Дети Арбата - Рыбаков Анатолий Наумович (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
– Вы напрасно тратите время, – сказал Саша, – то, чего вы хотите, я делать не буду. Считаю аморальным.
– Мою работу вы тоже считаете аморальной?
– Вы служите и выполняете свои служебные обязанности. А я ссыльный и тоже буду выполнять свои обязанности.
– Какие?
– Отбывать свой срок.
Алферов помолчал, потом улыбнулся и сказал:
– Александр Павлович, вы ставите меня в очень затруднительное положение.
– Я вас не понимаю.
– Вы сказали «любовь не знает границ», вы правы, допустим. Но ваша жена – учительница. Можем мы доверить воспитание подрастающего поколения жене человека, политически нелояльного?
– У меня нет жены, с чего вы взяли? Учительница? Я захожу к ней иногда за книгами, только и всего.
– Александр Павлович, мы с вами мужчины и хорошо понимаем друг друга. Я и не рассчитывал на другой ответ. Но учительница – ваша жена. И если вы будете благоразумны, то мы не только вас, но и ее переведем в Кежму, и тут нужны учителя.
– Никакой жены у меня нет, – нахмурился Саша, – с таким же успехом вы можете объявить моей женой любую женщину в Мозгове. Если вы тронете учительницу, то совершите величайшую несправедливость.
– Никто не собирается ее трогать. Но оградить ее от чуждых влияний мы обязаны. Скажем, переведя вас в другое место.
– Вы хозяева! – Саша вздохнул с облегчением. Черт с ним! Переедет в другую деревню, лишь бы Зиду не тронули.
Алферов встал, прошелся по комнате…
– Скажите, Панкратов, каким вы мыслите свой путь в жизни?
– После ссылки вернусь домой, буду хлопотать о пересмотре дела.
– В Москву вы не вернетесь, получите минус.
– Работать можно не только в Москве.
– Пересмотр дела? – продолжал Алферов. – Вряд ли вы его добьетесь. Судимость на вас будет висеть.
– Бывает, что судимость снимают.
– Бывает, – согласился Алферов, – но за заслуги перед государством. А я не вижу у вас особого стремления совершить нечто особенное. Ведь вы обижены.
– Я не обижен. Но как билась моя мать в коридоре, когда меня уводили, не забуду. И как шил мне дело следователь, тоже не забуду.
– Ну хорошо, – Алферов снова уселся против Саши, – перейдем к делу. Соловейчик убежал!
Он пытливо смотрел на Сашу. Саша ошеломленно смотрел на него.
– Этого не может быть. Соловейчик не так глуп, он хорошо понимает, что убежать некуда.
– И все же он сбежал, он писал вам что-либо?
Саша усмехнулся:
– Сбежать глупо, писать об этом еще глупее.
– Безусловно, – согласился Алферов, – и все же вы здесь его единственный друг, единственный товарищ.
– Вы хотите меня обвинить в пособничестве побегу?
– Панкратов, – внушительно сказал Алферов, – я к вам отношусь гораздо лучше, чем вы думаете. Никто вас в этом не обвиняет. Но Соловейчик хорошо продумал маршрут побега. Этих маршрутов два: первый – по Ангаре к Енисею, второй – через тайгу в Канск. И по тому и по другому пути он далеко не уйдет, в первой же деревне его задержат. Идти в обход селений – нужен большой запас продовольствия, которого у него нет. Но возможен и третий путь – вверх по Ангаре, на Иркутск. Эта дорога длиннее, но на пути есть Мозгова, где живете вы, и дальше вверх еще два селения, где живут единомышленники его невесты. Не исключено, что он выбрал именно этот путь, не исключено, что он явится к вам.
– Как же он ко мне явится? На глазах у всей деревни?
– Этого я не знаю. Может, и не явится. Но может и явиться. В этом случае вам следует продумать свое поведение.
– Задержать его? – засмеялся Саша. – А если я с ним не справлюсь?
– Задерживать его не надо, мы сами его задержим. Хорошо бы уговорить вернуться. В этом случае обвинение в побеге отпадет, просто самовольная отлучка, можно ограничиться мерами административного характера. Я говорю честно, Панкратов, я не хочу побега, мне не нужно чрезвычайное происшествие.
Саша чувствовал, Алферов говорит искренне. Но Саша не верил в побег Соловейчика, может быть, охотился в тайге и заблудился.
