Бухенвальдский набат - Смирнов Игорь (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT) 📗

И какова же была наша радость и гордость, когда прибежавший Ленька громогласно сообщил:

– Вальтер отказался от норвежцев, он остается с нами!

И когда Вальтер Эберхардт появился в дверях блока, мы встретили его возгласами и рукоплесканиями. Он был глубоко растроган и тут же деятельно принялся хлопотать. Достал где-то несколько лишних одеял, кому-то сумел сменить порванное белье, притащил на блок кое-что из теплых вещей, чтобы раздать их самым слабым и больным.

Зато, когда подошел день его рождения, 24 ноября, мы решили его отпраздновать торжественно. Вечером после переклички в бараке негде было яблоку упасть. Пришли товарищи из других блоков – советские и немецкие. Гостей пришлось устраивать на шкафах и балках. Вальтера усадили в конце длинного стола и торжественно преподнесли ему поздравительный адрес – его разрисовали свои же художники и написали по-немецки:

«Десятый день рождения – в тюрьме и Бухенвальде. Этого многовато, милый Вальтер.

Давай в одиннадцатый раз встретимся на воле, а пока горячо поздравляем!

Самые лучшие пожелания ко дню рождения. Твои русские товарищи».

Но самым главным подарком был большой торт, сделанный из хлебных крошек, с пятиконечной звездой из свекольного повидла, который величественно, под аплодисменты внес Ленька, верный помощник и переводчик Вальтера.

А Вальтер, ни о чем не подозревавший даже днем, был совершенно потрясен и от волнения забыл все русские слова. Он что-то пытался говорить по-немецки, но слова его тонули в гуле приветствий.

Нет, положительно все складывалось как нельзя лучше на нашем 41-м блокр. Здесь заключенных не били, здесь царила атмосфера дружелюбия. И это было замечено кое-кем…

Как-то ко мне подошел Василий Азаров:

– Иван Иванович, кто-то у вас по вечерам ведет поучительные беседы…

Я хитрю:

– Есть такое дело. Увлекательно рассказывает, а кто – не знаю, не видно в темноте…

– Ну, вы-то, вероятно, знаете, – смеется Василий. – Это ваши ребята хорошо придумали. Многие одобряют работу на вашем блоке и просили передать, чтобы вы соблюдали большую осторожность. Когда кто-то рассказывает, выставляйте у дверей надежных ребят на случай появления эсэсовцев. Я давно в Бухенвальде и знаю, что это не лишнее. Кроме того, во время рассказа никого не выпускайте из блока. Вы меня поняли? Договорились?

– Понял. Договорились.

Я был рад. Вот и первое поручение. Не знаю, от кого оно исходит, но Василий говорит так серьезно не случайно и не только от себя.

Действительно, все складывается как нельзя лучше. Я уже чувствую себя нужным и даже полезным кому-то.

И вдруг один нелепый случай чуть было не опрокинул все…

Зима – время самое тяжелое для плохо одетых, изможденных недоеданием узников Бухенвальда. Участились смерти, труповозы не успевали убирать мертвых.

В один из рабочих дней Ленька сказал мне:

– Иван Иванович, на 25-м блоке больных на целый день запирают в умывальной. Это блоковый – Вилли Длинный – хочет показать эсэсовцам, что у него образцовый порядок и все люди на работе.

Я не сразу поверил этому. Вилли? Может ли он пойти на такое?

А Ленька тормошит меня:

– Не верите? Пойдемте вместе, посмотрим.

Я отправился за ним. Вошел в барак. Никого. Две двери: правая, в уборную, открыта, левая – заперта. В замочную скважину видно: на цементном полу сидят люди. Не шевелятся. Я дал знак Леньке: постучи в дверь. Он легонько стукнул. Кое-кто из сидящих шевельнулся, несколько голов повернулись к двери и тут же опустились.

Не могу передать, какое чувство ярости и жалости овладело мной. Мы с Ленькой переглянулись и решили идти к блоковому протестовать, доказывать – словом, там видно будет…

Но едва я обернулся от двери, как увидел Вилли. Он стоял передо мной гора горой – высоченный, могучий, в плечах косая сажень, а рядом с ним два его помощника. Недолго раздумывая, Вилли схватил меня за шею огромными лапищами и поволок в помещение. Я еще пытался сопротивляться, хватался руками за косяки дверей. Били основательно. Чья-то услужливая рука подала Вилли железный скребок, каким обычно очищают наледь с лестниц. Я помню только одно – Ленька выскочил из барака и закричал что было сил:

– Братцы! Русские! Помогите! Убивают нашего подполковника Ивана Ивановича!

