Кола - Поляков Борис (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt) 📗
Нюшка молча прошла от двери и уткнулась в него лицом. Он услышал запах ее волос, ощутил всю доверчивость плеч упругих и беспомощность их и слабость. В горле будто застрял комок.
– Нюша...
Она вся прислонилась к нему, прижалась, протянула руку ему на шею.
– Господи, – прошептала измученно, облегченно, – как давно я тебя не видела!
Предрассветная тишина висит за окнами, во дворе. Небо высветилось: вот-вот встанет тусклое поутру солнце. И Андрей как очнулся от дремоты, поднял голову: ему надо давно идти. Тишина тревожно напоминала про пустынные улицы и дома, часового на палубе корабля, окопы. Да, идти. Только надо что-то бы сказать Нюше. Смотрел в серый свет за окном. Что он может сказать?
– Побудь маленько еще, – Нюшка снова его обнимает, привлекает к своей груди, но уже растет беспокойство, как прежде, когда вечером пришла она.
Они сели на досках кровати тогда, в сумерках, и Нюшка, затихнув в его руках, шепотом говорила:
– Я как увидела за Соловаракой всех со скарбом, мечущихся, то хоть в голос кричи, до того от бездомницы горько стало. Мужики в окопы свои торопились. Уходили и будто навсегда бросали баб своих, ребятишек. И я как опомнилась: никто не смеет меня попрекнуть, если с тобою увижусь. Перед этой бедою все равны. А тут еще дядя Афанасий. Как сказал, что ты с ними идешь на шняке, думала – ума лишусь. Кир там...
«Верно, дядя Максим советовал опасаться. Но в шняке все будет видно, в шняке». И засмеялся легко для Нюшки.
– Это они со мной идут, не я с ними. – Он как маленькую ее успокаивал, и дивился, за что она полюбила его, никчемного, и, целуя ее, в каждый шорох вслушивался, думал, как уберечь Нюшку от новой худой молвы.
– Ты что слушаешь непрестанно?
– Сейчас ужинать дядя Максим придет.
— Не придет, – Нюшка знала всегда, что было, что будет. – Это я просила тебя позвать. Ну, а если придет... Перед богом я мужем тебя считаю. Пусть, невенчанных, он простит нас.
Теперь затекла у Андрея рука, и по времени надо идти в окопы, но не хочется шевелиться и тревожить на своей руке Нюшку. Она молча его обнимает, ерошит волосы, в ее ласковых руках нежность. Но тревога уже растет внутри: надо, надо идти.
– Спишь? – она ласково спрашивает его.
– Нет.
– А что я тебе скажу, Андрюш! А Андрюш! – Нюшка еще привлекает его к себе, почти в самое ухо шепчет: – Ребеночек у нас с тобой будет...— И шепот ее горячий перемешивается с приглушенным и счастливым смехом. – Маленький! И бабуся как будто уже смирилась. И Никита, и Афанасий, похоже, знают...
Счастливая ее радость вызывает боязнь за Нюшку, за ее судьбу. Бобылкою жить свой век? Он не может сказать «у нас». Какой из него кормилец, отец и муж? Живой хуже мертвого. Ни кола, ни двора, ни воли.
– Я какая-то новая в себе стала, – доверительно шепчет Нюшка. – Берегусь как пойти, повернуться, движенье неловкое бы не сделать. – И смеется опять приглушенным, тихим смехом.
Ему хочется образумить Нюшку, удержать ее от такого шага. Но и боязно радость ее прервать. Как сказать, что хлебнуть она горя может потом, раскаяться? И смолчал. Хотелось плакать, сжав зубы: ну какой из него отец? И хотелось смеяться: он станет отцом, как все! А сын его будет колянином! Вольным!
– А знаешь, Андрюш, – у Нюшки печальный голос. —
Я ведь было простилась с тобою, грешница. Думала, как-то переживу. Сына выращу на тебя похожим. – Руки замерли ее, голос стал еще глуше. – Дома худо жить было. Бабуся, когда доведалась, уговаривать стала освободиться. А я все молчу, молчу. А потом, как настаивать стала, я ей и скажи: «Повешусь!»
– Да что ты, Нюшенька! – его взяла оторопь. У Нюшки лицо отрешенное.
– Не знаю, – сказала погодя, – вправду смогла бы, нет. А мысли такие были. Я ведь думала: не тебя одного разлюбила – домашние мне опостылели с правдою, правильностью своею. Смотреть на них не могла.
