Даурия - Седых Константин Федорович (серии книг читать бесплатно TXT) 📗
— Парамон Мунгалов. Они с работником в другом зимовье живут.
— Если есть у тебя лишние портянки или чулки, дай мне. Прихватили меня богачи так, что я в унтах на босую ногу пятнадцать верст отмахал. А по таком морозу это не шутка. Да потом еще волки чуть было меня не слопали.
— Вот возьми, — подала ему Дашутка с печки пару новых шерстяных чулок.
— Спасибо, — с жаром поблагодарил Роман. — Если бы знала ты, что пережил я в эту ночь…
Вдруг на дворе заскрипели сани. Дашутка взглянула в окно и побелела.
— Беда, Роман… Это мой отец приехал и еще кто-то.
— Ну, даром они меня не возьмут, если выследили…
Увидев в его руке револьвер, Дашутка тихонько запричитала:
— Ой, ой, горюшко мое! — И вдруг сердито прикрикнула на Романа: — Да прячься ты, непутевая голова. Отец, может, и не знает, что ты здесь.
— А куда я спрячусь?
— Да под нары, под нары лезь. Там темно. На вот потник тебе и убирайся.
— Ладно, будь что будет. — И, схватив потник, Роман залез под нары. Заполз там в самый дальний угол за ящик с картошкой и вилками капусты. Затхлой сыростью шибануло ему в нос. Разостлав потник, он прилег на него. Дашутка металась по зимовью и кидала под нары все, что можно, чтобы лучше укрыть его.
За дверью послышались шаги. Дверь со скрипом распахнулась, и сквозь клубы морозного воздуха Роман увидел красные Епифановы унты, услыхал его простуженный голос:
— Доброго здоровья, Дарья!
— Здравствуй, тятя. Что это ты так рано?
— За дровами поехал… Ну, рассказывай, как живешь тут, девка.
— Слава Богу, живу.
— А я дай, думаю, заеду, погляжу, как вы тут управляетесь. Угости-ка меня чайком. Погреюсь да поеду.
Пока Епифан пил чай, вернулись с водопоя старики. Они загнали скот во дворы и оба зашли в козулинское зимовье. Вместе с ними забежала черная небольшая собачонка и улеглась у порога, умильно поглядывая на стол, где на самом краю лежала булка хлеба. Роман притаился. Эта пустолайка была теперь для него опаснее целой стаи волков.
— Ну, как, не замерзли еще, божьи прапорщики? — спросил Епифан стариков.
— Пока ничего, Бог милует… А морозы и впрямь несусветные. Прорубь нынче за ночь так заросла, что едва продолбили.
— Погрей и нас, Дарья, чайком, — попросил старик Козулин и, прокашлявшись, обратился к Епифану: — Что в поселке, Епиха, новенького?
— Новостей целый ворох… Сегодня ночью Ромашку Улыбина ловили.
— Да разве он живой?
— Живой, мать его в душу! Заявился откуда-то домой. Мылся в бане, а его Никула Лопатин углядел. А у Никулы язык что осиновый лист — во всякую погоду треплется. Сболтнул бабе, а та и пошла звонить. Узнал об этом Сергей Ильич — и к атаману… Заставили идти того арестовать Ромашку… Семь человек ходили к Улыбиным. Пятеро в избу кинулись, а двое у крыльца остались. А Ромашка, он не дурак. Он, оказывается, в сенях за дверью стоял. Как те пробежали мимо него в избу, он и махнул на улицу. Арсюху Чепалова с ног сбил, а у Пашки Бутина медвежья хворость приключилась. Пока Арсюха подымался, он ведь тоже тетеря добрая, Ромашка во дворы сиганул. А там его ищи?свищи. Стреляли в него, да не попали.
— Какой молодчага парень-то, — похвалил Романа старик Мунгалов. — Ведь совсем вьюноша, а гляди ты каков — от семерых ушел. Весь в деда. Дед у него в молодости тоже беда проворный был. Только я да покойный сват Митрий и могли устоять супротив него.
Старик Козулин пожалел Романа:
— Куда он, бедняга, в такую стужу денется? Все равно, однако, поймают.
— Ежели домой сунется, — сразу изловят. За домом крепко доглядывают. А прийти он должен. Захочет коня своего взять.
— Без коня, конечно, человек он пропащий.
— Коня ему теперь воровать надо. Того, на котором он приехал, в станицу отвели.
Огорченный этой вестью, Роман неосторожно пошевелился в своем убежище. Собачонка учуяла его и зарычала. Потом забежала под нары, принялась лаять. Совсем близко от Романа сверкнули ее глаза. Вот-вот она могла схватить за ногу, и он решил, что все пропало. Епифан удивленно сказал:
— На кого это она брешет?
