Северный богатырь. Живой мертвец (Романы) - Зарин Андрей Ефимович (книги онлайн полные .TXT) 📗
Бомбардирский капитан тоже не дремал в свою очередь. Великий стратег, он успел поставить батарейку на островке, что был впереди его, и наказал установить батарею из четырех пушек на другом берегу.
— Крепость — орешек, ну, да мы раскусим его, — шутил он и, ни на минуту не оставляя своей мортирной батарейки, посылал в крепость снаряд за снарядом.
От гула тряслась земля и, словно в котле, кипела Нева от попадавших в воду снарядов. Пороховой дым туманом окутал оба берега, скрыл солнце и казался словно повисшей кровавой пеленой, сквозь которую вдруг прорывались огненные струи.
В то время артиллерийский бой был совсем иной, чем ныне. Теперь орудие, почти чудовище, несет разрушение на семь, на восемь, на девять верст; теперь снаряд, разрываясь на куски, пробивает стальные брони, разрушает дома и несет смерть десяткам людей, тогда же пушка едва била на полверсты и несла круглое чугунное или каменное ядро, едва выбивая из толстейшей каменной стены кусок кирпича. И надо было долго-долго долбить в одно место, чтобы пробить в стене брешь.
В настоящее время отворяют у пушки затвор, туда вкладывают, как монету — в портмоне, готовый снаряд, а затем дергают шнурок, и гремит выстрел, неся смерть и ужас. А тогда в жерло пушки засыпали порох, заколачивали его пыжом, закатывали в пушку ядро, насыпали на затравку порох и к этой затравке прикладывали тлеющий фитиль, а потом, после выстрела, ждали, пока остынет пушка, — и пушка, бросающая ядро в двадцать фунтов, считалась огромной.
Потом, много десятков лет спустя, придумали начиненную бомбу, а в то время самым хитрым измышлением было раскаленное докрасна ядро. Его бросали в пушку особыми крючьями, оно само производило выстрел и, падая на деревянные строения, зажигало их.
Но картина боя была в то время несомненно эффектней, чему способствовали облака дыма, снопы огня, гром выстрелов и свист ядер; торопливое заряжение пушек, вкатывание ядра, прицел, наведение пушки и затем возглас «пали!».
Пока шла эта беспрерывная бомбардировка, пехота и конница томились в бездействии. Матусовы, Савелов, Фатеев и Багреев почти все время проводили вместе в кабачке, а Фатеев от скуки даже стал приударять за расторопной Матрешкой и не пропускал ее без щипка. И пили они так, как заправские питухи того времени, во главе которых стоял сам коронованный бомбардирный капитан. К беспрерывному грому канонады все привыкли, и всякий сознавал, что русские снаряды наносят больше вреда неприятелю, чем его — русским, так как там стояла крепость с домами, а в русском лагере чуть белели палатки да торчали редкие чухонские избы.
Время от времени русские видели, как в крепости вдруг поднимался густой тучей дым и сверкал огонь, после чего на время шведская канонада прекращалась.
— Ура! — кричали тогда русские и усиливали стрельбу, а шведы торопились загасить вспыхнувший пожар.
Но время тянулось сравнительно без толка.
— Не резон, государь, — говорили Шереметев и Меншиков, — прикажи штурм делать. Гляди, порох тратим, а ведь он — тоже казна, пушки кормим, а войска изнывают в безделье.
Петр упрямо отвечал:
— Порох — казна, а люди что? На такую фортецию штурмом идти нельзя, не сбив стен и пушек. Коли так, так лучше зимы ждать, и тогда по льду. А до того времени люди от болезни перемрут, а шведам помощь придет.
— Ну, ну! Попалим еще!..
На другом берегу стреляли тоже, но опытные Брюс, Гордон и Гулиц видели, что солдаты томятся без дела, и задумали дерзкую штуку. Однажды Гулиц позвал Матусовых и сказал им:
— Я хочу отличить вас от прочих. Полно зенки наливать. Соберите-ка команду охотников, да со мною и Гордоном пойдем хоть шведские шхуны отберем.
— Рады стараться! — гаркнули обрадованные Матусовы.
— Я вас тогда в сержанты!
Матусовы почти выбежали из ставки Гулица.
— Вот так фортеция! — воскликнул Семен.
— Здорово! Ха-ха-ха! — подхватил Степан, — и с чего это он взял? В сержанты!
