Скиф - Коробков Николай Михайлович (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗

Стулья с выгнутыми спинками, широкие, с кожаными подушками кресла, длинные ложа перед высоким столом казались неудобными, а прочные, неподвижные стены мешали свободно дышать и вызывали враждебное чувство, — было бы хорошо все это разломать, разрушить, предать огню.

В саду густо разросшиеся деревья закрывали горизонт, а за ними опять шли изгороди и постройки, от которых все казалось узким и тесным.

Наконец явился раб, известивший, что баня готова, и сопровождаемый им Орик вошел в каменное здание, выстроенное около колодца. Помещение было довольно обширно и наполнено густым белым паром. Широкие скамьи тянулись вокруг стен. В середине стояло два больших, наполненных водой чана.

Орик разделся, оттолкнув раба, который хотел ему помочь, и в нерешительности подошел к чанам; но раб показал ему небольшое отделение с решетчатыми стенами и дном; горячий воздух, дрожа и колеблясь, поднимался над ним. Войдя туда, Орик почти задохнулся от жара. Пот сразу выступил на теле и потек струйками; это было немного похоже на привычную скифскую баню; в ожидании, что наступит приятный сон, он лег и некоторое время оставался так, но скоро почувствовал, что кровь стучит в голове, сердце бьется неистово и к горлу подступает тошнота. Он, наконец, послушался совета раба и, пошатываясь, вышел из потового отделения. Тотчас же из широкого деревянного сосуда раб вылил ему на голову холодной воды, потом, черпая из чана, начал окачивать его горячей, обжигавшей кожу, и затем более прохладной из другого чана; наконец предложил Орику лечь на широкий, низкий стол и стал растирать его оливковым маслом, смешанным с каким-то приятно пахнущим веществом. Окончив массаж, раб тонкой тканью вытер тело Орика досуха и подал ему новое платье: широкий, длинный хитон из белой ткани, цветную верхнюю одежду и сандалии.

Надеть все это показалось Орику изменой скифским обычаям; кроме того, он находил такую одежду неприличной и слишком длинной для мужчины. Поэтому он вновь облачился в свои широкие, сшитые из конопляной ткани штаны, рубаху, низкие кожаные сапоги, перехваченные ремешками, и вышел, вытирая лицо, опять покрывшееся потом.

Идантирс ждал его в комнате, предназначенной для обеда. На столе в широких мисках стояло жареное мясо, овощи, разварная рыба и плоды, никогда раньше не виданные Ориком: круглые, желтовато-красные, они были красивы на вид и покрыты нежной, пушистой кожицей. Один за другим он съел их несколько штук, потом, по примеру хозяина, лег перед столом на мягком ложе. Но обедать в таком положении казалось настолько неудобным, что он снова встал; взял блюдо мяса, сел, скрестив ноги, на полу и принялся есть.

Почувствовав себя сытым, он с кубком вина в руках стал расспрашивать Идантирса о рынках, куда могли отправить пленных скифов.

— Самым главным местом работорговли, — отвечал хозяин, — прежде был город Тир; туда свозили невольников со всего мира, и купцы покупали их там большими партиями, чтобы перепродавать в различных городах своих стран. Теперь же большие рынки есть во всех государствах и городах: и в Риме, и в Афинах, и на Самосе, и в Александрии; но, конечно, продают рабов и в каждом, даже самом маленьком городе. Там, обыкновенно, и цены ниже, потому что часто нет достаточно покупателей, тем более, что и сами граждане не настолько богаты, чтобы иметь слишком много рабов. Больше всего покупает их Рим. Трудно даже сказать, сколько их увозят туда. Греция обеднела теперь, и поэтому невольников в ней стало меньше, но говорят, что раньше в Аттике рабов было в двадцать раз больше, чем граждан [18]. Пятьсот тысяч рабов было в Коринфе и столько же в Этне. Ведь хорошие невольники очень выгодны для своих господ. Рассказывают, что отец знаменитого оратора Демосфена от своих рабов-ножовщиков имел больше 30 мин годового дохода, а от столяров — 40 мин. Кроме того, рабы нужны и для самого государства: именно из них состоит большая часть сыщиков, сторожей, палачей, даже полицейских.

