Славянский меч (Роман) - Финжгар Франц (полная версия книги txt) 📗
— Вина! — заревел он.
Тунюш опрокинулся назад на попону, протирая болевшие глаза. Раб быстро налил вина из меха и, как изваяние, застыл перед Тунюшем. Тот долго не принимал чаши у него из рук.
Вдруг, незваный, перед ним склонился старейший из сопровождавших его гуннов.
— Мой господин, сын величайшего короля Аттилы, твой раб приветствует тебя и…
— Седлайте коней и двигайтесь к северу. Там, где Тонзус поворачивает на запад, — ждите. Остальным — немедленно в засаду на Эпафродита.
— Твоя воля, господин. Но только позволь твоему рабу вымолвить слово!
— Говори!
— Беда случилась ночью! Сторож убит, двух добрых коней угнали.
Яростью вспыхнули глаза Тунюша, казалось, они вот-вот выскочат из орбит. Он скрипнул зубами и с такой злобой ударил стоявшего перед ним на коленях раба, что тот застонал.
— Псы! Зачем господину псы, когда он спит? Чтобы стеречь его. А вы не стерегли меня! Вы не псы, вы гнилые грибы, падаль, которой гнушаются даже добрые орлы! Подайте мне бич!
Тунюш вскочил на ноги, схватил бич и, словно огнем обжигая, стал хлестать всех, кто попадался ему под руку. Убитого гунна он велел хлестать за то, что тот был плохим сторожем. Труп он не разрешил закапывать, повелев оставить его на растерзание волкам и лисицам.
Немного охладив таким образом свой гнев, он вернулся на ложе и призвал к себе старейших.
— Говорите, кто угнал коней? Кто убил сторожа?
Слово взял Баламбак.
— Господин, ты сам хорошо знаешь, кто тот негодяй, что коснулся твоих коней! Но коли ты требуешь, твой смиренный слуга скажет. Баламбак пошел и измерил следы в болоте и следы возле огня. И смотри, господин, это оказались следы того славина, которого ты вчера вечером дружески угощал.
— Славина? Старого?
— Молодого, господин!
— В погоню! Баламбак, бери лучшего коня и лучшего воина — и за ними! К завтрашнему утру ты принесешь мне его голову. Исчезни! Лети, как вихрь, загони обоих коней, но чтоб голова этого пса была передо мной!
Выбрав себе товарища и коня, Баламбак по следу выехал на дорогу; по ней всадники пустились бешеным галопом; только гуннским коням под силу была такая дикая скачка.
Тунюш повторил свой приказ. Нагруженных коней он отослал вперед, а сам с воинами укрылся в засаде.
Радован и Исток мчались всю ночь. Дорога была ровная, нигде ни холмика, справа шумела река Тонзус. Кони насытились и отдохнули. Исток держался на спине коня так, словно сидел дома, в граде, на мягкой шкуре. У Радована же капельки пота стекали по седым волосам, орошая лоб и скатываясь по длинной бороде. Когда взошло солнце, он начал отставать. Его конь бежал не так резво, как конь Истока. Он не поднимал так высоко ноги, и шаг его был короче. Лишь изредка конь вскидывал голову, но чаще она у него сонно висела. Исток поджидал Радована, ласково уговаривал его крепче подобрать поводья. Конь Радована казался моложе и резвее, чем Истоков. Но животное не чувствовало твердой руки, не чувствовало тисков молодых сильных колен.
Радован то и дело утирал пот со лба и что-то бормотал. Косматые брови его хмурились, он угрюмо смотрел меж конскими ушами вдаль.
— Отец, обменяем коней!
— На твоем мне, конечно, будет лучше. О, я глупец!
Он сердито толкнул локтем свою лютню, сползавшую со спины. Правой рукой хлестнул коня так, что тот вскинул длинную жилистую шею и проворно стал перебирать ногами.
— Так, отец, так!
Они поскакали рядом. Оба молчали. Исток радовался, что лошади пошли резвее.
Юноша часто украдкой оглядывался, не видно ли вдали на ровной дороге серого облачка пыли. Его охватывала тревога. Если гунны тут же обнаружили пропажу и кинулись за ними — они погибли. Один он ушел бы от них. Но с Радованом? Старик не выдержит.
Поэтому он то и дело незаметно подхлестывал коня Радована. Старик вздрагивал и взмахивал руками, чтоб удержаться в седле.
