Необыкновенное лето - Федин Константин Александрович (читать книги онлайн полностью без регистрации TXT) 📗
– Я, не желая того, слышала разговор, – сказала Вера Никандровна, – не обижайтесь. Вы пришли и к сыну, и ко мне, ведь так?
– Я очень надеялась на вас! – с покорной усталостью ответила Лиза. Воля её иссякала, и – казалось – уже не загорится больше ни возмущение, ни отчаяние мольбы.
– Я все понимаю, – сказала Вера Никандровна, осторожно приближаясь к Лизе. – Просьба ваша не нуждается в объяснении. И Кирилл извинит упрёки в бессердечии… даже в жестокости.
Она взглянула на сына, точно подсказывая, что он должен с ней согласиться. Он не отозвался.
– Я только подумала, – продолжала она, – может быть, вы напрасно воскресили прошлое. Оно – плохой помощник. Его всё равно немыслимо забыть. И мне вы разве что сильнее напомнили, как Меркурий Авдеевич отказался помочь, когда Кирилл нуждался в помощи. Или как мы вместе с вами напрасно стучались в ледяные стены, за которыми подвизался тогда и господин Ознобишин… если это тот самый Ознобишин…
– Боже мой! – прошептала Лиза.
– Я ведь не вас укоряю этим прошлым, поверьте! – волнуясь и боясь, что Лиза не даст договорить, торопилась Вера Никандровна. – Но разве заслужили упрёка в бессердечии люди, которые испили до дна самую бесстыдную жестокость прошлого и в борьбе с ней готовы теперь отдать жизнь?
– Нет, нет, – вдруг твёрдо остановил её Кирилл, – это неверно. Я не хочу действовать кому-нибудь в отместку.
– Конечно, конечно, Кирилл! Я же знаю, ты не способен действовать из каких-либо личных побуждений, – обрадованно и с гордостью подхватила мать.
– Подумайте! – в изнеможении воскликнула Лиза… – Неужели я здесь для того, чтобы слушать это разбирательство?! Неужели мне легко было прийти сюда к вам, к вам! – повторила она, порываясь шагнуть к Извекову. – Скажите же прямо, что вы отказываете мне… и я уйду!
У неё недостало сил сделать этот последний шаг к Кириллу. Она ухватилась за спинку стула и хотела опуститься. Но, словно продолжая расслабленное своё движение, она нагнулась и упала. Однако это не было падением – Лиза удержалась на коленях и стояла именно так, как будто нарочно хотела упасть на колени и стоять перед Кириллом, поднимая к нему отяжелевшие руки.
Он стремительно взял её за эти протянутые руки, и Вера Никандровна кинулась к Лизе, чтобы поднять её. Но в этот момент новый голос, которого никто не мог ждать, испуганно раздался в комнате:
– Что это? Что?
Все посмотрели на дверь, оставленную полуоткрытой с тех пор, как пришла Лиза.
Аночка, стоя в передней и распахнутыми руками упираясь в косяки, клонилась вперёд, в комнату, будто через силу остановившись на полном бегу.
Кирилл тотчас выпустил руки уже поднявшейся Лизы и пошёл навстречу Аночке.
Но она, минуя его, подбежала к Вере Никандровне, наскоро много раз поцеловала её, огромными глазами взглянула на Лизу, поздоровалась с ней и только потом обернулась к Кириллу.
– Вы приехали? – спросила она как-то мельком и опять перевела все ещё широко раскрытые глаза на Лизу. – Витя рассказал Павлику про Меркурия Авдеевича. Я все знаю, – выговорила она в порыве участия и почти с детским страхом. – Вы ещё не узнали подробностей, нет? Вы не волнуйтесь, это, я уверена, все не так опасно. Нужно только как следует похлопотать. – Она опять повернулась к Кириллу: – Вы ведь, наверно, обещали все сделать, Кирилл Николаевич, правда?
Он ответил умышленно отобранными и отчётливыми словами:
– Я обещаю Елизавете Меркурьевне узнать, в чём её отца обвиняют.
– И помочь ему, чем только можно? – спросила Аночка необычайно утвердительно.
– И помочь – если это будет можно, – так же отчётливо сказал Кирилл.
Лиза непонимающе смотрела на них обоих. В первый раз за эти короткие отчаянные минуты она увидела в Кирилле не человека двух раздельных существ (как ей все казалось), а слитного в одно целое, такого памятного, юного Кирилла и нового, чем-то ей недоступного Извекова. Она увидела в то же время глаза Аночки, в которых светилось не только великодушное сострадание к ней, не только детски наивный страх, но и счастливое, чуть дикое торжество.