– Вот так, Панкратов, – заключил Алферов, – уговорите его вернуться, это самое простое. А если не вернется, сообщите в сельсовет или в правление колхоза, они знают, что делать. – Он помолчал, потом добавил: – Отнеситесь к этому серьезно, Панкратов, укрывательство беглого или оказание ему помощи могут иметь для вас серьезные последствия. Считайте себя предупрежденным!
Соловейчик убежал? Саша не мог в это поверить. Он мог допустить, что Соловейчик повесился, утопился – жизнь растоптана. Разве сам он не был близок к самоубийству? Но бежать?! Практичный, рассудительный Соловейчик отлично понимает нелепость такого поступка. С гораздо большим успехом он мог убежать из Канска – сел на поезд и уехал. Здесь он мог надеяться на соединение с Фридой, убежав, он эту надежду терял навсегда. И Фриду затаскают. А уж ее он не стал бы подводить.
Какую же сеть плетет Алферов? Твой товарищ бежал из ссылки, как бы тебе не пришлось отвечать, спрячься-ка лучше за нашей широкой спиной! Живешь с учительницей, она может от этого пострадать, опять же спрячься за нашей широкой спиной! В Мозгове ты без работы, кто тебя будет кормить три года? А я тебе дам работу, тебе не придется обременять родных. И не забудь: на тебе еще висит сепаратор, бумажка – вот она, в столе. Примитивно.
Но вместе с тем Саша чувствовал в Алферове некую необычность, нестандартность, не Дьяков, птица совсем другого полета, был в Китае, Дьякова в Китай не пошлешь. Однако Дьяков в Москве, в центральном аппарате, а Алферов здесь, в глуши. Проштрафился, наверно. В глазах настороженность, признак собственного неустойчивого положения. И нет в нем грубого дьяковского напора. Может быть, не особенно старается?..
Всеволоду Сергеевичу Саша сказал, что его вызывали из-за Зиды. О побеге не говорил – не верил в этот побег.
Всеволод Сергеевич отнесся к разговору спокойно.
– Поедете в крайнем случае в Савино или Фролово – небольшая плата за два месяца счастья. А Нурзиде Газизовне ничего не будет, здесь она ценнее Алферова. Другого уполномоченного сюда найдут, другую учительницу – нет.
Зиде Саша рассказал о Соловейчике, ожидал, что Зида, как и он, не поверит. Но Зида поверила.
– Бегут от тоски, – сказала она, – даже очень рассудительные люди. Теряют рассудок и бегут. Обычная вещь.
Как ни странно, разговор с Алферовым успокоил Сашу, прекратил его муки: Алферов подтвердил то, о чем он сам думал, – Москвы ему не видать, на пересмотр дела надеяться нечего. Его списали. Что же, придется перестраиваться и ему. Наконец он принял свою судьбу, почувствовал, что умеет управлять собой. Никаких иллюзий. Его случай не особый, таких, как он, великое множество. И нужно найти в себе силы выстоять.
Как-то он встретил на улице Тимофея. Тот опасливо посмотрел на него, хотел пройти мимо, но Саша преградил ему дорогу.
– Плохо стреляешь, Тимофей, или ружье у тебя дерьмовое?
– Ты чего, чего? – забормотал Тимофей, отступая назад, как и тогда, на лугу, боялся, наверно, что Саша его ударит.
– Не бойся, – усмехнулся Саша, – здесь не трону, а попадешься еще раз в лесу – пристрелю, как собаку. У тебя жеребий, а у меня пуля и ствол нарезной – достану! Я не достану, другие достанут. У нас своя расправа. Запомни, падло!
Сказал и пошел дальше. С такими только так и надо. Как расправились в тюрьме с парнями, убившими ссыльных на Канской дороге, знает вся Ангара. И Тимофей знает. Не сунется больше, трус! Отправляясь в лес, Саша стволы заряжал дробью, но в карман клал жеребий. И не один. И без Жучка уже не ходил. И не стоял на открытом месте. И тропинки всякий раз менял.
На второй или третий день после разговора с Тимофеем Саша опять пошел в лес. Жучок вдруг остановился, что-то почуяв, бросился в чащу. Его неистовый лай слышался совсем близко, лай был не призывный, а злобный, задыхающийся, видно, лаял на человека, а может, и на медведя. Саша притаился за деревом, перезарядил ружье, вогнал в оба ствола по жеребию.