— Ты сбросишь меня с коня! Ты убьешь меня! Ох, песий сын!
— Нет, отец! Нам надо торопиться! Если гунны пошлют погоню…
Радована охватил страх. Но он не подал виду. Стиснув изо всей силы своего коня усталыми ногами, он подобрал поводья, и они снова пошли быстрым галопом. Пот все обильнее стекал по его лицу.
Солнце близилось к зениту. Слева и справа потянулись высокие холмы, долина сузилась, на склонах среди пожелтевших деревьев белели домики.
Путники придержали взмыленных и усталых коней. Радован осмотрел склоны по обе стороны.
— Неужто еще нет Эпафродита? Пьянствует в Адрианополе, негодный гуляка, а Радован мучайся из-за него. Пускай подстерег бы его Тунюш! И зачем я только послушался тебя, Исток?
— Не сердись, отец! Ты же сам посоветовал!
— Сам посоветовал! Разве певец скажет: «Бери нож и режь!»? О Морана! Как хорошо и спокойно было ходить одному. А с тобой мука мученическая!
— Давай, Радован, если хочешь, пойдем пешком. Приляжем в тени, ты отдохнешь. У меня есть фляга вина. Видишь, для тебя берегу! Может быть, гунны и не погонятся за нами.
— Не погонятся? Что ты знаешь! Я знаю одно — надо бежать, хоть у меня болят кости так, словно десять мор [40] ездило на мне три ночи подряд. О Морана!
Шагом двинулись они по пыльной дороге. Кони хватали зубами высокую траву на обочине.
— Дай мне флягу!
Исток полез за пазуху и, вытащив порядочную тыкву, протянул ее Радовану. Тот жадно припал к ней.
Вдруг далеко впереди Исток увидел вздымающееся облако пыли. Послышался скрип колес.
— Отец, смотри! Должно быть, купец!
Радован оторвался от наполовину опустошенной тыквы и стал вглядываться вдаль. Скрип колес теперь доносился отчетливо, можно было даже различить уже лошадей.
— Клянусь Святовитом, Эпафродит! Кто же другой? Он с утра выехал из Адрианополя и хорошо гнал лошадей. Путь-то впереди долгий.
Он снова приложился к тыкве, зажмурился и опустошил ее до последней капли.
— Ну, теперь быстрей, сынок! Пусть Эпафродит увидит, как я намучился!
Он погнал коня с юношеским пылом, пыль взвихрилась следом, и расстояние между ними и купцом стало быстро уменьшаться.
— Pax, eirene, pax, eirene! [41] — громко закричал Радован, поднимая высоко над головой свою лютню, когда они приблизились к каравану, потому что впереди ехали восемь хорошо вооруженных всадников. Заметив Радована и Истока, те дали коням шпоры, выставили копья и окружили кольцом незнакомых путников.
— Pax, eirene! — повторял Радован и кланялся. Увидев, что они безоружны, всадники опустили копья и с любопытством стали разглядывать пришельцев, однако из круга их не выпустили. Повернув коней, они вместе с ними подъехали к остановившейся повозке.
Радован утирал пот и беспрестанно повторял: «Рах, рах, рах».
Едва переведя дух, он на ломаном латинском языке пополам с греческим осведомился, здесь ли купец Эпафродит.
Всадники удивились, и кольцо вокруг Истока и Радована сузилось.
— Зачем тебе наш господин Эпафродит?
— Чтоб спасти его от смерти! — Радован гордо взглянул на всадников. Страх его прошел, возвратилась храбрость и вместе с нею хитрость продувного музыканта.
— Чтоб спасти его от смерти? — переспросили всадники и, переглянувшись между собой, расхохотались.
— Клянусь Христом, которого почитает ваш господин, что вы глупцы, если смеетесь над моими словами!
— Сбрось с коня этого придурковатого варвара! — буркнул коренастый всадник, пробиваясь к Радовану.
Радован услышал и злобно повернулся.
— Сбрось варвара, сбрось, пожалуйста! Варвар пойдет своим путем, а ваши головы будут валяться в траве, как срезанные тыквы. Клянусь Христом!
Радован неловко перекрестился.
— Молчи! Ступайте себе дальше и не мешайте господину отдыхать в своей повозке. От смерти его спасут наши копья и мечи.
