Перепутья - Венуолис Антанас (бесплатные версии книг .TXT) 📗

Здесь собрались сказочное богатство, сказочная сила Европы того времени и мудрейшие головы тех лет. Крест, меч и золото заключили здесь союз, чтобы уничтожить каждого, кто только посмеет воспротивиться этому могуществу или хотя бы не поклонится ему. Только, увы, под каждой такой сверкающей металлической скорлупой находилось бренное тело смертного человека, которое уставало от доспехов, быстро истощалось без пищи и, пораженное мечом или стрелой, неминуемо истекало кровью. Под каждым железным шлемом была мыслящая голова, которая кружилась от золота, от славы, от счастья, от успехов и теряла рассудок, если вдруг лишалась всего этого. И может быть, только эта слабость и помешала рыцарям до последнего человека истребить тех, что не носили отливающих золотом доспехов, не прикрывали свои головы жесткими металлическими шапками, украшенными перьями заморских птиц, и по-иному славили своего бога.

— Bajoren… Bajoren! — снова пробежал по толпе шепот, и снова взоры всех направились на бородатых, украсившихся звериными шкурами вельмож Витаутаса. Даже рыцари уступали им дорогу и смотрели на них, как на неких сказочных лесных божеств.

Английский граф разговаривал с Витаутасом через плечо и, видимо, гордился его дружбой. Князь отвечал ему через переводчика, даже не поворачивая к графу голову. Он был ниже ростом не только графа и его рыцарей, но и своих бояр. Но все-таки именно он находился в центре всеобщего внимания. Спускаясь по костельной лестнице, князь остановился и прищурившись посмотрел поверх стены на поля, где в окрестностях Мариенбурга стояли и его полки, и полки союзников и все ждали своих военачальников.

Граф через переводчика повторил Витаутасу свой вопрос и наклонился в ожидании ответа. Князь спохватился и, не оборачиваясь, даже не повернув к графу головы, сказал переводчику:

— О да, скажи отважному графу, что и для меня будет одно удовольствие плечом к плечу с ним рубить язычников.

Когда князь выходил из ворот, все зеваки обнажили головы и впились в него глазами.

За воротами замка двое бояр подвели князю резвого скакуна; один из них остановил коня, а другой придержал стремя; как только князь сел в седло, все одетые в звериные шкуры бояре вскочили на своих приземистых жемайтийских лошадок и, окружая князя, словно пчелы свою матку, спорой рысью, все вместе, поскакали в поле, туда, где в ожидании стеной стояли бравые воины.

Толпа зевак не встретила их рукоплесканиями, не выкрикивала хвалебных слов, не выражала своей радости, но проводила тихо, скорее со страхом, чем с восхищением. Они показались толпе и могущественными, и опасными; отважные и хитрые литовцы. Не один, проводив князя взглядом, думал про себя: «Будь я великим магистром ордена, ни за какие сокровища не пошел бы с тобой воевать твои земли».

Пока Витаутас был в костеле, вместе с ними, он казался им тихим, кротким, своим человеком, но едва только он отделился от них, как только уехал со своими боярами, сразу же предстал грозным, непокорным и чужим.

— Настоящие лесные медведи, — сказал английский граф Дерби маршалку ордена, когда литовцы скрылись с глаз.

— Медведей еще можно приручить или хотя бы укротить, а этих так или иначе приручай, так или иначе укрощай — они все равно в лес глядят, — ответил маршалок и нахмурился, чем-то недовольный.

XIV

Только что посвященный в рыцари и назначенный старшиной хоругви английского рыцаря графа Георга Дранка брат Ганс Звибак ехал по сухим дорогам вдоль Немана в глубь Литвы, к Каунасу и Вильнюсу. Вместе с ним ехал и его оруженосец братик Оскар Фукс. По Неману на судах и лодках плыли кнехты, слуги, они везли пушки, стенобитные машины, провиант и корм для лошадей. И по сухим дорогам вдоль Немана, и по самому Неману караван так растянулся, что от головы до хвоста пришлось бы ехать полдня. Лодки и суда, управляемые неопытными кормчими, наскакивали на мели, и приходилось терять много времени, пока их снимали. Довольно сильно тормозили продвижение всего войска отряды крестоносцев и союзников, уходившие в глубь жемайтийского края «поохотиться». Также «опаздывали» курляндцы с боярином Скерсгаудасом и жемайтийские полки, которые вел боярин Рамбаудас. Хотя грабить и обижать жемайтийцев, как союзников ордена, запрещалось, никто не обращал на это внимания. Крестоносцы даже в мирное время никогда не упускали такой возможности, а союзникам хотелось еще до главной битвы испытать свои мечи на шее язычников. Вообще, чужеземные рыцари считали христианскими только те земли, которые находились по ту сторону Немана, в Пруссии. Все «охотились» очень смело, так как знали, что мужчины ушли с князем на войну, а дома остались только дети, старики и женщины. Поэтому они даже маленькими отрядами беззаботно проникали в глубь страны и грабили беззащитных жителей.

