Тернистым путем [Каракалла] - Эберс Георг Мориц (книги полностью бесплатно TXT) 📗
Улица была слишком темна для того чтобы они могли видеть, как оба побледнели; однако же он не отрывал глаз от милого лица, которое едва можно было различить в общих очертаниях. И вдруг он услыхал тихие, точно во сне произнесенные слова: «Я не в силах идти дальше!» – и тотчас же повел ее назад к мраморной скамье.
Прежде всего он заботливо разостлал свой плащ на каменном седалище, затем окутал ее с предусмотрительностью матери, укрывающей своего зябнущего ребенка, потому что в воздухе чувствовалось холодное веянье, предвещавшее близость утра. Сам он прижался возле нее к стене, чтобы оставаться невидимым, так как из того самого дома, который они оставили перед тем, вышла на улицу длинная процессия людей с фонарями впереди.
Они оба не могли объяснить, кто это нарушает торжественную тишину в такой поздний час ночи. Здесь не раздавалось веселых воззваний к Якхосу, никакой безумной жалобы, ни веселого смеха, ни заунывных звуков из уст этого множеств людей, которые попарно мерным шагом выходили на улицу. И как только последняя пара оставила дом, мужчины и женщины, составлявшие процессию, начали гимн. Тут не было никакого руководителя хора, пение не сопровождалось игрою на струнных инструментах, однако же казалось, что оно выходило из одной груди. Диодор и Мелисса знали каждую из тех мелодий, которые эллины или египтяне в Александрии пели в эту ночь, а также и на других празднествах, но этот напев был обоим незнаком, и когда юноша шепотом спросил девушку: «Что это они поют?», она, точно в испуге пробудясь от сна, отвечала: «Это не смертные люди».
Мороз пробежал по спине Диодора, так как ему показалось, что эта процессия движется по воздуху, над землею, что шаги отдельных людей были бы явственнее слышны на мостовой, если бы эти люди имели тело и кровь. Некоторые из них казались ростом выше обыкновенных смертных, и их песня, по-видимому, исходила из какого-нибудь другого мира. «Может быть, – думал он, – это демоны, может быть, души умерших египтян, которые после полуночного посещения ими людей, оставленных ими на земле, возвращаются в свои каменные могилы». Таких могил много в скалистых холмах, к которым ведет улица. Диодор и Мелисса тоже шли к могилам, а не к воротам, и он тихим шепотом сообщил ей свои предположения и схватился рукою за амулет в виде глаза Анубиса, который его нянька-египтянка повесила ему на шею на шнурке, чтобы охранять его от чар и дурного взгляда.
Но Мелисса прислушивалась к пению с таким вниманием, что не слыхала слов своего спутника. Усталость, от которой она так сильно страдала, превратилась во время этого безмолвного отдыха в приятное самозабвение. Она находилась в том счастливом состоянии, когда душа не чувствует тяжести утомленного тела, и пение ночных скитальцев доносилось до нее, как убаюкивающая песня, вызывающая прекрасные грезы. Она приводила девушку в радостное настроение, хотя в нем не слышалось ликования и даже веселья. Это пение хватало ее за сердце и, однако же, не было печально и ни в чем не походило на страстное сетование Изиды об Озирисе или на плач Деметры о пропавшей дочери. Оно возбуждало в душе девушки какое-то горькое и вместе сладостное сострадание к себе самой, к братьям, к отцу, к возлюбленному, а вместе с ними также ко всему, что подвержено горю и смерти, сострадание даже к тому, что было ей чуждо и к чему она еще никогда до сих пор не чувствовала никакого участия.
И под этим состраданием скрывалось в ее груди какое-то приятное чувство, которого она не умела и даже не желала объяснить себе.
По временам ей казалось, что эта песня заключает в себе выражение благодарности. Гимн, разумеется, относился к богам, и поэтому нравился ей. Она желала бы принять в нем участие, так как и ей следовало возблагодарить небожителей и прежде всего Эроса за любовь, которая пробудилась в ее сердце и встретила такой сердечный ответ.
С прерывающимся дыханием она следила за каждым тоном этого пения, действовавшего на нее подобно целительному бальзаму.
