Гулящие люди - Чапыгин Алексей Павлович (читать бесплатно книги без сокращений .txt) 📗

– Не входи во гнев, дай еще слово…

– Сказывай…

– Велено «кругом» отдать в полон емансугских татар, коих твои козаки на улусах [351] погромили…

– «Круг» знать того не мог! Это тебе указал воевода астраханской? Говори!

– Так, Степан!

– Сказал ты, и я отвечу! Татар кочевых не обидим, а емансугские доводчики воеводе и царю тоже – лазутчики! Их не отдам…

– Прощай! Больше сказать нечего…

Терентьев еще раз поклонился, на этот раз сняв шапку.

– Скажи низовикам, что Дон они царю продают и барышам рады. Придет время, будут слезы лить!

Посланцы спешно удалились.

– Добро, батько! – закричал «круг» и замахал шапками.

– Иной раз дай таких посланцев вешать!

– Дам, соколы! – улыбнулся Разин и пошутил: – Эти хоть и низовики, да земляки… не ровен час привитаться случится… Гой-да, за пир! Эй, Федор!

– Заходи в дом, батько! Все справлено, – ответил, стоя на крыльце, Сукнин.

Сенька стоял у крыльца. Разин взял его под руку.

– Ну, есаул, пируем нынче! А скоро пойдешь в ту сторону, куда эти черти поедут… – Он махнул рукой вслед ушедшим посланцам.

Разин, Сенька и Сукнин Федор были в избе, остальных людей атаман не указал пускать к столу.

На лавке у дверей лежала кожаная сума Сеньки, набитая в дорогу сухарями, порохом и рублеными кусочками свинца для заряда пистолетов. В ней же была малая киса с деньгами, белье и запасный небольшой турецкий пистолет особенно редкой работы. Разин подарил его Сеньке на память об их знакомстве.

– Бери, сокол! Помни наш уговор и меня не забывай. Сенька поклонился Разину в пояс, сказал:

– Завет твой, батько Степан Тимофеевич, будет жить во мне, пока моя голова на плечах сидит!

– Гой-да! А не выпить ли нам на его дорогу, а, Федор?

– Мочно, батько! Сенька мотнул кудрями.

– Вчера, Степан Тимофеевич, было пито и едено, сегодня – дорога… не пью больше…

Разин, сидя, обнял за шею Сеньку:

– Ну, так жди и гляди на нас-мы опохмелимся, а тебе указал я вожей дать.

Сукнин хлопнул в ладоши. Из прируба вышли две стройные девки, дочери Сукнина, внесли на большом деревянном подносе четыре братины с широкими горлами и узкими подставками: две золоченые серебряные братины были с выпуклыми брюшками в узорах, а две оловянные – гладкие, – на каждой из них было опрокинуто дном кверху по ковшичку.

– Вот, батько, опохмельицо! – сказал Сукнин.

Девки поклонились Разину поясно и церемонно, когда поставили перед ним поднос с хмельным. Сенька хотел встать, отойти от стола. Сукнин мигнул одной девке. Девка поняла отца. Еще раз поклонилась Разину, сказала приятным, но жеманным голосом:

– Батюшко, Степан Тимофеевич, меды мы сучили и с матушкой варили, а попробовать, сколь хороши, не попробовали – дозволь?

– Пробуй, красавица, и нам всем подноси!

Девка зачерпнула из братины ковшичек меду, слегка отведала, поклонилась отцу, сказала:

– Выручи, родимой, мед ладный, да не гоже девке пить до дна!

Разин взял у девки ковшичек.

– Прежде отца гостей надо потчевать, красавица! – Он выпил и, потянувшись, встал, поцеловал девку в щеку, зачерпнул сам такой же ковшичек, подал ей. – Теперь потчуй, кого загадаешь!

Девка взглянула на Сеньку, поклонилась ему, сказала:

– Батюшко не жених, не сват, а будет сватом – его первым попотчуем… Ты, гостюшко, в женихи гож, так уж не побрезгуй стряпней нашей… свой мед, домодельной… – и еще поклонилась.

Сенька встал, ответно поклонился девке, но слова не нашел, выпил ковшичек. Разин подал голос:

– Гей, ковши нам! Ковшичком пить – душу томить, а мы и через край налить умеем!

