Тилль - Кельман Даниэль (читать бесплатно полные книги TXT, FB2) 📗
Клаус просит прощения за сына. Они люди простые, мальчик вести себя не умеет, забывает порой, что ребенку следует молчать, когда взрослые беседуют. Однако вопрос этот пришел и ему в голову:
— И правда, вы видали драконов?
Этот забавный вопрос он слышит не в первый раз, говорит доктор Тесимонд. Да, простой народ регулярно задает его всякому драконтологу. Однако драконы встречаются крайне редко. Они весьма — как называется?
— Нелюдимы, — говорит доктор Кирхер.
— Немецкий мне не родной, — поясняет доктор Тесимонд, — порой, да простят меня, я перехожу на язык своей нежно любимой родины, которую при жизни мне больше не увидать, — Англии, острова яблок и утреннего тумана. Да, драконы крайне нелюдимы и способны на чудеса маскировки. Можно целый век искать дракона, да так ни разу к нему и не приблизиться. Равно можно провести целый век бок о бок с драконом и его не заметить. Потому-то и существует драконтология. Ибо медицинской науке не обойтись без целебной силы драконовой крови.
Клаус трет себе лоб.
— Откуда же вы берете кровь?
— Кровью, разумеется, мы не обладаем. Медицина есть искусство — как называется?
— Субституции, — говорит доктор Кирхер.
— Именно. Драконова кровь есть субстанция такой силы, что сама она не требуется. Достаточно экзистенции этой субстанции в мире. На моей любимой родине еще живут два дракона, но видеть их веками никто не видел.
— Пиявица и дождевой червь, — говорит доктор Кирхер, — имеют сходство с драконом. Измолотые в мелкий порошок они способны достигать удивительного эффекта. Драконова кровь делает человека неуязвимым; в качестве замены растертая киноварь, благодаря своему сходству, способна хоть и не защитить от ран, но излечить кожную болезнь. Киноварь тоже раздобыть нелегко, но ее, в свою очередь, можно заменить любым растением с чешуйчатой, как драконова кожа, поверхностью. Да, медицинское искусство есть субституция по принципу схожести. Так и крокус лечит болезни глаз, ибо сам похож на глаз.
— Чем лучше драконтолог свое разумеет дело, — говорит доктор Тесимонд, — тем более он способен субституировать отсутствие дракона. Высочайшая же сила находит себя не в теле дракона, а в его — как называется?
— Знании, — говорит доктор Кирхер.
— Именно. В знании. Уже Плиний пишет, что драконы знают траву, коей они оживляют своих мертвых сородичей. Найти эту траву — Святой Грааль нашей науки.
— Но откуда вообще известно, что бывают драконы? — спрашивает мальчик.
Доктор Тесимонд хмурится. Клаус наклоняется вперед и дает сыну оплеуху.
— Об этом нам говорит действенность субституции, — говорит доктор Кирхер. — Откуда мелкой твари вроде пиявицы взять целебную силу, если не из сходства с драконом? Почему киноварь лечит кожу, если не из-за того, что имеет алый цвет, как драконова кровь?
— Еще у меня вопрос, — говорит Клаус, — раз уж довелось беседовать с учеными людьми. Раз уж выпала такая удача.
— Пожалуйста, — говорит доктор Тесимонд.
— Если куча зерна. Если убирать да убирать по зернышку. С ума это меня сводит…
Батраки смеются.
— Известная проблема, — говорит доктор Тесимонд и делает жест в сторону доктора Кирхера.
— Где один предмет, там не быть другому, — говорит доктор Кирхер, — два слова же друг друга не исключают. Между предметом, называемым кучей зерна, и предметом, так не называемым, нет четкой границы. Естество кучи как кучи постепенно бледнеет наподобие тающего на солнце облака.
— Да… — говорит Клаус как бы сам себе. — Да. Нет, нет. Ведь… Нет! Из щепки не сделать стола. Такого, чтобы от него прок был. Никак не сделать. Ее просто не хватит. И двух щепок тоже мало. Если дерева на стол не хватает, так и не станет его хватать только оттого, что прибавили еще щепочку!
Гости молчат. Все слушают, как барабанит дождь, и как скребут ложки, и как ветер трясет ставни.
— Хороший вопрос, — говорит доктор Тесимонд и смотрит на доктора Кирхера.