— Видит, что озверели. Нам с тобой, Степушка, счастье.
— Счастье и есть.
Братья тотчас пришли в свой полк и стали звать охотников на смелое дело.
Охотниками вышел весь полк, когда же весть о нападении пронеслась по лагерю, все захотели быть в деле.
— Этого нельзя! — возразили Гордон и Гулиц, — надо только две сотни. Киньте жребий!
Солдаты с ропотом кидали жребий, и не вынувшие щербатой копейки ругались и чуть не плакали.
А между тем дело, задуманное Гордоном, было очень дерзко и придумано лишь для того, чтобы развлечь солдат.
Под самыми стенами крепости стояли шведские шхуны — огромные оснащенные барки. Гордон с Гулицом задумали отобрать их и поднести в дар царю.
Наступила ненастная осенняя ночь, канонада на время стихла. Охотники, с Гордоном и Гулицом во главе, сели на баркасы, по сорока человек на баркас, и тихо двинулись к острову под стены крепости. Матусовы плыли в первом баркасе. Волны шумно плескались в борта. Дождь лил потоком, и ветер бросал лодки в стороны. Баркасы тихо двигались по воде.
— Стой! — вдруг произнес Степан, почувствовав, как ударилась их лодка о шведское судно. — Причаливай, братцы, и, кто в Бога верует, за мной! — и он, ухватившись руками о высокий борт шхуны, вспрыгнул на палубу.
Перед ним выросла какая-то фигура и что-то проговорила, махая рукой.
— Не пугайся! — сказал Степан и махнул тесаком, отчего фигура глухо крякнула и опрокинулась.
За Степаном влезли уже другие, ощупью пошарили по шхуне и, найдя якорную цепь, стали тянуть ее, но она оказалась без якоря.
В этот миг вдруг ярким заревом запылала одна из шхун, и уже без всякой осторожности раздались голоса:
— Шхуны на цепях! Не увезти! Топи их! Жги!
Словно ярость охватила Матусовых. Они схватили топоры и, бросившись вниз, стали рубить бока судна.
В то же время раздались пушечные залпы — и весь берег, весь остров словно ожили.
— Бей, жги! — раздавались крики, и пушки грохотали, разрушая свои же суда.
— На лодки! На лодки!
Матусовы выскочили. Словно иллюминация, яркой полосой пылали громадные шведские шхуны. Русские уже все попрыгали в свои лодки и с веселым хохотом отплывали назад, а вокруг них, шипя и пеня воду, сыпались шведские ядра.
— Здорово! Ха-ха-ха!
— Вот так фортеция! — хохотали Матусовы.
Едва все сошли на берег, Гулиц сказал им:
— Поздравляю вас сержантами!
— Рады стараться! — гаркнули Матусовы, действительно обрадованные такой милостью.
Царь похвалил Гулица и Гордона, но продолжал канонаду все последующие дни.
Матусовы сидели в кабачке и в сотый раз рассказывали про свою ночную атаку.
— Их, кургузых, на каждой шхуне по какому-нибудь десятку было. Мы их и того.
— Эх! — вдруг крикнул Савелов, — прямо бы вплавь бросился и голыми руками драться пошел.
— Действительно! — подхватили захмелевшие друзья, — нешто это — война! Сиди и пей!
— Я убегу! — мрачно сказал Фатеев, а сидевший в углу кабачка Яков только тяжело вздохнул.
Он жаждал подвигов, ратного дела, а тут — на! сиди «как лягушка на болоте».
В первое время его занимала бомбардировка, но потом это зрелище, повторявшееся изо дня в день, стало казаться уже однообразным.
«Один пойду, — думал он, — подкрадусь к шведам и разорву им стену. Надо попроситься».
Но в тот же день Петр в своей избушке держал генеральный совет. В своем казакине и с неизменной трубкой в зубах он сидел верхом на скамейке, а на другой скамейке, против него, сидели Меншиков, Шереметев, Голицын, Гордон, Гулиц, Апраксин и остальные начальники. Царь произнес:
— Придется штурм делать. Пушки так распалились, что сами стреляют. Придется их все переливать, а палить уже боязно. Зимы не дождаться, и я мыслю, что швед изрядно истомился и истощен в довольствии. Опять же у них там бабы, и то нам на руку. Только как штурм вести?
— Как? — первым ответил Меншиков. — Взять солдат и идти!
— Охотников! — подтвердил Голицын.
— Фортеция-то крепка больно.