Захотелось вдруг очень жить. Быть причастным к Нюшиным бедам, радостям, защитить от напастей, видеть снова ее озорной, веселой. И, желая, наверное, хоть чем-то утешить Нюшку, сказал:
– Городничий сегодня, – и не знаю, с чего он мне, – костьми, говорит, лягу, а воли тебе добьюсь. – И почувствовал: замерли руки Нюшки, словно чудо уже свершилось, а она не знала, верить этому или нет.
– Тебе?! Так сказал?
– Мне. – Вдруг почувствовал очень счастливо себя, засмеялся. – Ей-богу...
От внезапного грохота затряслись потолок, стены, брызнули на пол стекла. Андрей, как в казарме когда-то, вскочил рывком: случилось все-таки?! Началось?! У Нюшки лицо застыло, замерли ждуще ее глаза. Что-то глухо и тяжело ударяться стало невдалеке, часто, словно падали там валуны с неба. «Только бы не сюда пока! Только бы не сюда!»
– Господи, что же это? Что же? – Нюшка растерянно озиралась.
– Скорее! Нюшенька, бежим отсюда!
Андрей взял ее за руки и, помогая Нюшке подняться, чувствовал, как дрожит она вся, не меньше, чем его руки.
– Скорее отсюда! Скорее надо! – И схватил ружье, сбросил крюк, распахнул ногой дверь.
Тонкий край солнца смотрит из-за вараки. Во дворе и далее на пустынной улице утренний свежий воздух. Тихо. Куда же они стреляли?
Нюшка его догнала в калитке, прильнула, словно прося защиты. У туломского берега хлопали выстрелы.
– Скорее отсюда! – Он схватил Нюшку за руку, побежал за ворота, к Коле-реке.
От залпа нового озарилось небо. Гул протяжный прошел волной, обгоняя их наводя страх. Сзади в крепости ударялись тяжело ядра, бухали бомбы. Афанасий и Кир бегут, наверное, теперь к причалу. А ему-то как быть с Нюшей?
Нюшка остановилась, хватая ртом воздух, руки на животе.
– Нету моих сил...
– Что ты, Нюшенька, что ты? – Андрей почти на коленях заглядывал ей в лицо. Оно бледным было.
– От бегу это, – она силилась улыбнуться.
– Надо еще чуть-чуть, Нюшенька! Ну, маленько!
Нюшка кусала губы.
– Ты иди...
Свет опять как от молнии озарил, ударил громом. Ядра били опять по крепости, по домам сзади. А если сюда? И, не слушая Нюшку, кинул ружье за спину, поднял на руки ее, враз обмякшую, заторопился к Коле-реке. Там пока не достанут, только там. По ноге больно било ружье, но поправить его не мог. Афанасий и Кир, поди, в шняку уже садятся. Потом скажут: с испугу он не пришел. Вон какая пальба. А в окопах сейчас каково, господи!
На набережную ядра не долетали, и Андрей, запыхавшийся, взмокший, опустил Нюшку.
– Андрюша! Андрюша! Андрюшенька! – Она исступленно держалась за его шею, а он с трудом разнимал ее руки, озирался в пустынную улицу: душу сейчас бы одну живую.
– Ты сама теперь, Нюшенька, – говорил торопясь, целовал некрасивое в плаче ее лицо. – Иди за гору. Я никак не могу дальше. Иди же, иди! – И, пятясь, стал отходить.
Она стояла в неловкой позе, сжав щеки руками, плачущая. В глазах тоска, боль, и Андрей опнулся, готовый уже вернуться, но она протестующе повела рукой.
– Я все помню, Андрюша. Ты беги...
От Туломы слышались выстрелы. Андрей пробежал, оглянулся, снял ружье со спины. Нюшка стояла по-прежнему у забора, плачущая, однако силилась улыбнуться. И тогда уже не оглядываясь он побежал.
Выше кольских причалов уткнулось в песчаный берег много шняк, раньшин. В ближней к крепости шняке Кир сидит, Афанасий, Никита рядом на берегу.
– Живей, Андрюха! – Никита призывно махнул рукой, громко позвал, по-свойски, будто только они расстались. – Говорил же – придет. Прыгай, я оттолкну!
Под ногами знакомо качнулась шняка, и Никита сразу повел на воду ее, оттолкнул сильно.
– С богом!
Свободные весла только на средней банке, и Андрей сел к ним, смиряя дыхание, пристроил рядом с собой ружье. Кир разворачивал кормовым шняку. В ногах два заточенных топора, взгляд исподлобья, мимо плеча Андрея. «А дядя Максим советовал с краю садиться, не в середину». И, покосясь на топоры Кира, Андрей взялся за весла, увидел опять причалы. Никита шел из воды, громоздкий, с ружьем, оглядывался им вслед.