— Предмет всегда соответствует сам себе, — говорит доктор Кирхер, — слова же по сути своей расплывчаты. Не всегда ясно, что есть предмет — гора или не гора, цветок или не цветок, башмак или не башмак, или же вот стол или не стол. Потому, когда Господь желает дать нам ясность, он говорит на языке чисел.
— Необычно мельнику интересоваться подобными вопросами, — говорит доктор Тесимонд. — Или вот этим.
Он указывает на пентаграммы, начертанные над дверью.
— Это защита от демонов, — говорит Клаус.
— Нужно просто вырезать эти знаки? Этого достаточно?
— Еще слова нужны правильные.
— Замолчи, — шипит Агнета.
— Но ведь со словами нелегко обращаться, — говорит доктор Тесимонд. — Со словами и…
Он вопросительно смотрит на доктора Кирхера.
— Заговорами, — говорит доктор Кирхер.
— Именно. Не опасно ли это? Говорят, что слова, которые отпугивают демонов, их же при определенных условиях привлекают.
— То другие заговоры. Их я тоже знаю. Не беспокойтесь, не спутаю.
— Молчи, — говорит Агнета.
— Что еще интересует нашего мельника? Что его занимает, что он желает знать? Что еще мы можем сделать, чтобы ему… помочь?
— Да вот с листьями, — говорит Клаус.
— Замолчи! — почти кричит Агнета.
— Пару месяцев назад я под старым дубом на поле Якоба Брантнера два листа нашел. То есть вообще-то это не Брантнера поле, это поле Лозеров, да только когда они за наследство судились, староста порешил, что это теперь поле Брантнера. Ну да неважно; так вот, эти два листа на вид совсем одинаковые были.
— Брантнера это поле, это уж точно, — говорит Зепп, он год батрачил в брантнеровском хозяйстве. — Врут Лозеры, вот уж их дьявол приберет.
— Если кто и врет, — говорит батрачка, — так это как раз Якоб Брантнер. А уж как он женщин в церкви разглядывает!
— А поле все же его, — говорит Зепп.
Клаус стучит кулаком по столу; все замолкают.
— Листья эти. Совсем одинаковые, каждая прожилочка, каждая царапинка. Я их высушил, я их показать могу. Даже лупу у торговца купил, когда он в деревню приходил, чтобы лучше разглядеть. Торговец редко приходит, его Хуго звать, на левой руке у него только два пальца, а ежели его спросить, как он остальные пальцы потерял, так он говорит: «Да что там, господин мельник, ну пальцы и пальцы».
Клаус задумывается на мгновение, изумляется, куда завела его река собственной речи.
— Так вот, лежат они передо мной, листья эти, и тут я думаю: не значит ли это, что они на самом деле один и тот же лист? Если вся разница в том, что один слева, а другой справа, так это рукой провести, и все.
Он показывает, и так неуклюже, что ложка летит в одну сторону, а миска в другую.
— И если кто придет и скажет, что это не два листа, а один, что тут ответишь? Ведь прав же будет!
Клаус хватает по столу кулаком, но все, кроме Агнеты, умоляюще глядящей на него, следят взглядом за упавшей миской, которая делает крут по полу, потом еще один, потом останавливается.
— Вот два листа эти, — говорит Клаус в тишине, — если их только на вид два, а на самом деле — один-единственный, не значит ли это, что… Что Здесь, и Там, и Тут, что все это — только сеть, которую сплел Господь, чтобы мы не проведали его тайн?
— Ну молчи же, — говорит Агнета.
— И раз уж зашла речь о тайнах, — говорит Клаус. — У меня книга есть, я ее прочитать не могу.
— Двух одинаковых листьев не существует в природе, — говорит доктор Кирхер, — даже двух песчинок одинаковых не существует. Нет двух предметов, между которыми Господь не видел бы различия.
— Листья у меня на чердаке, могу показать! И книгу могу показать! А с пиявицей не так, преподобный брат, толченая пиявица не лечит, наоборот, спина от нее болит, и в суставах холод.
Клаус делает знак сыну.
— Принеси большую книгу — ту, что без обложки, с картинками!
Мальчик встает, подбегает к приставной лестнице, ведущей наверх. Молниеносно взбирается по ней, исчезает в проеме.
— Хороший сын у тебя, — говорит доктор Кирхер.
