Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1 - Дюма Александр (читать полную версию книги TXT) 📗

– А я хоть и стар, но соберу все свои силы. Пойдемте! Старик схватил Жильбера за плечи, молодой человек зажал правой рукой его ноги, и они двинулись по направлению к группе людей, возглавляемых хирургом.

– На помощь! На помощь! – закричал старик.

– Сначала простые люди! – отвечал хирург, верный своему идеалу и уверенный в том, что, отвечая таким образом, он вызывает восхищенный шепот среди окружавших его людей.

– Я и несу простолюдина, – горячо подхватил старик, поддаваясь чувству всеобщего восхищения.

– Тогда после женщин, – продолжал хирург, – мужчины сильнее женщин и легче переносят боль.

– Простое кровопускание, сударь, – проговорил старик, – кровопускания будет довольно.

– А-а, это опять вы! – пропел хирург, заметив Филиппа и не видя старика.

Филипп промолчал. Старик решил, что эти слова обращены к нему.

– Я не господин, – ответил он, – я из народа; меня зовут Жан-Жак Руссо.

Врач удивленно вскрикнул и жестом приказал окружающим подвинуться.

– Пропустите! Уступите место певцу природы! Дайте место освободителю человечества! Место гражданину Женевы!

– Благодарю вас, – сказал старик, – спасибо!

– С вами случилось несчастье? – спросил молодой хирург.

– Нет, не со мной, а вот с этим несчастным ребенком, взгляните!

– Так вы тоже!.. – вскричал врач. – Вы, как и я, помогаете человечеству!

Взволнованный неожиданным триумфом, Руссо в ответ бормотал нечто нечленораздельное.

Филипп совершенно потерялся, оказавшись лицом к лицу с вызывавшим его восхищение философом, и отошел в сторону.

Старику помогли положить Жильбера на стол. Жильбер по-прежнему был без сознания.

Руссо бросил взгляд на того, к чьей помощи он взывал. Это был юноша примерно одних лет с Жильбером, но ни одна черта не напоминала о его молодости. Желтая кожа на лице сморщилась, как у старика, дряблые веки нависли над немигающими глазами, губы были обкусаны, словно в приступе эпилепсии.

Рукава были по локоть закатаны, руки забрызганы кровью, всюду вокруг него лежали груды человеческих конечностей. Он скорее напоминал палача за любимой работой, чем врача, исполнявшего скорбный, но святой долг.

Однако имя Руссо произвело на него столь сильное действие, что он на минуту отказался от своей обычной грубости: он осторожно вспорол Жильберу рукав, затянул руку жгутом и кольнул вену.

Кровь сначала вытекала по капле, а через несколько секунд молодая горячая струя ударила из вены.

– Можно считать, что он спасен, – сказал хирург, – но потребуется тщательный уход, ему сильно помяли грудь.

– Мне остается лишь поблагодарить вас, сударь, – проговорил Руссо, – и выразить восхищение не только тем, что вы отдаете предпочтение бедным, но и преданности, с какой вы им служите. Но не забывайте, что все люди – братья, – Даже благородные, даже аристократы, даже богачи? – спросил хирург, сверкнув проницательными глазами из-под тяжелых век.

– Даже благородные, даже аристократы, даже богачи, когда они страдают, – отвечал Руссо.

– Прошу прощения, сударь, – проговорил хирург, – я родился в Бодри, недалеко от Ньюкастля; я, как и вы – швейцарец, и поэтому отчасти демократ.

– Соотечественник! – воскликнул Руссо. – Швейцарец! Как вас зовут, сударь, как вас зовут?

– У меня скромнее имя, сударь, имя человека, посвятившего жизнь науке и надеющегося в будущем отдать ее ради счастья всего человечества. Меня зовут Жан-Поль Марат.

– Благодарю вас, господин Марат, – отвечал Руссо. – Однако разъясняя народу его права, не возбуждайте в нем чувство мести. Если когда-нибудь он начнет мстить, вы сами, возможно, ужаснетесь репрессиям.

На губах Марата заиграла страшная улыбка.

– Вот бы дожить до этого дня! – вскричал он. – Если мне посчастливится увидеть этот день…

Руссо ужаснулся тому, с каким выражением были произнесены эти слова, подобно путешественнику, приходящему в ужас от первых раскатов еще далекой грозы. Он обхватил Жильбера руками и попытался поднять.

– Два добровольца в помощь господину Руссо, два человека из народа! – выкрикнул хирург.

– Мы! Мы! – раздались голоса. Руссо оставалось только выбрать. Он указал на двух плечистых помощников, и те подхватили Жильбера на руки. Проходя мимо Филиппа, Руссо проговорил:

– Держите мой фонарь, сударь, мне он больше не нужен. Берите!

– Благодарю вас, сударь, благодарю! – отвечал Филипп.

Он схватился за фонарь. Руссо двинулся на улицу Платриер, а молодой человек возобновил поиски.

– Бедный юноша! – прошептал Руссо, оглянувшись и видя, как он удаляется по забитой людьми улице.

Он продолжал свой путь, вздрагивая время от времени, когда до него доносился пронзительный голос хирурга:

– Несите людей из народа! Только простых людей! Пусть пропадают благородные, богачи и аристократы!

Глава 36.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

В то время, как несчастья следовали одно за другим, барон де Таверне чудом избежал опасности.

Не имея возможности оказать физическое сопротивление этой всепожирающей силе, сметавшей все на своем пути, он, тем не менее, не терял спокойствия и ловко удерживался в самом центре толпы, катившейся к улице Магдалины.

Много людей было смято на парапетах площади, раздавлено на углу Гардмебль. Толпа эта оставляла за собой кровавый след, но, несмотря на большие потери, вынесла тех, кто находился в центре, в безопасное место.

Сейчас же народ с радостными криками рассыпался по бульвару.

Барон де Таверне оказался вместе с окружавшими его людьми в безопасности.

В то, что мы сейчас сообщим, было бы трудно поверить, если бы мы уже давно не описали характер барона, ничего не скрывая.

Во все это ужасное путешествие барон де Таверне – Да простит ему Господь – думал только о себе.

Мало того, что он был далеко не хрупкого сложения, барон был еще и человеком действия, а в трудную минуту такие люди руководствуются обыкновенно поговоркой Цезаря: Age quod agis 20.

Не будем утверждать, что барон де Таверне был эгоист; предположим, что он был человек рассеянный Впрочем, как только он оказался на бульваре, как только он почувствовал себя свободнее, как только он понял, что избежал смерти и возвращается к жизни, как только обрел уверенность в себе, барон удовлетворенно крякнул. Но сразу вслед за тем он закричал.

Это был крик отчаяния.

– Дочь моя! Дочь моя!

Он застыл, уронив руки; глаза его смотрели в одну точку и ничего не выражали, он словно перебирал в памяти все подробности разлуки с дочерью – Бедный! – прошептали сочувствующие женские голоса.

Вокруг барона образовался кружок из людей, готовых его пожалеть и, в особенности, повыспросить.

Однако такие разговоры были не в обычае барона де Таверне. Ему было неловко перед окружавшими его сочувствовавшими людьми. Сделав над собой усилие, он разорвал этот круг и – к чести барона – зашагал по направлению к площади.

Впрочем, те несколько шагов, которые он успел сделать, были следствием неосознанного чувства родительской любви, а она не исчезает навсегда из человеческого сердца. Но здравый смысл в тот же миг пришел на помощь барону и остановил его.

Давайте проследим, если угодно читателю, за ходом его мыслей.

Прежде всего он подумал, что на площадь Людовика XV пробраться невозможно. Там были заторы, убийства; с площади одна за другой катились людские волны, и было бы так же нелепо пытаться идти им наперекор, как пловцу пытаться плыть вверх по Рейну Ну и, кроме того, раз уж десница Господня спасла его в толпе, как он может противиться Божьей воле и снова подвергать себя опасности, разыскивая женщину среди ста тысяч других?

Потом у него появилась надежда, напоминающая золотой луч, скрашивающий безнадежность самой мрачной ночи.

Разве Андре не была рядом с Филиппом, разве не держалась она за его руку, разве он не должен был бы защищать ее, как мужчина и как брат?