Наследники - Федоров Евгений Александрович (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
— Мне бы денег поболе, вот зажил бы! — со страстью высказал он свое тайное и тут же поугрюмел, сжал скулы. — А где их взять? Вон люди и на больших дорогах находят счастье, а я тут в белокаменных хоромах заскорбел!
Хотя мрачноватые глаза мужика беспокойно бегали, уходили от взора собеседника, но Демидов понял его скрытное вожделение: «Этот рвется в разбойники! Гляди, чего доброго, ночи не спит, все думает, как бы дядюшку угомонить и пощупать его ладанки…»
Попик из заводской церкви просто присоветовал заводчику:
— Счастье, сыне, в добре! Не делай зла работным и возлюби ближнего своего!
Прокофий Акинфиевич поморщился:
— О ком заботишься, поп? О мужиках, да они созданы быть холопами господину. Работного человека бог опекает, а я о другом думаю. Моя душа жаждет счастья веселого!
На кухне хозяин приметил широкобедрую волоокую стряпуху.
Баба день-деньской топталась у печи, гремела ухватами, котлами. Ее круглое, налитое лицо зарей пылало перед челом раскаленной печки. Полные тугие руки молодки, с ямочками на круглых локтях, проворно мелькали. С засученными рукавами, она то месила крутое тесто, то бросалась к бурлящему варевом котлу, то быстро и ловко стучала большим кухонным ножом. И всякую работу она делала с песней.
Демидов подивился:
— Ишь, как распевает от зари до зари! Должно быть, ты, каурая, до краев счастлива?
Молодка оглянулась, блеснули ее огромные синие глаза. Из-под ресниц выкатились слезы. Она брякнулась хозяину в ноги и жарко пожаловалась ему:
— Ох, батюшка, горька, разнесчастна я! Третий годок вдовею! — Она зашмыгала носом.
Прокофий, хлопнув стряпуху по широкой спине, закричал:
— Погоди, милая, я тебе сосватаю доброго мужика!..
— Батюшка ты мой, радошный! — в последний раз всхлипнула баба и, схватив руку хозяина, стала ее благодарно лобызать.
— Мало тебе для счастья требуется! — удивился Демидов. — Погоди, обретешь мужика — отведаешь кулака!
— А то как же! — спокойно отозвалась стряпуха. — После кулака и любовь-то слаще!..
Задумчивый ходил заводчик по закопченным низким цехам, где в полумраке двигались и работали измученные, вымотанные работой мастерки. Настораживаясь, хозяин втихомолку прислушивался к речам работных.
Между трудными делами работный мечтательно сказал:
— Вот поспать бы, поспать!..
Работный был сутул, сед, многие годы тяжелого труда измотали его. Не раз видел Демидов, как этого работягу качало ветром.
«Отработался и хлеб хозяйский, видно, зря жрет!» — прикидывал заводчик, полагая прогнать старика.
Но тут стоявший рядом с ним коренастый ладный молодец расправил плечи и, зевнув, пожелал со сладостью:
— Верно, поспать бы всласть. Век лежал бы на спине и ни о чем бы не думал!
— И не пошевелился бы? — неожиданно раздался насмешливый голос за его спиной.
Молодец вздрогнул, оглянулся. Перед ним стоял сам хозяин Прокофий Акинфиевич Демидов. По его тонким губам блуждала язвительная улыбочка.
«Вот напасть приспела! Что только будет?» — встревоженно подумал работный и опустил глаза перед заводчиком.
Но беды не случилось.
— Что ж молчишь? — стараясь казаться добродушным, спросил Демидов. — В самом деле, отлежал бы год и не пошевелился бы, а?
— Не пошевелился бы, — робко отозвался молодец.
— Слыхал, дедко? — подмигнул старику заводчик.
— Слыхал, — охрипшим голосом повторил старик, а сердце у самого замерло. Он угрюмо подумал: «Еще какую пакость удумал, нечистик?»
Хозяин совсем повеселел и крикнул добрым голосом:
— Ладно! Коли так — уговор ладим. Вылежишь год недвижим на спине — тысячу рублев жалую. Шелохнешься — двести плетей и опять к молоту! Согласен?
— Господи Иисусе! — перекрестился старик. — Вот счастье-то!..
Молодец не дал ему досказать, бросил наземь молот, расправил грудь и выдохнул:
— Согласен, хозяин!
