Словарь Ламприера - Норфолк Лоуренс (библиотека книг .TXT) 📗
Но с приближением июля Назим заметил кое-что новое. Лозунги пестрили чуть ли не на каждой стене. У города появилась новая особенность, хотя с виду она пока что выглядела простой небрежностью, выражаясь в том, что на мостовых не убирали мусор, а по ночам перестали зажигать фонари. Ночные патрули проходили над подвалом все с меньшей регулярностью, а в конце концов и вовсе исчезли. Теперь Назим чаще отваживался выйти из своего укрытия и бродил по ночным улицам, незаметно проскальзывая в трактиры и кабачки и прислушиваясь к городским сплетням. Он видел, как вокруг уличных ораторов собираются толпы слушателей. В июле на улицах и площадях умножились голоса, говорившие с иностранным акцентом, и сразу появились компании, подозрительно оборачивавшиеся на него, когда он проходил мимо в своем плаще и широкой шляпе, скрывающей лицо. Их недоброжелательное внимание ползло за ним следом, пока он не исчезал из виду. Во вторую неделю месяца начал дуть горячий ветер, а толпы на улицах стали более многолюдными. Группы людей бродили по главным проспектам с таким видом, словно обрели некую цель, подавленную, неясную, но уже ощутимую. Назим чувствовал, как с каждым последующим днем эта цель становится более отчетливой; множество разнообразных желаний сливались воедино, в некое общее стремление, жаждущее удовлетворения. Все повторялось… Это было знакомо. Откуда знакомо — этого Назим не понимал. Но он чувствовал, что ему тоже удалось сконцентрироваться. Он возобновил дежурства у дома Ле Мара и у заброшенных доков; оказалось, что доки не бездействуют, а просто выжидают, точно так же, как и сам Назим. Улицы гудели от сдерживаемых намерений, подобных его собственной цели, и по мере того как в городе росла напряженность, Назим чувствовал, что он узнает что-то ему знакомое. Предчувствие перемен собралось внутри него в тугой узел, сжимавшийся все туже до тех пор, пока вечером двенадцатого июля не лопнула первая нить.
Назим стоял у дома Ле Мара. Вокруг не было ни души. Мертвенно-бледный закат покрывал западный горизонт розовыми и темно-синими пятнами. Жар, словно мельничный жернов, катился по улицам, Назим весь взмок под своей шляпой, и вялый знойный ветер не приносил облегчения. Он уже наблюдал за домом больше часа, когда подъехала черная карета. Назим отпрянул глубже в свое обычное укрытие и подождал, пока карета остановится. Никто не выходил. Карета простояла у дома несколько минут; кучер не двигался с места — несмотря на жару, на нем были кожаные перчатки. Потом дверь дома распахнулась без всякого предупреждения — ни звука, ни света, — и на пороге по очереди появились четыре фигуры. Назим узнал их по тому вечеру на фабрике Коуда. Первой вышла девушка, сейчас она была в белом платье; она двигалась неохотно, и ее подталкивал к карете широкоплечий партнер Ле Мара, один из Девятки. Следом шел сам Ле Мара; лицо его, как всегда, было лишено всякого выражения. Последнего из четверых Назим видел до того только дважды — до и после наблюдения на фабрике: в первый раз — здесь, когда он входил в этот дом, а во второй — в кабачке у Кингз-Армз, где он утихомирил громил, собиравшихся избить Лжеламприера. Этого молодого человека называли Септимусом.
Первые трое сели в карету, и она медленно тронулась с места. Назим сперва хотел было последовать за ней, но Септимус продолжал стоять у дома, вертя головой по сторонам. Назиму оставалось только смотреть в отчаянии, как экипаж сворачивает за угол, направляясь на запад, к набережной Темзы. Молодой человек помедлил еще пару минут, а потом неторопливо двинулся вверх по улице. Назим пошел следом за ним. Как и карета, молодой человек повернул на запад. Он дошел до Боу-стрит и остановился перед дверью какого-то внушительного здания. Несколько секунд он, казалось, колебался, но потом принял решение, поднялся по ступенькам и вошел внутрь.