Плохо охотилось в жемайтийских пущах английскому рыцарю Георгу Дранку. Звери в лесах были напуганы; хутора разграблены проходящими отрядами; все жемайтийцы утверждали, что они уже окрещены; не было видно и красивых женщин; никакого сопротивления не встречали они и со стороны мужчин, и рыцарю уже наскучил этот поход. Он был очень недоволен также назначенным к нему военачальником из числа крестоносцев, братом рыцарем Гансом Звибаком, который, словно нарочно, все время приводил его в небогатые селения и в уже разграбленные хутора.

— Светлейший граф! — сказал Георгу Дранку рыцарь Ганс Звибак, приблизившись и увидев, что его командир всем этим очень недоволен. — Так мы не только без добычи останемся, но и прощения грехов не заслужим: эти язычники, желая избежать святого крещения, все ушли в глубину края и там в лесах продолжают поклоняться своим идолам. Туда увезли они и своих красивых женщин, и свой скарб. Вот если бы нам, светлейший граф, повернуть чуть дальше от Немана. Я знаю тут замок одного богатого сарацина. Правда, пришлось бы через леса идти, но сколько по пути уничтожили бы священных дубрав, сколько самих язычников окрестили бы, а в уже окрещенных святой дух укрепили бы! Прикажи, отважный рыцарь, а мы, воины христовы, во имя любви к ближнему и спасения души язычников отдадим свою жизнь в твои руки!

Граф задумался и ответил нескоро. Сначала он окинул взглядом отряд недовольных крестоносцев, скучающих и тоскующих хоть по какой-нибудь добыче кнехтов, а потом спросил:

— А большой ли враг этот сарацин вашему ордену и святой вере?

— Отважный рыцарь, он не только враг нашего ордена и нашей святой веры, он даже своего князя не слушается, ни дань, ни оброк ему не платит и якшается с его и с нашими врагами. Большое и святое дело сотворила бы твоя рука, граф, если бы покарала его.

— А откуда тебе все это известно, брат? — задумчиво спросил граф.

— Отважный рыцарь, еще нынешней весной князь Витаутас посылал нас, своих друзей, в замок этого сарацина, чтобы мы уговорили его присоединиться к общему походу на Вильнюс и чтобы он крестился со своей семьей и со всеми людьми замка.

— А послушался ли он своего князя?

— Да где он там, отважный рыцарь, послушается; это такой закоренелый сарацин, что неизвестно, как до сих пор еще не постигла его кара господня: у себя в замке он напустил на нас змей, гадюк, приказал поклониться его богам, а когда мы воспротивились, то ночью выгнал всех за ворота, чтобы нас хищные звери сожрали. О крещении и святой вере он даже говорить не хочет.

— Неужели князь Витаутас не покарал его за это?

— Отважный рыцарь, князь Витаутас уже давно отказался от Жемайтии в нашу пользу. Теперь он от жемайтийцев лишь одного хочет: чтобы они помогли ему вернуть назад его вотчину и крестились.

— Но неужели король Ягайла не беспокоится о крещении Литвы?

— Король Ягайла Жемайтию давно подарил нам; у него и кроме Жемайтии забот предостаточно. Сегодня он правит обширными землями, постоянно воюет. Жемайтийцы его даже не интересуют. Хотя Ягайла и христианский король, не секрет, что он тоже настроен против крещения литовцев и жемайтийцев; он больше склоняется к русским ортодоксам, чем к святой вере римских католиков, а нас, братьев ордена, всегда только и старается обидеть.