Только после я узнал, что было дальше.

Первым во главе команды мусорщиков ворвался Толстяк. Он бросился к Вилли Длинному с метлой в руках. У Вилли был только один путь для отступления – вбежать в спальню и выпрыгнуть в окно. У входа в барак уже толпились, русские. Вилли в несколько прыжков добежал до 30-го блока, надеясь найти защиту у Вальтера Эберхардта. Он ведь знал, каким авторитетом пользуется Вальтер у русских!

Но Вальтера на блоке, видимо, не было, зато неизвестно откуда взявшиеся русские пытались поймать его.

Вилли снова выпрыгнул через окно спальни и где-то скрылся.

Я очутился в лазарете. Русские врачи Суслов и Гурин уже залатали пробоины, полученные мной от скребка, положили примочки на ушибленные места. И вот я лежу на нарах в своем 30-м блоке. От нервного потрясения меня кидает то в жар, то в холод. Временами погружаюсь в забытье.

Когда я окончательно пришел в себя, увидел, что около меня сидит пожилой человек с большой головой, грубо отесанным лицом. Его широко расставленные серые глаза участливо смотрят на меня. Я догадался, что это третий староста лагеря немецкий коммунист Пауль Шрек.

Он положил руку на мою перевязанную голову и спросил по-русски:

– Ты можешь, Иван, сейчас понять, что я скажу?

– Постараюсь понять, говори.

– Нельзя, Иван, допустить, чтобы сегодняшний случай стал причиной ненависти и конфликта между советскими товарищами и немецкими коммунистами. Ты об этом подумай. Ответ дашь через товарищей, которые придут к тебе, – добавил он, поднимаясь. Желаю тебе скорого выздоровления.

Прошло сколько-то времени, и я увидел перед собой пожилого, тощего-претощего немца, наклонившегося надо мной Через большие стекла очков смотрели на меня грустные глаза.

– Меня зовут Густав Bегерер, я врач, – сказал он тоже по-русски. —Тебе нужна какая-нибудь помощь?

– Спасибо за заботу, Густав. Мне ничего не нужно.

– К тебе, Иван, есть просьба от немецких товарищей. Некоторые русское происшествие на 25-м блоке стараются раздуть. Это может иметь тяжелые последствия и для вас, и для нас. Ты, Иван, должен помириться с Вилли. Он человек неплохой, только грубый, невоспитанный, деревенский.

– Ты, Густав, требуешь невозможного. Меня Вилли Длинный избил, и я же должен просить у него прощения.

– Прощения просить не нужно. Ты только перейди хотя бы временно на 25-й блок.

Я упорствую:

– Тут дело сложное, Густав. Если бы речь шла только обо мне, все можно было бы просто уладить. Но Вилли издевался над больными, истощенными людьми. Этого теперь не скроешь…

– Вилли мы накажем сами. Даю слово, что на всех блоках, где старостами немецкие коммунисты, никогда ничего подобного не повторится.

Он ушел.

Опасения немцев имели под собой почву. Среди русских возбуждение. Вошел Ленька, потирая пудовые кулаки:

– Иван Иванович, сегодня после поверки всех немцев-блоковых перебьем. Уж это мы организуем!

Он стоял передо мной, как солдат, готовый выполнять боевое задание. Я сам еще не все понял и решил, но чувствовал, что немцы обеспокоены не случайно, последствия конфликта могут быть самые тяжелые и для них, и для нас.

– Садись, Леня. Давай обдумаем вместе. Дело тут очень сложное. Ты говоришь: перебьем всех немцев-блоковых. Ну, а Вальтера тоже убить?

Интересно, что он скажет. Я знаю, Вальтера.

– Нет, Вальтера не тронем.

– А блоковых 60-го и 44-го блоков тоже убить?

– Говорят, они хорошие ребята, не тронем.

– Вот видишь. Немцы разные. В лагерях военнопленных мы видели только охранников и знали: это наши враги, их надо ненавидеть и обманывать. А здесь все по-другому. Видел, кто сегодня приходил ко мне?