Раньше, когда Ольвия, Пантикапея и Херсонес процветали, граждане сами почти не занимались ремеслом, — все за них делали невольники, но теперь республики обеднели и охотно продают рабов иноземцам. Я и не знаю поэтому, можно ли будет так просто найти твоего друга; боюсь, что придется посылать кого-нибудь разыскивать его на иностранных рынках, а это будет стоить очень дорого.

— Сколько бы ни стоило, — возразил Орик. — его надо найти. Я заключил с ним союз на крови и оружии и буду его разыскивать, пока у меня останется хоть что-нибудь из драгоценностей, добытых на войне; но если и ничего не останется, я буду продолжать искать его, и ты станешь помогать мне в этом. Так сказал царь Октомасада. Ситалке, вероятно, уже выкололи глаза или подрезали жилы на ногах, но это все равно, — он должен вернуться, если только жив.

Опустив глаза, незаметно подсмеиваясь над решительностью Орика, Идантирс сказал успокоительно:

— Ты напрасно думаешь, что твоему другу выкололи глаза: это совсем обесценило бы его; но, конечно, не следует ожидать, что его жизнь будет приятна. Ведь, кроме палки, ремня и бича, если он не будет повиноваться и работать, к нему применят кандалы или железный обруч, который связывает тело, или даже забьют в колодки руки, ноги так, что нельзя будет пошевельнуться. Но пусть все это не пугает тебя. Если ты не будешь жалеть денег, мы его найдем, и он снова вернется в степи. А теперь ты, наверное, хочешь отдохнуть после долгого путешествия? Я прикажу приготовить тебе постель.

Но Орик отказался. Не доверяя рабам, он отправился посмотреть своего коня; потом на земле в саду расстелил войлок, покрылся плащом и заснул.

Прошло несколько дней. Идантирс все еще не возвращался из Ольвии.

Скучая от томительного безделья, Орик бродил между обширными полями, покрытыми уже созревающей пшеницей, заходил в грубо сколоченные из бревен хижины — то более или менее обширные, то маленькие, темные землянки с черной бахромой свисавшей с потолков копоти, наросшей за зимнее время, когда здесь топились дымные очаги.

Между скифами-земледельцами и кочевниками всегда существовала вражда. Царские скифы презирали оседлых, нередко нападали на них и заставляли платить дань, но кочевника-гостя везде принимали радушно, угощали сладким вином, молоком и хлебом, испеченным в виде широких, больших лепешек.

Они были бедны, все эти земледельцы, и должны были всю жизнь проводить в работе, вспахивая и засевая поля, чтобы собранный хлеб продавать затем в Ольвию. Их разоряли нередко проходившие через их пределы дикие сарматы, саи и галлы-галаты, которые, нападая на греков, попутно грабили и скифов-земледельцев.

Лишь недавно освободившаяся от власти великого скифского царя Палака, Ольвия регулярно платила ему дань и беднела все больше; хлебные закупки уменьшались, цены падали, и многим пахарям приходилось оставлять свои деревни и уходить в город, где жило уже немало их соотечественников, занимаясь ремеслами и торговлей или исполняя обязанности низших городских служащих.

Смотря на эту жалкую жизнь, Орик удивлялся добровольному рабству земле и труду, которое несли земледельцы, и это еще больше вызывало в нем презрение к оседлой жизни. Ему казалось даже, что сам он среди этих людей начинает терять то чувство полной свободы, которое испытывал в широкой степи, на охоте, во время походов...

Он уже начинал думать, что больше не может ждать, и решил отправиться навстречу Идантирсу к Ольвии, если тот не приедет в течение ближайших трех дней.

В ожидании этого срока он уезжал верхом в поля, стараясь отыскать широкие и ровные пространства, не перегороженные и не занятые пашней, или отправлялся к реке и, пустив своего коня пастись, купался и целыми часами лежал на берегу.

Наконец, на шестой день, Идантирс вернулся в сопровождении нескольких лошадей, навьюченных товаром и охранявшихся вооруженными рабами. Ситалку ему найти не удалось; он мог лишь узнать, что большая часть пленников отправлена для дальнейшей продажи в Херсонес. Он заявил, что сам не имеет возможности ехать туда, но предложил дать Орику знакомого с греческим языком проводника, — при помощи его можно будет проникнуть в город и получить дальнейшие справки.