С гор пришел синий вечер; затих пруд, над поникшими ветлами засеребрился ущербленный месяц. В заводском поселке приветливо замелькали огоньки. Ладного заводского богатыря в эту пору увели в демидовские хоромы. Там, посреди светлого зала, поставили великолепное ложе. И, накормив, молодца уложили в перины.
Усталой спиной парень прижался к мягким пуховикам и потонул, как в теплой пене; сытость сладостно разлилась по всему большому натруженному телу, дремучий сон смежил очи: богатырь отошел в блаженное забытье…
День и ночь беспробудно проспал молодец. Проснулся, за окном сияет солнечный свет, веточка березки, как шаловливая девушка, робко постучала в окно. Воробей, трепыхая крылышками, вспорхнул на подоконницу и озорно зачирикал: «Чир-вик! Чир-вик! Вставай, лежебока!»
— О-ох! — полной грудью вздохнул удалец и хотел изо всей мочи потянуться, размять притихшее здоровое тело, но вдруг вспомнил зарок…
Золотые стрелы солнца падали в окно, звенел голубой день, а в душу заползали сумерки. Неприятное томление коварно подкрадывалось к телу.
В просторной тишине заневоленный богатырь медленно, внимательно оглядел обширную палату. Окрашенная в синий цвет, она казалась морем, по которому под косыми лучами солнца, как на золотых парусах, неслышно и плавно неслось его суденышко — ложе.
В первый день это казалось забавным. Веселили атлас одеяла, белизна простынь и наволочек. Брызги света, дробясь в хрустальных подвесках люстры, искрились всеми цветами радуги и казались звонкими вешними каплями, нависшими с подтаявшей кровли. Вот упадут, сверкнут и нежно прозвучат…
В полдень веселая разбитная молодка принесла лежебоке поесть. Пышным, горячим станом она склонилась над ним и стала кормить. В глазах ее плескался задорный, Вызывающий смех.
— Что ж ты будешь делать со своими деньжищами, ежели подобру-поздорову убредешь отсюда? — сгорая от Любопытства, спросила она.
Заглядывая в синие глаза женщины, он ласково шепнул ей:
— Женюсь! Ой, и до чего ты спела и хороша! Пойдешь за меня? — Он воровски протянул руку, намереваясь ущипнуть тугое тело.
— Брысь! — ударила она по руке и вся засияла счастьем. — Отчего ж не пойти! Пойду!
Красивая, разудалая, она сверкнула чистыми ровными зубами к, быстро собрав посуду, убежала в людскую…
«Сейчас бы только чуток пошевелиться, и все в порядке», — подумал он и опасливо оглядел стены и потолок.
Тревожная, неприятная мысль всколыхнула его: «А что, ежели в незримый глазок следят-поглядывают — не ворохнусь ли? Тогда…»
Дальнейшее ясно представилось ему: Демидовы не любят шутить, а если и шутят, то игра их больнее и мучительнее простой издевки.
А между тем лукавый комариный голосок нашептывал на ухо: «Ну, шевельнись чуток! Ну, шевельнись!..»
Преодолевая соблазн, он постарался уснуть и опять без тревог и сновидений проспал ночь. Ему послышалось, как где-то за дверью скрипучий голос хозяина, Прокофия Акинфиевича, спросил кого-то:
— Лежит? И не шевельнулся?
— И не шелохнулся! — прозвучал грубый ответный голос.
«Эх-хе-хе! Выходит, незримо сторожат. Ух, ты!» — тяжко вздохнул парень и упал духом. Противное томление охватило молодое и сильное тело, жаждавшее движений и работы. За окном в этот день хмурилось небо, собиралось ненастье. На ветке березки застыл в неподвижности нахохлившийся воробей. Радужные звонкие капельки на под» Песках люстры погасли. Хрусталь был мутен и холоден…
Тоска подбиралась к самому сердцу, хотелось провыть волком. К счастью, в горницу вошла стряпуха в опрятном синем сарафане. Еще издали она улыбнулась ему. Любуясь ее крепким, здоровым телом, парень спросил:
— А как звать тебя?
— Настасьей! — певуче ответила она, и на его душе заиграла музыка. — Ныне кормежка сытнее… Хозяйского подбросила! — косясь на дверь, таинственно прошептала она.
— Настя!.. Настасья! — прошептал, в свою очередь, парень и опять потянул руку к ней.
— Не трожь! — перестала она улыбаться и сдвинула брови. — Не трожь! Терпи, потом порадую…
Голос ее, ласковый, материнский, бодрил его. Широко раскрыв глаза, он неподвижно лежал на спине, любовался румяным теплым лицом и горько жаловался:
