Дикое поле - Веденеев Василий Владимирович (книги без сокращений TXT) 📗
Один клинок вверх, другой делает неожиданный выпад! Этот прием древние китайские мастера называли «Бабочка летит на цветок». Белометти едва успел закрыться, но тут же правый клинок казака отбил его защиту, а левый распорол острием камзол на груди — это называлось «Обезьяна ворует плоды». Поэтично, но Джакомо не знал этих названий, да ему сейчас было не до поэзии.
Русский упорно теснил его, не давая приблизиться к заветной двери. Его клинки все чаще и чаще с треском разрывали камзол венецианца, превращая его в лохмотья. Когда-то Джакомо сам так тешился на дуэлях, теперь пришел его черед обливаться холодным предсмертным потом и с содроганием ждать каждого нового выпада, который мог поставить последнюю точку. Иногда венецианцу казалось, что у противника две пары рук.
Неожиданно Головин повернул клинки в одну сторону, а сам шагнул в другую и резко развернулся. Белометти вскрикнул от боли в запястьях, отшатнулся и совсем рядом увидел лицо русского — загорелое и светлоглазое. Толчок в грудь — и он оказался прижат к стене. Руки его были раскинуты в стороны, а у самого горла, почти касаясь кадыка синеватой сталью, остановился булатный клинок Тимофея. Одно движение — и голова венецианца скатится с плеч.
Тяжело дыша, облизывая пересохшие губы, Белометти скосил глаза и увидел непонятные буквы на клинке, готовом перерезать его горло.
— Знаешь, что там написано? — Русский дышал на удивление ровно, будто и не бился на саблях. — «Аз каждому воздам по делам его!» Фирман!
— Под камзолом, за поясом, — прошептал униженный Джакомо.
— Жозеф! Возьми у него оружие и фирман!
Француз вырвал у венецианца сабли и вытащил из-за пояса деревянный пенал. Тимофей отпрыгнул и опустил оружие.
— Синьор! — Антонио снял шляпу и низко поклонился ему. — Пока я жив, не забуду этот поединок и ваше великодушие! Теперь вы мой, господин иезуит! Не угодно ли вам немного отдохнуть и дать мне удовлетворение? Я полагаю, что эти люди здесь более не задержатся.
Во дворе вдруг послышались крики и бухнули пистолетные выстрелы, а потом раздался яростный визг турок.
— Рано обрадовались. — Джакомо сел на диван и хотел сердито отшвырнуть попавшийся под руку серебряный футляр с подложным фирманом, но передумал и спрятал его под камзолом.
Жозеф кинулся узнать, в чем дело, но на крыльце уже протопали сапоги, с лязгом закрылись запоры входной двери, и в комнату ввалился Куприян.
— К окнам! — крикнул он. — Дом окружен! Турки!
Схватив со стола подсвечник, он с размаху высадил им раму и осторожно выглянул. Злата уже вытащила мешочек с пулями и пороховницу, чтобы заряжать ружья и пистолеты, Анастасия принялась помогать ей. Остальные поспешили встать у окон и приготовили оружие. К огромному неудовольствию Белометти, его соотечественник уселся рядом с ним и доверительно сказал:
— У них свои дела. Не правда ли, синьор? Давайте вместе подождем, пока представится возможность разрешить наши дела.
Джакомо только покосился на него налившимся кровью глазом и ничего не ответил. Принесла нелегкая этого Антонио! Сейчас был удобный момент улизнуть в подвал, но помешал да Камерино — вцепился как клещ.
— Я стрельнул, когда полезли, — объяснил Куприян. — Они сначала окликали сторожа, а потом давай ломать калитку. Похоже, их привел Али.
Услышав имя албанца, Белометти насторожился: неужто его подозрения так скоро подтвердились и этот прохвост предал в третий раз за один день? Теперь предал уже его, заплатившего за настоящий фирман алмазами из шкатулки отца Паоло. И куда запропастился Гравино, дьявол его раздери? А вдруг появление Али сулит спасение? Гравино мог предупредить албанца о замыслах русских, и тот поспешил на помощь. Хорошо, если так.
С улицы донесся громкий голос:
— Эй, Джакомо! Ты слышишь меня? Я Али-албанец! Подойди к окну, я хочу говорить с тобой. Не бойся, мы не станем стрелять.
— Мне не о чем с ним говорить, — отрицательно мотнул головой Белометти. — Спросите, чего он хочет?