К концу счастливого пребывания ее наедине с милым борьба силы воли с истощением тела была так мучительна, сознание, что с отяжелевшими ногами ей, может быть, не дойти домой и придется искать где-нибудь убежища, так беспокоило ее. Теперь же она чувствовала себя снова спокойною и в таком же прекрасном душевном равновесии, как дома, когда она сидела и вышивала, думая о матери и о минувшем детстве.
Это пение вбивалось в ее взволнованную душу подобно маслу, которое моряки льют в море, чтобы утишить во время бури бушевание волн. Это она чувствовала. Она, должно быть, вспомнила о тех часах, когда она засыпала на груди матери с чувством уверенности, что нежная любовь несет ее на руках.
К ней снова вернулось счастье детских лет, когда она любила все, что знала: свою семью, рабов, птиц своего отца, цветы в садике, алтарь богини, который она помазывала елеем, и звезды на небе. И, таким образом, она покоилась в блаженной, мечтательной дремоте, склонив голову на плечо милого, пока мимо нее не прошли последние участники шествия, состоявшие из женщин, из которых многие держали в руках маленькие светильники.
Тогда она вдруг почувствовала, что плечо Диодора, к которому склонилась ее голова, быстро приподнялось.
– Посмотри, – прошептал он ей.
И когда ее взгляд упал туда, куда показывал его палец, она вздрогнула и вскричала:
– Умершая Коринна! Ты знал ее?
– Она несколько раз приходила в сад моего отца, – отвечал Диодор, – и я видел ее портрет у Александра. С нами встретились души обитателей подземного мира. Мы должны принести жертву, потому что они увлекают вслед за собою того, кому они показываются.
Тогда девушка тоже вздрогнула и вскричала со страхом:
– О Диодор, только бы не умереть! Спросим завтра жреца, какою жертвою мы можем откупиться. Только не могила и не мрачный Аид! Я снова довольно бодра. Пойдем отсюда домой.
– Но теперь через ворота, – отвечал юноша. – Следовать за мертвыми – это не приносит добра.
Однако же Мелисса настояла на том, чтобы идти по этой улице. Как ни боялась она душ, вышедших из преисподней, но ни за что не хотела попасться в руки страшного египтянина, который мог принудить ее сообщить ему сведения о местопребывании брата; и Диодор, стыдясь выказать перед ней все еще не оставивший его страх, покорился ее желанию.
При страхе смерти, вторгнувшемся в его жизнь в первый раз, ему, однако же, было отрадно еще раз поцеловать губы своей милой и держать ее теплую руку в своей. Но для ее внутреннего слуха продолжало звучать странное пение участвовавших в ночной процессии, и по временам она вспоминала изречение, слышанное в доме, где были собраны души умерших: «Когда же время исполнилось».
Относились ли эти слова к тому часу, когда умерший дошел до конца своей земной жизни, или же ее родному городу и его жителям предстоит нечто великое, для чего теперь наступило время? Не имели ли эти слова какой-нибудь связи с посещением императора? Не для того ли вернулись мертвые к живым, чтобы присутствовать при событиях, приближение которых они увидели своими глазами, более проницательными, чем глаза живых людей?
И Мелисса вспомнила Коринну, бледное прекрасное лицо которой было странно освещено светильником в ее руке, и уверение мага, что души умерших обладают всеми свойствами, которыми они обладали при жизни, и что знающий может их видеть и иметь с ними сношения.
«Итак, Серапион был прав, утверждая это», – подумала она. И ее рука вздрогнула в руке ее возлюбленного, когда ей пришла мысль, что теперь ее брату Филиппу грозит опасность в сношении с мертвой сделаться чужим для живых. Может быть, в числе блуждающих душ была и душа ее умершей матери, и она жалела об упущенном случае взглянуть на нее и с любовью кивнуть ей.
Диодор, не имевший обыкновения размышлять молча, на этот раз отдался своим думам, и так они безмолвно подвигались вперед, пока не услыхали вдруг какого-то глухого шепота.
Страх снова овладел ими, и, взглянув, они увидали перед собою утесистые скалы, в которых издавна египтяне, а затем и христиане высекали каменные склепы.
