Тилль - Кельман Даниэль (читать бесплатно полные книги TXT, FB2) 📗
«Нельзя их недооценивать, — говорит себе доктор Кирхер, — это главное. Не недооценить их».
Суд садится: в центре доктор Тесимонд, справа от него Петер Штегер, слева Людвиг Штеллинг. А слева от Штеллинга, на небольшом расстоянии, поскольку письмоводитель хоть и отвечает за ход суда, но сам к процессу не причастен, стоит стул для него, доктора Кирхера.
— Ханна, — говорит доктор Тесимонд и поднимает лист бумаги. — Вот твое признание.
Она молчит. Губы не шевелятся, глаза потухшие. Вся она как пустая оболочка, лицо — как маска, надетая на пустоту, руки неправильно подвешены к суставам. «Лучше об этом не думать», — думает доктор Кирхер. И, конечно, сразу же принимается думать о том, что мастер Тильман сделал с этими руками, чтобы так их подвесить. «Лучше себе этого не представлять». Он трет глаза и представляет себе.
— Ты молчишь, — говорит доктор Тесимонд. — Тогда мы прочтем твои слова из допроса. Они записаны на этом листе. Ты их сказала, Ханна, а теперь все должны их услышать. Все теперь станет явным.
Будто эхо идет от его слов, кажется, что звучат они в каменном зале, а не на воздухе, под липой, под липовой кроной, под листьев короной — нет! Доктор Кирхер в который раз напоминает себе, как ему повезло, какой в том великий знак господень, что доктор Тесимонд избрал его своим фамулусом. Он ничего для этого не сделал, он не вызывался, не лез вперед, когда из Вены прибыл в Падерборн знаменитый муж, свидетель истинной веры, гость высших властей, который сделал им честь заглянуть по пути, — и поднялся внезапно в орденской церкви во время духовного упражнения, и подошел к нему: «Я буду задавать тебе вопросы, мальчик мой, отвечай быстро. Не пытайся угадать, что я хочу услышать, не угадаешь, просто отвечай, как есть. Кого Господь любит сильнее — безгрешных ангелов или человека, что согрешил и кается? Быстрее отвечай. Ангелы суть божественной, вечной природы или созданы, как мы? Еще быстрее. Есть ли грех часть Господнего творения, и если да, то любит ли Господь грех, как все свое создание, а если нет, как может быть такое, что кара грешника не знает конца и боль его не знает конца, и не знает конца его страдание в огне, говори быстро!»
И так целый час. Кирхер слышал свой голос, отвечающий на все новые и новые вопросы, а когда он не знал ответа, то придумывал, иногда с цитатами и источниками, не зря же Фома Аквинский больше сотни томов написал, никто все их не прочел, а изобретательность ему никогда не отказывала. И вот он говорил и говорил, будто кто-то другой произносил слова его голосом, он собрал все силы и потребовал от своей памяти все ответы, все имена и названия, и числа он складывал, и отнимал, и делил, не обращая внимания на то, как колотится сердце и кружится голова, и брат все смотрел ему в лицо так пристально, что ему и сейчас кажется порой, будто экзамен все еще длится и будет длиться вечно, будто все случившееся с тех пор — лишь сон. Тогда же доктор Тесимонд наконец отступил на шаг назад, прикрыл глаза и сказал, будто сам себе:
— Ты мне пригодишься. Мой немецкий нехорош, будешь мне помогать. Я возвращаюсь в Вену — священный долг зовет, ты едешь со мной.
И вот они странствуют вместе уже год. Долго добираться до Вены, если по пути столько неотложных дел: такой человек, как доктор Тесимонд, не может проехать мимо, если видит происки зла. В Липпштадте пришлось им изгонять демона, потом в Пассау выдворять бесчестного пастора. Стали объезжать Пльзень — уж очень там лютуют протестанты, проезжающих иезуитов могли бы и арестовать — и объезд этот привел их в деревеньку, где они потратили полгода на арест, пытки и казнь упорствующей ведьмы. Потом услыхали они, что в Байройте состоится драконтологический коллоквиум. Разумеется, пришлось направиться туда, а не то Эрхард фон Фельц, главный оппонент доктора Тесимонда, нес бы свою околесицу, не слыша возражений; дебаты их продлились семь недель, четыре дня и три часа. После этого доктор Кирхер понадеялся было скоро оказаться наконец-то в имперской столице, но, когда они ночевали в коллегиуме Виллибальдинуме, их вызвал на аудиенцию князь-епископ:
— Люди у меня ленивы, доктор Тесимонд, распорядители плохо ищут по деревням, колдуны и ведьмы расплодились, а никому и дела нет, у меня еле средств на собственную иезуитскую семинарию хватает, каноник все ставит палки в колеса. Поможете мне? Если только согласитесь, я вас облачу в звание коммиссариуса ад хок по колдовству и ведьмам, дам вам дозволение на месте и немедленно вершить высшую кару над злодеями. Вы получите все полномочия.
