Строговы - Марков Георгий Мокеевич (бесплатные полные книги txt) 📗
Командующий и комиссар про себя посмеивались над наивностью рассуждений своего начальника штаба, до конца не понимавшего законов классовой борьбы. Однако честность Старостенко не вызывала у них никаких сомнений.
– Они думают, Матвей Захарыч, – заговорил Старостенко, кивая головой в сторону белогвардейских цепей, – взять нас на испуг. Прикажите ползти на сближение. Посмотрим, у кого нервы крепче.
– А выдержим рукопашную? – спросил Матвей, про себя нисколько не сомневаясь в этом.
– Полагаю, что это лучший способ довершить их разгром, – протирая перчаткой очки, сказал Старостенко.
Антон ударил кулаком об кулак и крякнул.
Матвей усмехнулся:
– Что, руки чешутся?
Он пригнулся и зашагал влево, к цепи партизан, изгибавшейся по опушке леса.
Выйдя на опушку, он наклонился к одному из бойцов и приказал передать по цепи:
– Идем на сближение с белыми, будем биться врукопашную. Держаться дружно: все за одного, один за всех. Штаб в полном составе будет с вами. Не робеть, ребята! Неужто мужицкий кулак не одолеет офицерского?!
И приказ полетел как птица-невидимка, от бойца к бойцу, до самого края партизанской цепи.
Матвей вернулся на прежнее место. Комиссар и начальник штаба лежали на снегу рядом. Старостенко, молчавший с самого начала боя, разговорился:
– Подумай только, Антон Иваныч, и после всего этого они имеют наглость называть себя демократами, проповедовать равенство, свободу, независимость для всех народов. Лицемеры! Их нужно истреблять здесь, у нас, как самых отъявленных и злостных врагов. Только это даст им понять, что русский народ не нуждается в их опеке. Он сам сумеет решить свою судьбу…
– Будем продвигаться, Илья Александрович? – спросил Матвей, опускаясь рядом на снег.
Старостенко повернулся к нему, ответил:
– Попробуем. – И пополз, разрывая плечом мягкий снег.
Матвей и Антон заспешили и выровнялись с начальником штаба. В цепи, правее и левее от командования армии, это тотчас же заметили, и люди сразу пришли в движение.
Расстояние, которое разделяло белых и партизан, сжималось с двух сторон. Изредка Матвей приподнимал голову, поглядывая вперед. Вначале белые угадывались только по очертаниям и цвету своих зеленых шинелей, потом стали видны их лица, а некоторое время спустя Матвей улавливал уже блеск их глаз, злобный и яростный.
Тишина, наступившая так неожиданно, стала сейчас гнетущей, как тяжелая ноша, от которой человек чувствует скованность всего тела и дышит, ловя воздух раскрытым ртом.
Цепи сближались, и Матвею чудилось, что он слышит уже, как посапывают унтера и офицеры. На самом деле это дышал грузный Старостенко, продолжая ползти слева от Матвея. Впрочем, и до белых оставались считанные шаги.
Матвей поднял голову: цепь белых в двух-трех местах изломалась. Кое-кто из офицеров скрылся за спины других. „Трусят!“ – торжествующе пронеслось в уме Матвея, и словно молния мелькнула мысль: „Пора!“ Он вскочил, далеко вперед бросил гранату и закричал во всю мочь:
– Ур-р-а!
Горячая струя пуль провизжала у самого уха. Почти бессознательно он отметил про себя: „Пронесло!“
Бросив беглый взгляд направо, налево, он увидел, что партизаны поднялись и стеной движутся на белых.
С этой минуты Матвей впал в безотчетное состояние и весь обратился в один стремительный порыв. Лес, мужики, офицеры закружились перед глазами…
Матвей остановился только возле изгородей. Цепь белых была смята и уничтожена. Остатки ее, разбежавшиеся по огородам, дорубили подоспевшие к концу схватки конники.
3
Когда Матвей пришел в себя, он увидел в проулке верхом на лошадях Максима, Андрея Зотова, деда Фишку и Тимофея Залетного. Максим ехал рядом с Андреем и улыбался. После всего, что пережил Матвей, эта улыбка сына, ясная и чистая, была как бы весточкой из иного, солнечного мира, идущего навстречу обессилевшим в схватке людям. „Сынок!“ – хотел крикнуть Матвей, с нежностью и радостью наблюдая за Максимом („жив сын, жив!“), но во всем теле была такая слабость, что из груди вырвался только шепот. Увидев отца с окровавленным лицом, в разодранном полушубке, с пораненными руками, Максим сам подъехал к нему и с тревогой спросил:
– Тятя, ты чего?