— Крысу, должно, учуяла, — сказал старик Козулин, а Дашутка поддержала его:
— Сегодня утром я двух крыс видела. Расплодилось их столько, что ничего доброго под нары нельзя положить.
Собачонка лаяла все громче, все злее. Один из стариков глубокомысленно заключил:
— Должно быть, прижучила крысу в уголок, а взять боится. Пустолайка проклятая.
— Да вытури ты ее, Дарья, к черту! Совсем оглушила.
Дашутка схватила клюку, принялась бить собачонку и два раза по ошибке задела Романа. Собачонка с жалобным визгом выскочила из-под нар. Епифан раскрыл дверь и пинком выбросил ее из зимовья. А Роман потирал ушибленный бок и ждал, что будет дальше.
— Ну, отогрелся, поеду, — сказал Епифан, надел шапку и рукавицы и вышел из зимовья. Следом за ним ушел к себе старик Мунгалов. Немного погодя поднялся и старик Козулин, сказав Дашутке, что идет поправлять городьбу в овечьем загоне. Дашутка проводила его и с раскрасневшимся лицом заглянула под нары.
— Живой еще?
— Живой, только взмок весь.
— Давай выходи. У меня щи сварились, покормлю тебя щами… А я тебя клюкой не ударила?
— Нет, — соврал Роман, вылезая на свет божий. Дашутка вытащила из печки горшок, налила Роману миску щей, а сама стала смотреть в окошко, чтобы предупредить его, ежели появится старик. Соскребая со стекла узорный иней, с плохо скрытой заботой спросила:
— Что теперь делать будешь?
— И сам не знаю. Без коня я все равно что без ног. Пойду, видно, коня добывать.
— В такую стужу, да в твоей лопоти… Нет уж, поживи-ка лучше день-другой у меня под нарами.
— С тоски умру.
— Не помрешь, — рассмеялась Дашутка, — а там что-нибудь сообразим.
Вечером, когда старика снова не было в зимовье, Роман сказал Дашутке, что он ночью уйдет.
— Как хочешь, не удерживаю. Только подумай, куда идти-то тебе? Ведь погибнешь.
— Можешь, и погибну, только под нарами торчать мне совестно.
— Нашел чего стыдиться… Ты потерпи, я обязательно что-нибудь придумаю ради старой дружбы.
Старик вернулся на этот раз с надворья расстроенный.
— Беда, девка, — хрипло говорил он. — Ночью большой буран будет, а у нас Пеструха совсем натяжеле. Вот-вот отелится. Ежели случится это нынешней ночью, можем теленка загубить. Прямо не знаю, что делать.
Дашутка, подумав, сказала, что корову можно на ночь завести в пустое зимовье. Старик ответил, что делать это неудобно — зимовье чужое.
— Да что ему сделается, зимовью-то, — убеждала его Дашутка. — Настелим подстилки побольше, а убирать за Пеструхой я сразу буду.
— Схожу посоветуюсь с Парамоном, — сказал старик и пошел к Мунгалову. Вернувшись, приказал Дашутке: — Загоняй корову в зимовье. Парамон говорит, что беды не будет, ежели и поживет там с недельку.
Дашутка обрадовалась, быстро оделась. Уходя, с порога сказала, что затопит в зимовье печку, чтобы корове совсем хорошо было.
Ночью, когда Роман уже спал, Дашутка залезла под нары, разбудила его:
— Вылезай, я тебе другую хату нашла.
В зимовье было темным-темно. В трубе завывал дикими голосами ветер, стекла в окне дребезжали. Дашутка взяла Романа за руку и, попросив потише ступать, повела за собой. За дверью их сразу встретил не на шутку разгулявшийся буран. С трудом добрались они к стоявшему на отшибе зимовью. Корова, редко и шумно повздыхивая, жевала сено. Дашутка потрепала ее по шее, прошла к окошку, завесила его соломенным матом и, посмеиваясь, обратилась к Роману:
— Здесь теперь жить будешь. Дверь я на замок закрою, ключ себе возьму. Когда дедушка сюда придет, отсиживайся под нарами, а в остальное время хоть пой, хоть пляши. Вон постель твоя, — показала в угол на охапку соломы. Затем подкинула в печку дров, привернула в лампе огонь и собралась уходить.
— Может, проводить тебя? Ведь на улице сейчас заблудиться немудрено.
— Не надо. Спи давай. Утром я тебя рано потревожу…
