Остров Буян - Злобин Степан Павлович (читать книги без регистрации полные .txt) 📗

– Сколь ветчины! – громко сказал Устинов.

– На подворье свести скомороха, – повторил Мошницын приказ стрельцам тем же тоном, каким произносил его несколькими минутами раньше.

Осмелевший стрелец толкнул ногой Гурку.

– Простился с покойником – и пойдем, – сказал он, – а поминки завтра!

В этот миг медведь вздрогнул всем телом. Стрелец отшатнулся, но тут же поняв, что это была последняя предсмертная дрожь убитого зверя, схватил скомороха за шиворот.

Гурка встал.

– Ну, смотри, дворянин, вспомнишь Мишу! – пригрозил он, обратясь к Сумороцкому.

– Пойдем, гусаки! – сказал Гурка стрельцам и сам, распахнув дверь на площадь, вышел вон из избы…

– Сколь ветчины! – повторил Устинов и шевельнул йогой мертвую голову зверя.

– Теперь, Петр Андреич, довольна душа твоя? Больше обиды нет? – спросил Мошницын.

– Не кафтан обида, не скинешь с плеч! – возразил Сумороцкий.

– Не на город обида – на пришлого человека! Тут Земска изба ни при чем, – продолжал кузнец. – Как биться станешь? Все ли к делу готово? Раз сошлись мы тут вместе – ты все говори, что на сердце лежит. Мы тебе пособим, чем сумеем.

В этот миг вошел во Всегороднюю избу Томила Слепой. Не видя как следует в сумраке, освещенном двумя свечами, он наклонился низко к медведю, едва разглядел его и с безмолвным удивлением присел в стороне на скамью, не желая мешать беседе.

Сумороцкий мялся. Приготовленные заранее слова потерялись. Идя в Земскую избу, он обдумал все, но сейчас смутился множеством собравшихся выборных. Он еще не совсем разбирался, кто из них на его стороне и кто против.

Сумороцкий понимал, как важно Хованскому сохранить и отстоять острожек на левобережье. Сохранить этот острожек значило выстроить после второй и третий, это значило навести мост через Великую, это значило перевезти в Завеличье пушки, отнять у Пскова корма для скота и отрезать Изборск и Печоры, откуда во Псков привозили хлеб…

– Мыслю, что одолеем острог, – сказал наконец Сумороцкий.

Он видел – Михайла Мошницын с товарищами не хуже дворян понимают, что Завелицкая битва – это битва за дороги, за корма, за реку, за выгоны и за хлеб. И Сумороцкий представился озабоченным.

– Начальных людей маловато, – сказал он.

– Что же, я их рожу? – возразил кузнец. – Сами себя сколь в тюрьму посажали. Знатные есть дворяне, не хуже тебя, а с городом не хотят: изменные листы боярину посылают…

– Может, одумались бы, – сказал Сумороцкий. – Кабы еще с два десятка дворян да бой повести с умом – разом бы мы москвичей побили.

– Нешто дворяне лучше посадских стоять будут? – спросил Томила Слепой.

– Науку знают, как биться. Начальствовать могут, – пояснил Сумороцкий.

Томила Слепой и Михайла Мошницын с Неволей, Козой и Максимом поехали на монастырское подворье, где находились дворяне, посаженные сюда за сношения с Хованским, здесь же сидели воеводы – Собакин и Львов, три дьяка, князь Федор Волконский, стрелецкие головы, несколько попов и архимандритов и с десяток богатых посадских…

Земские выборные вошли в заплеванную грязную палату со сводчатым потолком и узкими окнами за решеткой, где помещались дворяне. Дворяне невольно поднялись с мест, сразу даже не сообразив, перед кем встают. Потом иные из них нарочито легли или сели, другие же сделали вид, что встали совсем не по поводу прихода старосты, а так, по каким-то своим нуждам.

Тогда Томила сказал:

– Господа дворяне, служба ваша нужна миру. Лучше с честью на поле пасть, нежели в тюрьме сгнить. С нами поп пришел. Целуйте крест, что худа не сотворите, никакие хитрости городу чинить не станете, да идите с честью по дворам, и от мира почет вам будет.

Дворянин Петр Козин, посаженный на подворье за письмо к Хованскому, не вставая с охапки соломы, на которой лежал, отозвался:

– Вы – воры, изменщики. Нечего вам на дворян надеяться, а нам крестного целования забывать да бесчестием милости воровской добывать. Идите к ворам умолять: вы разбойников да конокрадов из тюрьмы выняли, то вам и товарищи!

– Не только гостей у праздника, что Фома с женой, – заключил Коза, – что ты за всех кричишь? И кроме тебя у иных есть свои языки, – кивнул он на три десятка людей, заключенных в палате.

В ответ вышел из темного угла другой дворянин, Тимофей Астахов, и вывел на середину палаты сына, безусого паренька. Этот мальчик под видом босоногого посадского бежал из Пскова с письмом отца, но его схватили…

– Ей, кузнец, покарал тебя бог, сына отнял, опомнись! – сказал Астахов. – К чему город склоняешь? Мы крест целовали государю. Ежели топерво воровским мужикам крест поцелуем, кто веру нам имет! Пусть моего сына нынче на плаху положат – не быть ни мне, ни ему против государя.

– Старое целование поп разрешит и отпустит, – сказал Михайла.

– Воровской поп! – вмешался третий дворянин, Афанасий Вельяминов. – Слушайте вы, мужики: нечего нам толковать. Дворянам с мужиками не быть николи, как огню с водой. Наше дело за бояр и государя стоять да вас в дугу гнуть. Что мы против себя пойдем?! Ступайте, воры, откуда пришли!

– Спрос не грех, отказ не беда, – заключил Мошницын. – Кто схочет, дворяне, с нами идти под началом Петра Сумороцкого, те заутра отписку пришлите во Всегороднюю избу…

Староста вышел с товарищами из дворянской палаты, не спрашивая прочих заключенных.

– Собрать надо дворян, которые с нами встали, да все обсудить, как ударить, – предложил Томила Слепой, возвращаясь в Земскую избу.

К вечеру во Всегородней собрали дворян, согласившихся служить городу, и обсудили бой.

Иванка поднял мешок с овсом и в темноте двора прошел под навес. Шелест пересыпающегося в мешке овса привлек внимание пары лошадей, щипавших влажную от росы траву во дворе. Из мрака выплыли рядом их темные крупы, раздалось нетерпеливое фырканье, и теплое дыхание коснулось руки Иванки, который развязывал мешок.

– Балуй, балуй! Гляди – не дождешься! – дружески проворчал он, лаская мягкие, словно теплый бархат, губы коня и подставляя ему горсть овса.

Смачное хруптение зерна на крепких зубах и сдержанное жадное ржание второго коня рассмешили Иванку.