Лиза вдруг распрямилась.
– Я пойду. Извините меня.
Она поклонилась, ни на кого не глядя.
– Одна? Я провожу вас! – воскликнула Аночка.
– Не надо, я спешу.
– Я не пущу вас одну, – вмешалась Вера Никандровна. – Вы совсем не успокоились. Я доведу вас до трамвая.
Лиза пошла к двери настойчивым шагом, но Вера Никандровна догнала её, взяла под руку, и они вышли вместе.
Кирилл улыбался Аночке неуверенно и будто с удивлением. Она сказала:
– Лиза ужасно изменилась…
– Очень изменилась.
– Правда, её жалко?
– Очень жалко.
Он ждал каких-то иных вопросов и стоял против неё, не двигаясь. Она взглянула из-под опущенных низко бровей.
– Я, как приехал, решил сейчас же пойти к вам, – сказал он, словно ощупью отыскивая её сочувствие.
Она все испытывала его взглядом. Он подошёл к ней близко.
– Вы, правда, не знали, что я приехал?
Она неожиданно схватила его пальцы, прижала их с женской жадностью к своей груди и, слыша, как они, поддаваясь ласке, теряли свою жёсткую силу, сказала тихо:
– Отлично знала, что приехал! Потому и прибежала…
Кирилл нагнул к её груди голову, впервые за эти недели непрерывных страшных испытаний чувствуя, что наступает покоряющее все существо облегченье.
32
Когда Кирилл вошёл в госпитальную палату, он невольно остановился. Ему сказали, что ранение Рагозина не тяжёлое, а он увидел Петра Петровича в странной и поражающей позе: койка была отодвинута от стены, между ними помещалась подставка, на которой лежала левая, толсто забинтованная рука Рагозина, и бинт окручивал не только всю руку, вытянутую под прямым углом к телу, но и плечо, и шею, и часть груди.
Но Рагозин, не двигая забинтованной частью тела, легко поставил на локоть другую руку, помахал ею и подмигнул гостю.
– На мёртвом якоре, а? – сказал он. – Ничего, скоро пойдём в новый рейд. Правый борт в исправности.
Он улыбался ласковыми, усмешливыми глазами.
– Бери стул. С приездом.
Кирилл, осторожно пожав его пальцы, присел поодаль, чтобы раненому удобно было его видеть.
– Давно? – спросил он, головой показывая на перевязку.
– Завтра неделя. Под Царицыном.
– Мне рассказывали. Вот когда принести бы кошёлку-то, – с улыбкой неловкости сказал Кирилл. – Не успел, извини. Я только утром приехал.
– Спасибо. Кошёлку мне доставляют, об этом не думай.
– В гипсе? – опять показал на раненую руку Кирилл. – Кость, да?
– Я молодой, срастётся, – все улыбался Рагозин.
Его стесняло принуждённое и, как ему представлялось, стыдное положение бессилия. Кроме того, едва вошёл Кирилл, запросилось наружу то беспокойство, которое нарастало во время эвакуации с фронта изо дня в день и которое Рагозин скрывал. И так как они оба занимали друг друга расспросами о личных переживаниях, обходя то общее, что внутренне объединяло их, то Рагозину все труднее становилось скрывать своё беспокойство.
Оно возникло, когда Рагозину сделалось известно о поражении под Царицыном и об остановке наступательных действий по фронту особой ударной группы. Нарастало же беспокойство вследствие накоплявшегося знания военных событий на других фронтах и в результате того, что это знание было неполно и не могло объяснить причину всех событий.
Рагозин, и Кирилл Извеков, и сотни и тысячи других советских военных работников, стоявших примерно на одной с ними ступени, складывали свои знания о происходящем прежде всего из наблюдений, которые были доступны этой ступени. Действительность, попадавшая непосредственно в поле зрения; газеты, приносившие, по неизбежности, только часть нужных известий; собрания, обсуждавшие те же газеты или распоряжения, присылаемые из центра и не являющиеся тайной; слухи о планах, приготовляемых высокими штабами и сохраняемых в секрете, – вот из чего составлялось Рагозиным и Кириллом знание событий. Им обоим, как – по-своему – всякому человеку, независимо от того, на какой ступени он стоит, был понятен общий смысл совершающегося в России и были понятны видимые причины маленьких событий, доступных глазу. Но действие движущих пружин огромного события гражданской войны было для них доступно только по результатам, и важнейшие причины изменений в ходе этого события оставались для них скрытыми, пока не проявлялись для всех.