Потому доктор Кирхер колебался весь день после разговора с тем странным мальчиком, когда у него возникло подозрение, что дорога их снова привела к колдуну. «Что, если не сообщать ничего, — думал он, — промолчать, забыть, ведь мог же я и не заговаривать с ним вовсе, это была всего лишь случайность». Но сразу услышал голос совести: «Все расскажи своему ментору». Случайностей в мире нет, есть одна лишь воля Господня. Как он и думал, доктор Тесимонд сразу же решил заглянуть к мельнику, и потом все тоже вышло как всегда. И вот они уже которую неделю в этой богом забытой деревне, и Вена кажется дальше, чем когда-либо.
Тут он замечает, что все глядят на него, только обвиняемые смотрят в пол. Снова это случилось, снова он мыслями был не на месте. Остается только надеяться, что не слишком долго. Он быстро оглядывается по сторонам, приходит в себя — перед ним признание Ханны Крелль, знакомый почерк, его собственный, сам писал, а теперь должен зачитать. Он неловко протягивает руку, и как раз, когда его пальцы касаются бумаги, поднимается ветер — он выбрасывает руку вперед, и ему удается поймать лист. Теперь он держит признание крепко. И подумать страшно, если бы оно улетело, силен сатана, Повелитель Воздуха, то-то он был бы рад, если бы суд стал посмешищем.
Он зачитывает признание Ханны Крелль, и мысли его невольно возвращаются к допросу. К темной комнатушке в доме пастора, которая была чуланом, а стала местом дознания, где мастер Тильман и доктор Тесимонд день за днем работали над тем, чтобы добиться правды от старухи. У доктора Тесимонда мягкое сердце, он предпочел бы не видеть допроса с пристрастием, но согласно Кодексу о Тягчайших Злодеяниях императора Карла, обязательно присутствие судьи при всякой пытке, которую он распорядился провести. И признание обязательно. Ни один процесс не может окончиться без признания — никакое наказание нельзя назначить, пока обвиняемые в чем-то не признались. Хоть сам процесс и происходит в закрытой каморке, но в день суда признание подтверждается и приговор выносится на глазах у всех.
Доктор Кирхер читает вслух, и в толпе раздаются крики ужаса. Люди ахают, люди шепчутся, люди трясут головами, люди скрипят зубами от гнева и отвращения. Он слышит, как его собственный голос дрожит, когда он читает о ночных полетах и обнаженной плоти, об оседланном ветре и великом ночном шабаше, о крови в котлах и снова о голых телах, смотри, как они катаются, сцепившись, вот он, гигантский козел с неугасающим зудом, уж он отымеет тебя спереди и отымеет сзади под песнь преисподней. Доктор Кирхер переворачивает страницу, переходит к проклятиям: холод и град, насланные на поля, чтобы загубить урожай благочестивым людям, голод на всех набожных, болезни и смерть, и чума на слабых и детей. Несколько раз ему чуть было не отказывает голос, но он напоминает себе о священном долге и призывает себя к порядку. Слава Господу, он готов ко всему этому. Ничто из этих ужасных вещей ему не ново, он знает каждое слово, сам писал, и не один раз, а снова и снова, снаружи перед каморкой, в которой велся допрос и мастер Тильман извлекал на свет все те признания, которые должны быть сделаны на ведовском процессе: «А ведь ты и летала, Ханна? Все ведьмы летают, неужто именно ты да не летала, неужто станешь запираться? А шабаш? Разве не целовала ты сатану, Ханна? Если скажешь, будет тебе прощено, но если будешь молчать, то смотри, что у мастера Тильмана в руке».
— Все это воистину было, — читает доктор Кирхер последние строки, — так я, Ханна Крелль, дочь Леопольдины и Франца Крелль, супротивилась Господу и предавала христианский народ, творя пагубу своим согражданам, святой церкви и высшей власти. С глубоким стыдом признаюсь во всем и принимаю справедливое наказание, да поможет мне Бог.