Куприян поглядел в окно: во дворе перед домом стояли Али и два бородатых янычара. В руках у них, в знак мирных намерений, были белые прутики. А позади фонтана и среди кустов роз уже расползлись, заняв позиции для стрельбы, другие янычары с длинноствольными ружьями. За забором ржали лошади и гомонила толпа, — наверное, на выстрел сбежались любопытные.
— Чего тебе? — Куприян мрачно следил за приготовлениями турок к атаке.
— Сегодня гяур Джакомо получил от Фасиха подложный фирман падишаха, — понизив голос, чтобы не слышали собравшиеся у ворот, объяснил Али. — Отдайте фирман — и можете проваливать! Пусть Джакомо выйдет сюда, его хочет видеть сам Гуссейн-паша.
— Предатель, — это скрипнул зубами венецианец.
Пожалуй, впервые в жизни он готов был зарыдать от отчаяния: несколько часов назад у него было все, а теперь отнимали последнее. Он уже лишился фирмана, северной красавицы, а теперь должен лишиться ловко изготовленной евнухом подделки, а вместе с ней и жизни. Встреча с Гуссейн-пашой означает только одно: очную ставку с Фасихом, а потом отрубят голову и насадят ее на пику янычара. Убежать не удастся, дом окружен турками, и пробраться в подвал ему тоже не дадут. Или рискнуть? Плевать на фирман, жизнь дороже!
Вскочив, Белометти подбежал к окну. Албанец впился глазами в его бледное лицо и нагло ухмыльнулся, чувствуя за собой силу.
— Али! — Джакомо старался говорить спокойно. — Где Гравино?
— В подвале у паши. — Улыбка албанца стала шире. — Но ты не бойся, Гуссейн-паша великодушен. Если ты отдашь фирман и все расскажешь, с тобой ничего плохого не случится.
— Шпион уже не поможет тебе!
Белометти резко оглянулся. Сзади стоял Тимофей. Женщины уже зарядили все ружья и пистолеты и были готовы разделить судьбу мужчин.
— Кинь им фирман. — Жозеф подмигнул венецианцу.
— А мы попробуем прорваться. — Богумир взвел курки пистолетов.
— Дай сюда эту штуку! — Сарват схватил Джакомо за локоть и повернул лицом к себе.
— Прочь! — Белометти вырвался и хотел оттолкнуть гиганта, но тот уже вертел в толстых пальцах тускло поблескивающий серебряный пенал. Венецианец побледнел и сжал кулаки, готовый вцепиться ему в горло, но тут со двора донесся голос Али:
— Можете поразмыслить, но недолго. Когда свеча догорит, янычары ворвутся в дом!
Он поставил на ступеньку крыльца фонарь и зажег в нем огарок свечи — тоненький и коротенький, не больше половины мизинца. Крохотный огонек красным мотыльком затрепетал на кончике черного фитиля, грозя вот-вот сложить крылышки и умереть.
— Когда догорит свеча! — повторил Али и скрылся в кустах.
Осажденные притихли, как зачарованные глядя на уменьшавшийся с каждой секундой огарок. Только синьор Антонио, не понимавший ни слова по-турецки, оставался в счастливом неведении. Он спокойно сидел на диване, пристально следя за Белометти, чтобы тот не вздумал улизнуть.
— Здесь, под домом, должен быть вход в катакомбы, — хрипло сказал Куприян. — Богумир! Тащи сюда слуг, пусть покажут, где это!
— Они не знают, — поспешно прервал его Джакомо. — Вы напрасно потратите время. Отдайте мне фирман, и я покажу, где можно спуститься в галерею.
— Свеча! — Анастасия отшатнулась от окна. Из сада по окнам грохнул залп янычарских ружей. Пули цокали по камню стен, тяжелыми шмелями залетали в комнаты, с глухим стуком впивались в мебель.
Тимофей оттолкнул девушку от окна и выстрелил в ответ из пистолета. Его друзья тоже открыли огонь. В комнате слоями поплыл сизый пороховой дым.
— Алла! — завыли янычары, подбираясь ближе к дому. Огарок в фонаре потух.
— Где вход в катакомбы? — Куприян ухватил Джакомо за грудки и рывком притянул к себе. — Не покажешь — первая пуля тебе, а нам как Бог даст! — Он сунул под нос венецианцу кисло пахнущее порохом дуло пистолета и взвел курок.
Белометти понял, что выбора у него больше нет, если он еще хочет сохранить жизнь.
— Я покажу, надо спуститься в подвал. Но янычары…