Обе девки еще раз поклонились Разину, отцу и Сеньке, ушли в прируб. Из прируба вышла сама хозяйка, красивая, рослая казачка, за ней шесть служанок несли подносы с тарелками, на тарелках жареное и вареное мясо, ендовы с водкой и медами.

Сенька подумал: «Сегодня не ход?»

– Куда лезешь, поганой?! – кричал казак на татарина, переступившего порог избы. Татарин отмахивался, бормотал:

– Киль ми! Киль ми! Китт [352]! Разин крикнул:

– Не троньте татарина! – Прибавил громко: – Бабай – кунак. [353]

– Салам алейкум, бачка! – сказал татарин, выйдя на середину избы.

– Алейкум саля! – ответил Разин, подняв ковш водки и жестом приглашая татарина. – Киряк? [354]

– Киряк ма [355]! – тряхнул головой татарин и пальцем показал на потолок, как на небо. [356]

Разин засмеялся:

– Дела нет мне – мулла [357] ты или муэдзин [358], или просто поклонник Мухамеда. А вот тебе мой есаул, – показал рукой на Сеньку, – на конях проведи его степью на Саратов… Деньги тебе даны – проведешь, верни на Яик, получишь калым! [359]

– Якши, бачка! Якши. [360]

– Не пьешь и нашего не ешь – иди! Справляй коней в дорогу, товарыща подбери.

– Якши, бачка! Ярар [361] – има башкир… Татарин, юрко поклонясь, ушел.

Сенька от горести разлуки с атаманом стоя выпил ковш водки. Разин встал, обнял его.

– Не поминай лихом, сокол! Терпи ради нашего дела тяжелой путь… и прощай!

Сенька не промолвил слова, боясь показать слезы от жалости того, что любил, нашел и оставляет. Он взял шапку и рядом с ней прихватил свою суму; не надевая шапки и не оглядываясь, спешно вышел из избы.

Разин поглядел ему вслед:

– Ух, крепкой парень! Люблю таких…

– Да, батько Степан! Не много людей, в коих сила и разум вместях живут… – ответил Сукнин.

Пока готовили лодку перевезти Сеньку за Яик, сговаривались:

– Река бешеная! Выше уклона нельзя перевозить…

– Одноконешно нельзя! О камни разобьет.

– А ниже – отнесет далече, – вертуны объехать надо… Сенька, пока готовились казаки, зашел к Ермилке. Кирилка сидел за столом, пил водку и мрачно молчал. Ермилка сказал Сеньке:

– Дарил ты мне, брат Семен, шестопер – его храню! Перстень мой у тебя схитили и памяти моей нет, так вот – надень пансырь!

– Самому тебе гож. Меня спасаешь, а как бой – и ты с голой грудью?…

– Добуду новой – бери! Короткой, но он доброй, с медяным подзором.

Сенька послушно снял кафтан, натянул на плечи панцирь, сверху надел кафтан, запоясался кушаком. Суму вскинул на кафтан, а сверх всего – армяк распашной, От сумы казался горбатым. По горбу сумы Кирилка, встав из-за стола, ударил кулаком:

– Береги себя, горбач! Идешь не молясь, да мы о тебе помолимся…

Сенька молча обнял приятелей. На берегу его ждали перевозчики, но он оглянулся и удивился: татарин и башкир, как два чугунных конных истукана, чернели вправо от реки на холме.

– Пошто не едут за реку? – сказал Сенька.

– Да тебе куды, на Гурьев городок? – спросил перевозчик.

– Нет, на Саратов.

– Тогда иди к ним, не переезжай…

Сенька пошел от реки в гору. Когда подошел к конным спутникам, один ему показал оседланного коня, в балке стоял.

– Кон кароша! Татарин спросил:

– Знаишь татарски?

– Ни… – покачал головой Сенька.

– Яман [362]! Знаишь – кайда барасым? [363]

– Ни… – ответил Сенька.

– Яман!

Сенька подумал, что татарин сказал ему «хорошо», и, обращаясь к нему, прибавил:

– Идем на Саратов! – он показал пальцем на юго-запад.

– Сары тау [364]? Якши!