Когда дверь за ним закрылась, Назим подошел ближе и прочитал табличку: «Главный следователь Лондона», — а под ней: «Сэр Джон Филдинг». Назим огляделся по сторонам. На улице было тихо, почти безлюдно. Довольно странно для такого часа. Назима снова захлестнуло радостное ощущение узнавания в настроении города своего настроения. Город изменился, он чего-то ждал. Под именем сэра Джона кто-то нацарапал мелом: «Фарина». Прошло всего несколько минут, и дверь снова распахнулась. Назим увидел, как сам сэр Джон с повязкой на глазах, повернув голову к своему осведомителю, благодарит молодого человека за информацию, пожимает ему руку и произносит: «Да, это окажет нам помощь, мистер Прецепс, поистине большую помощь. Это поможет нам отыскать неизвестное звено…» Продолжения этой фразы Назим не расслышал, за исключением одного-единственного слова, за которое он мог бы поручиться, хотя все предложение прозвучало не очень внятно, — «Ламприер». Назим так и не понял, кто именно, следователь или информатор, произнес эту фамилию. Дверь закрылась, и Назим снова двинулся следом за Септимусом — через базарную площадь и вниз по Саутгемптон-стрит. Здесь он обнаружил, что зря беспокоился о карете. Она была уже здесь, ожидала в начале улицы. Назим заметил, как мистер Прецепс кивнул сидевшим в карете, прошел дальше по улице и исчез за дверью одного из домов.
Назим остановился, не доходя до кареты, слившись со стеной, недалеко от угла, откуда открывался хороший обзор всей улицы, и застыл в ожидании. Было по-прежнему тихо. Через час с небольшим дверца кареты открылась, и из нее вышла девушка. Она двинулась вниз по Саутгемптон-стрит и вошла в ту же дверь, что и Септимус. Карета направилась на запад. И снова Назиму был предоставлен мучительный выбор между погоней и ожиданием. Он предпочел остаться. Становилось все темнее, и он уже начал было думать, что ошибся в своем выборе, но тут дверь открылась, девушка на цыпочках выбралась из дома и бесшумно пошла по мостовой. Дойдя до конца улицы, она оглянулась. Дверь с грохотом распахнулась еще раз. Тогда девушка бросилась бежать, забыв обо всех своих предосторожностях. Следом за ней мчался растрепанный преследователь, и в лунном свете Назиму сперва показалось, что это Септимус. Но он узнал розовое пальто. Молодой человек пробежал мимо, и Назим припустился за ним. Почему-то Назим вовсе не удивился, обнаружив, что гонится вовсе не за своим прежним подопечным. Ведь Лжеламприер так любил впутываться в разные неприятности!
Началась странная погоня: три пары ног быстро бежали по мостовой. Назим тенью следовал за Ламприером, зная, что тот, в свою очередь, тенью следует за девушкой. Они зигзагами мчались на запад, к Хеймаркету, где и девушка, и молодой человек в розовом пальто пропали. Назим прошелся вверх по улице, глядя налево и направо. Черная карета снова поджидала в аллее, ответвлявшейся от главной улицы и тянувшейся вдоль северной стороны театра. Точно такая же аллея проходила с другой стороны, но она была пуста. В Хеймаркете было больше людей, чем на маленьких улочках, по которым Назим бежал от Саутгемптон-стрит. То здесь, то там мелькали мужчины и женщины, прогуливавшиеся по двое или по трое. Луна поднялась выше, и в холодном свете ее лучей лица прохожих казались выбеленными мелом. Назим ходил взад-вперед по аллее за театром. Он помнил, что на фабрике девушка сыграла роль приманки, завлекшей Лжеламприера, точно так же, как этой ночью она завлекла его в театр. А этот Септимус… он появился чуть позже, словно ангел-хранитель, защищающий хороший товар от порчи. Но сегодня ночью девушка, может быть, хотела предупредить Лжеламприера; а Прецепс проник в его дом без труда. Лжеламприер явно доверял ему, хотя Септимус, несомненно, работал на Девятку. По крайней мере на двоих из девяти… Теперь только восьми, поправился Назим, напомнив себе о трупе настоящего Ламприера в переулке Синего якоря.
Прошло больше часа. Справа послышался шум, чьи-то шаги, направляющиеся к карете, и голос девушки; Назим свернул за угол и увидел, что дверца кареты закрылась, заглушая голос. Он подошел ближе и услышал, что внутри, в карете, происходит какая-то борьба; голос девушки звучал резче, чем обычно:
— Отпустите меня, отпустите! Вы обещали мне, что ему не причинят вреда! Вы же поклялись, будьте вы прокляты!
