Шестиглавый Айдахар - Есенберлин Ильяс (лучшие бесплатные книги .txt) 📗

Когда Бату стал ханом Золотой Орды, он поступил так, как завещал великий дед. Преданные гвардейцы окружили его трон. Только назывались они не кэшиктэнами, а туленгитами.

Орусутских послов, уставших от долгой дороги и от устроенного в их честь Сартаком пира, отвели в покои. У двери в комнату, где предстояло спать Данилу, встал туленгит с обнаженной саблей. Боярин разделся, собираясь было лечь в постель, расстеленную на громадной шкуре тигра, как открылась дверь и с факелом в руке вошел советник Сартака ромей Койак. Отблески пламени заметались по коврам, которыми были увешаны стены комнаты, и их причудливые узоры заиграли таинственным светом, то наливаясь красками, то тускнея.

Ромей молча поклонился.

Данил выжидающе смотрел на вошедшего, ждал, что скажет Койак.

– Сейчас по велению великого хана для вас приведут девушку.

Боярин удивленно поднял голову.

– Девушку?

– По древнему монгольскому обычаю, если прибыл уважаемый гость, всегда поступают так…

– Но ведь христианская вера запрещает это. Разве великий хан Сартак не христианин?

Тонкие губы ромея тронула чуть заметная улыбка, но он тотчас же спрятал лицо в тень.

– Нет, – сказал он. – Хан – монгол…

Откуда было знать боярину, что Сартак, приняв христианскую веру, по-прежнему придерживался монгольских обычаев? Всякое было намешано в новом хане Золотой Орды. В нем сочетались и глубокая преданность языческим заветам Чингиз-хана, и хорошее знание правил и догм христианства. В своих делах и поступках он не всегда руководствовался ими…

Данил хотел подробнее расспросить Койака о хане, но ромей уже исчез, и тихонько стукнула закрывшаяся за ним дверь.

Вскоре туленгит огромного роста втолкнул в комнату девочку лет двенадцати-тринадцати – нежную, как шелк, и красивую, как цветок.

Согласно порядку, установленному еще Чингиз-ханом, дворцовая стража несла не только военную службу. В обязанность туленгитов входило проведение различных празднеств в Орде и даже снабжение продовольствием ханской ставки. Судьба мужчин и женщин, состоящих при дворце, кроме ханских родственников, находилась в их руках. Вот поэтому-то, получив от Сартака приказ, начальник стражи по своему усмотрению распорядился единственной дочерью вдовы, которая работала на ханской кухне.

Втолкнув девочку, туленгит, прижав руку к груди, молча поклонился боярину и исчез за дверью.

Девочка была удивительно красивой. Тонкая, как весенняя травинка, белолицая, с огромными, как у верблюжонка, глазами, с косами, черными словно ночь. Глаза, полные слез, со страхом смотрели на боярина.

Данил тихо подошел к ней и опустил руку на спину. Худенькое тельце девочки задрожало. Она закрыла лицо руками и громко заплакала.

Ласково подталкивая девочку, боярин подвел ее к двери.

– Не бойся. Я не трону тебя, – с трудом подбирая кипчакские слова, сказал он.

Но девочка, видимо, не услышала его. Она по-прежнему продолжала рыдать.

Данил открыл дверь и сказал туленгиту:

– Пусть идет к себе. Мне не нужна женщина.

И на следующий день хан Сартак не стал вести переговоры. Ему хотелось показать орусутским послам своего быстрого иноходца, свору гончих и похвастаться меткими воинами-стрелками. Поэтому он затеял охоту.

Орусутов подняли на рассвете. Зима в этом году выдалась суровая, снежная, и, казалось, со всей кипчакской степи собрались к ханским табунам волчьи стаи.

Специально выделенные для охраны табунов воины ничего не могли поделать с хищникам. Снег проваливался под копытами коней, и волки успевали уйти от погони. Только стремительные и легкие гончие да искусные стрелки могли помочь справиться с серыми разбойниками.

Поздно вечером вернулись в Орду усталые охотники. Удача сопутствовала им – добыча была большой. Договорившись с ханом, что переговоры начнутся утром, орусутские послы разошлись по отведенным для них покоям.

Едва Данил лег в постель, как вчерашний туленгит вновь привел в его комнату девочку с глазами верблюжонка.

