Синопский бой - Сергеев-Ценский Сергей Николаевич (версия книг .txt) 📗
— А если там есть, кроме турок, и англичане и французы? — обратился к нему Истомин.
Спицын же, командир «Кагула», покрутив головой и улыбаясь, ответил Истомину за Новосильского:
— Хотя я и не турок, а скорее англичанин или француз, но тоже ни за что бы не догадался так сделать!
И все улыбались, глядя на этого бедового капитан-лейтенанта, который сорок пять часов тащил за собой, как на невидимом буксире, четыре фрегата противника, справедливо рассудив, что бой с ними не может сулить ему победы, и к чему в таком случае напрасно и заведомо отдавать гибели и судно и команду, если можно этого избежать?
— Вы, Федор Михайлыч, говорите: не догадаются, но нам надо действовать так, чтобы не допустить их до этого, если бы они и догадались вдруг, — сказал Новосильскому Нахимов. — Пока они этого не сделали, — я лично за этим слежу, — и за один завтрашний день уж не успеют этого сделать; двести с лишком орудий снять с судов — на это на одно нужно большое время, но ведь нужно не только их снять, а еще и установить на берегу в укреплениях, — на это времени втрое больше-с; так что, о-поз-да-ли они с этим, господа! — протянул он и укоризненно, по адресу турецких адмиралов, покивал головой.
— Да, если бы они сделали так раньше! — сказал командир «Чесмы» Микрюков.
— А у них было время именно так сделать, — дополнил сказанное им Барановский.
Нахимов же заключил:
— Тогда они были бы неприступны-с! А если бы вдруг они взялись за это сегодня, то завтра же утром мы их должны были бы атаковать… Но я думаю все-таки, что завтра мы еще можем дать несколько отдохнуть и оглядеться в незнакомой местности командам новоприбывших судов, что я считаю очень важным, а восемнадцатого, господа, может быть атака, и там уж что бог пошлет, да-с, что бог пошлет!.. Однако в успех я верю. Надеюсь вполне на вас, что верите и вы все; а уж что касается младших офицеров и молодцов-матросов, то в этих не может и тени возникнуть сомнения, что они обрадуют Россию… и тени сомнения быть не может… Расскажите, господа, вашим командам о Наваринском бое… Вот вы, Владимир Иваныч, как очевидец, да и дар слова имеете, хорошо можете это им напомнить! (Истомин поднялся, слегка наклонил корпус и сказал: «Есть, Павел Степаныч!») Напомните матросам, как еще за месяц до Наваринского боя турки выказывали страх перед русскими — не перед английскими, не перед французскими, а именно перед нашими судами! Когда мы, делая эволюции только, сближались с их судами, — это видели тогда все, господа! — турки бежали в сторону английского флота!.. Английский флот им казался гораздо менее страшен, чем русский: вот как напугал их еще адмирал Ушаков! Я сам читал после, — где-то в английской газете печаталось письмо сына адмирала Кодрингтона из Наварина матери в Лондон; от тех времен письмо, — и он буквально пишет матери то самое, что я вам сейчас сказал. Так что, стало быть, англичане этот страх турок перед русскими моряками заметили-с!.. А строй их и перед Синопом такой же самый, как и в Наваринской бухте: подкова-с… полумесяц… самый неудачный для них строй, так как не станут же они идти на охват нас с обоих флангов! Вообще я уверен, что двигаться они не станут, поэтому и мы станем на якорь, как только войдем и построимся против них…
— Этот строй удобен для них только затем, чтобы выбрасываться на берег, когда они будут разбиты, — вставил Новосильский, лишь только сделал паузу Нахимов.