Матвей любовно посмотрел на сына.
– Горячо у нас было, сынок!
– А мы с Андреем Соколовскую выручили! – похвалился Максим.
– Молодцы вы у меня с Артемом! – тихо сказал Матвей, пересиливая усталость.
Подъехали Тимофей Залетный, дед Фишка, а с ними десятка три других конников – все, что уцелело от конного отряда.
Матвей предложил Тимофею пройти с ним по полю. Тот с готовностью согласился и остановил коня. Матвей заранее знал, что увидит на поляне, и боялся, справится ли со своим сердцем.
Они направились от изгородей к березнику через поляну. Снег был всюду примят, перетоптан и местами окрашен кровью.
Убитые стали попадаться на первой же сотне шагов.
В партизанской армии перед наступлением насчитывалось свыше трех тысяч человек. Матвей знал почти каждого партизана в лицо. Перешагивая через трупы офицеров и унтеров, он задерживался возле партизан, склонялся над ними и, постояв в безмолвии, шел дальше, называя имена погибших:
– Терентий Залетов, с Ломовицких хуторов.
– Варсонофий Скалозубов, балагачевский.
– Кирилл Бодонков, волченорский.
– Илья Тараненков, новосел из Подтаежного…
Пока пересекали поляну, не меньше тридцати имен назвал Матвей. Когда повернули вдоль поляны, он стал называть имена шахтеров. Их было в армии двенадцать человек, и все они погибли вместе со своим командиром, молчаливым, рябоватым парнем Савосей.
Вскоре наткнулись на Старостенко. Начальник штаба лежал, вцепившись в нерусского офицера. Матвей вспомнил, как однажды Илья Александрович, этот пришелец из других краев и из другого мира, сказал:
– Седьмой год я воюю. И пока ничего – проносило. А ведь наверняка и для меня где-то заготовлена пуля. Одного хочется: если придется умирать – умереть, стиснув врага за горло.
Матвей долго стоял возле Старостенко, с трудом сдерживаясь от рыданий, а где-то в сознании пронеслось: „Вот и сбылись твои желания, старый боец, – ты лежишь, придавив своим телом врага“.
На поляне показались подводы. Подобрав раненых, тыловые команды Мартына Горбачева приехали подбирать убитых. Увидев самого Мартына, вторые сутки не слезавшего с лошади, Матвей махнул ему рукой, подозвал к себе.
– Где Топилкин? – крикнул он, не дожидаясь, когда Мартын подъедет ближе.
– Плох он, Матвей Захарыч, очень плох. Фельдшер одиннадцать ран насчитал.
Заикаясь, прикусывая вздрагивающую губу, Мартын доложил командующему, как обстоит дело. Раненых было много больше, чем убитых. Ни врачей, ни лекарств, кроме трав, партизанская армия не имела, и некоторые умирали в страшных мучениях.
Матвей слушал Мартына, сжав крепко зубы. Дорогой, неисчислимо дорогой ценой досталась победа. В жестоких и кровавых муках рождалась она.
Надо было пойти посмотреть, как устроены раненые, но от села через поляну к Матвею торопились люди. Он пригляделся: впереди шел Силантий Бакулин. Пышная длинная борода его развевалась на ветру. Матвей зашагал навстречу. Бородач был послан на тракт наблюдать за движением белых и наверняка имел важные новости. „Только бы не бой“, – подумал Матвей, томясь каждой минутой ожидания. Но Силантий нес совсем другие вести:
– Захарыч! Красная Армия к нам идет…
Матвей стиснул руку Силантия в крепком рукопожатии и не отпускал ее, пока тот не рассказал все. А бородатому великану было что рассказать. Разбитые Красной Армией разрозненные отряды белоинтервентских войск со своими обозами устремились по тракту. Напуганные ударом Красной Армии и сообщениями о действиях партизан в тылу, они разбегались по сторонам, вверяя свою судьбу проводникам. Силантий Бакулин завел один из таких отрядов в непроходимые таежные дебри и ночью ушел от него…
Вечером этого же дня Юксинская партизанская армия, сведенная в один отряд, двинулась по тракту навстречу частям Красной Армии.