Она не плакала, как вчера, только тревожно и боязливо оглядывалась на дверь. Боярин понял – девочка хочет что-то сказать. Он жестами позвал ее к себе.

Преодолевая страх перед орусутом, девочка на цыпочках приблизилась к нему, наклонилась к самому его лицу и горячо зашептала:

– Не пей рашия – вино, которое подадут тебе завтра.

Данил понял только «рашия – вино». Он знал – так называется вино, которое обычно пьют монгольские ханы. Сердце вдруг подсказало – девочка предостерегает его. Боярин похолодел от недоброго предчувствия.

– Что ты сказала? Повтори…

Девочка удивилась, что орусут не понимает ее языка. Глаза ее потемнели от отчаяния, но вдруг в них сверкнула искорка, и она вновь зашептала, сопровождая слова жестами:

– Завтра тебя угостят вином – рашия, – девочка ткнула в грудь боярина пальцем. – А ты не пей. – Она замотала головой и показала, как отталкивает руками чашу. – Если выпьешь… – девочка поднесла сложенные ладони ко рту, словно собиралась пить напиток. – Умрешь! Погибнешь… – девочка изобразила умирающего человека.

Данил понял.

– Вино-рашия… – повторил он, пристально вглядываясь в взволнованное лицо девочки.

– Да! Да!

Боярин благодарно улыбнулся.

– Спасибо… – и погладил ее по голове. – А теперь иди… – Данил показал рукой на дверь.

Девочка проворно и неслышно бросилась к выходу.

В судьбах людей и даже целых народов заметное место всегда отводилось вину. История знает примеры, когда государство из-за того, что его подданные слишком любили вино, превращалось в прах и навсегда исчезало с лица земли. Могущественные страны, завоевывая земли более слабых соседей, вместе с насилием, творимым оружием, кроме обычной жестокости, несли вино. Захватчики, не добившись желаемого оружием, подчиняли себе людей религией, обычаями и опять же вином. Страшным бедствием для народов, у которых еще не сложилась государственность, было вино. Это хорошо понимал Чингиз-хан. Он знал: чтобы победить врага, мало иметь железную дисциплину. Помимо этого должна быть другая сила, которая бы подогревала, туманила ум и чувства воинов его многонациональной Орды. Поэтому Потрясатель вселенной разрешал грабить, насиловать женщин и пьянствовать. Он и сам любил вино и, употребляя его, часто не знал меры. Однажды, когда многодневная пьяная оргия в ставке едва не кончилась гибелью хана, его советник Шиги Хутуг с горечью сказал:

– О великий хан, я не знал раньше, что есть на свете сила, которая стоит выше тебя…

Чингиз-хан, уязвленный словами советника, снял с головы борик, положил его на трон и низко склонился перед ним.

– Выше меня только моя шапка, – сказал он высокомерно.

– Нет, – возразил Шиги Хутуг, – выше тебя вино.

Может быть, этот разговор, а быть может, и дальнейшие события вдруг изменили образ жизни Чингиз-хана. Он стал воздержан к вину и жестоко карал тех, кто поступал иначе.

После победы Угедэя и Джагатая над хорезмшахом Мухаммедом их войско едва не погибло. Захватив столицу Хорезма и отыскав дворцовые винные подвалы, монгольские воины ударились в пьянство. Сыновья Чингиз-хана, их нойоны, рядовые воины пили неделю, две, пили до потери сознания. Одуревших от вина монголов целыми сотнями вырезали уцелевшие жители Хорезма.

Узнав об этом, Чингиз-хан впал в ярость. Он отправил в Хорезм специальный отряд, который с помощью китайского порошка, состоящего из измельченной серы и хлопка [20], взорвал винные подвалы шаха.

Так было спасено монгольское войско.

Историки утверждают, что Чингиз-хан разгневался на своих сыновей за то, что они присвоили себе всю добычу. Но дело, видимо, не только в этом. Потрясателя вселенной напугало то, что дети его, предавшись пьянству, не смогли догнать и полностью уничтожить разгромленное войско хорезмшаха. Именно после этого события он велел записать свои слова:

«Пьяный человек глух и слеп, в нем нет ума и понятия. Его знания и талант ничего не стоят. Он ничего не добьется, кроме позора. Правитель, склонный к пьянству, не способен на великие деяния. Предводитель войска, отуманенный вином, не может вести воинов. Пьяный нойон не поймет, куда послал стрелу и попал ли в цель.