибудь на чужбине. Ваче пригласил самых лучших врачей, но те только разводили руками. Снадобия не помогали, Деметре угасал на глазах.
Поняв, что приходит конец, старый художник позвал Ваче к себе и велел сесть поближе.
– Ты был мне дороже сына, я тебя любил и сделал для тебя все, что мог. Теперь ты мастер, ты знаменит, перед тобой все пути. А я ухожу, жить мне осталось недолго. Исполнишь ли ты одну мою просьбу?
– Не проси, но приказывай. Есть ли на свете что-нибудь, чего я не сделал бы для тебя? – Ваче побледнел, ближе пододвинул стул, чтобы можно было расслышать каждое слово. Но Деметре долго не мог отдышаться и только смотрел на Ваче взглядом, в котором мольба и просьба горели светом молитвы.
– Завещаю тебе мою дочь. На тебя, Ваче, вся надежда. Она не уродка и хорошо воспитана. Если сердце твое не протестует, то вот мое последнее слово: ты ее муж, Лела – твоя жена.
– Как скажешь, мастер. – Ваче припал к руке учителя.
– Но если сердце твое говорит тебе другое, не надо, не порть себе жизни из одного лишь уважения к старому Деметре.
– Что говоришь, отец! От чистого сердца я твой сын, твой зять.
– Позови Лелу. – Деметре оживился, даже приподнялся на постели. Лела, дочь моя…
Лела смотрела то на Ваче, то на отца, стараясь понять, что происходит.
– Дети, дайте друг другу руки.
Лела и Ваче взялись за руки.
– Отныне вы муж и жена, благословляю вас, дети… Будьте счастливы… Ныне, присно и во веки веков. – Деметре перекрестил молодых людей и обессиленно опустился на постель.
Деметре чувствовал надвигающуюся на него непроглядную тень, Деметре спешил. Он хотел увидеть еще своими глазами и свадьбу. Он заставлял приглашенных петь и плясать, и все выполняли приказы умирающего, но настоящего веселья не получалось. Тень, надвигающаяся на хозяина дома, омрачала и великий обряд любви. Через два дня Деметре скончался.
После смерти старого художника у Ваче прибавилось заботы не только потому, что появились собственная семья и собственный дом. Но и то, что не успел сделать Деметре по росписи дворца, Ваче пришлось взять на себя. К нему перешло руководство всеми художниками, которые расписывали дворец. И главная забота при этом была – не умалить, не уронить славного имени Деметре Икалтоели, известного каждому человеку в Грузии.
Но силы Ваче были в расцвете. Он всюду поспевал – и во дворце и дома. Он приходил с работы поздно, усталый, но тотчас его окружала такая радость, такое тепло домашнего очага, что, каким бы усталым он ни пришел, каким бы плохим ни было его настроение, все отлегало от сердца. На страже его спокойствия и счастья, как ангел-хранитель, стояла Лела.
Когда мир и порядок в семье, работается лучше. Поэтому и во дворце Ваче трудился так, как никогда еще не трудился до сих пор. Люди со всей Грузии приходили глядеть на работу Ваче. Молодые художники стояли толпой перед росписью, разговаривая вполголоса, а те, что постарше и поопытнее, разъясняли им и глубину замысла, и особенности композиции, мастерство исполнения. Говорили о значении и месте той или другой линии, того или другого красочного пятна.
Когда-то почитатели живописи так же окружали работающего Деметре. Ваче слышал за спиной разговоры наблюдавших и понимал, что он достиг теперь того положения, о котором когда-то лишь мечтал, находясь в тени Деметре, да и мечтал про себя, тайно, сам не веря в свою мечту.
Имя Ваче узнали далеко вокруг. Греческие художники из Трапезунда и Византии приезжали посмотреть на работу грузина, не видя для себя в том никакого унижения. Надо ли говорить, что в Грузии Ваче знали все. Его уважали и при дворе и в народе. Но художник как будто не замечал всеобщего внимания и восторга, он оставался таким же скромным, краснеющим при всех случаях, душевным и добрым.
Вот эта-то скромность, сочетавшаяся с огромной внутренней силой и неутомимостью в работе, больше всего подкупила придворного зодчего Гочи Мухасдзе.