— Да, они выкинутся, это так, и едва ли, едва ли, господа, нам удастся захватить что-либо из этих судов, — посетовал Нахимов. — Если ветер послезавтра не переменится, то он будет нам в спину, а им в лицо, — вот еще причина, что мы должны укрепиться на своих местах, иначе нас ветер погонит на их суда, — а это худо. Войти же на рейд мы должны будем двумя колоннами: я с тремя кораблями буду действовать против их правого крыла и батарей, а вы, Федор Михайлыч, тоже с тремя — против левого и тоже двух или трех береговых батарей, — это смотря по тому, смогут ли нас достать их крайние две батареи; мне кажется, что они у них стоят неудачно, однако дело покажет, сколь дальнобойны там орудия… Что еще мне вам остается сказать, господа?.. Подробности будут изложены мной в приказе, за которым прошу прислать по одному младшему офицеру завтра утром, а пока, думаю я, что туркам ничего больше не остается, как защищаться отчаянно… Они хотя и верят в кисмет — в судьбу, но судьба судьбой, а дешево они жизни не продадут, и потери у нас должны быть не малые — главным образом от береговых батарей, разумеется. Так что, если мне суждено будет погибнуть во время сражения, — погиб же Нельсон в бою, — то команда эскадрой переходит к контр-адмиралу Новосильскому.
III
На другой день утром показалось со стороны Севастополя еще одно парусное судно, шедшее явно на соединение с отрядом Нахимова. Скоро узнали в нем фрегат «Кулевчи», бывший под командой капитан-лейтенанта Будищева, человека некрасивого и в то же время общего любимца во флоте, способного выкинуть любую озорную штуку, бонмотиста, игрока, кутилы. Он не пустился бы уходить от четырех фрегатов Османа-паши, он непременно бы затеял с ними драку — и, как знать, может быть, драка эта кончилась бы у него тем же, чем и у Казарского на бриге «Меркурий».
Под его командой даже и самый этот фрегат «Кулевчи» приобрел какой-то озорноватый вид. Задор сквозил во всех его снастях даже и теперь, после двух суток пути по очень беспокойному морю.
По приказу Меншикова, он вышел из Севастополя на рассвете 15-го числа, чтобы передать, наконец, Нахимову «высочайшее повеление», как ему следует поступать. Хотя это повеление было уже передано ему на словах Новосильским, но одно дело — на словах и совсем другое — на бумаге.
От Будищева Павел Степанович получил тот самый пакет, который посылал Меншиков раньше с пароходами «Одесса» и «Громоносец». Но оба парохода попали в шторм 7-8 ноября, который так повредил их, что они, не дойдя до эскадры Нахимова, повернули снова в Севастополь.
Высочайшие повеления состояли из трех пунктов: во-первых, турецкие приморские города не атаковать; во-вторых, турецкий флот стараться истребить, если он вышел в море; и, в-третьих, стараться отрезывать сообщения между Константинополем и Батумом.
Повеления эти весьма запоздали: они были помечены 23-м числом октября.
— Так-с… Да-с… Очень хорошо-с… Я уж над этим думал и говорил вчерашний день-с, — бормотал Нахимов. — В Синопе есть консульства… На них непременно выкинут национальные флаги, а? как вы полагаете? — спросил он Будищева, продолжая держать полученную от него бумажку.
— Не только свои флаги выкинут, а и себя тоже как можно дальше от Синопа, чуть только увидят, что корабли наши входят на рейд, Павел Степаныч!
— Ну да-с, это, конечно, так и будет, — согласился Нахимов. — Насчет консульских домов можно будет вставить в приказ, а гарантии дать, что они останутся в целости, — этого уж от меня не просите-с!
Был, кроме этого пакета, еще второй, более поздний, от Меншикова. Князь писал:
«Приказываю вам, по истреблении в Синопе неприятельских судов — двух фрегатов и двух корветов, пройти с эскадрою вдоль Анатолии к восточным берегам Черного моря, у которых появились турецкие пароходы и делают нападения на крейсирующие там суда…»
— Вот как? — изумился Нахимов. — А на какие же суда делались ими нападения, не знаете? И кто именно привез эти сведения в Севастополь?
Будищев ответил, что сведения получены там от командира парохода «Херсонес» Руднева, который был в эскадре Серебрякова при атаке поста св. Николая, окончившейся неудачно, а нападение трех пароходов на «Флору» было блестяще отбито и совершенно без потерь.
— Ах, молодцы! Вот молодцы! — обрадовался Нахимов, услышав о «Флоре». — Команда, команда у Скоробогатова молодец к молодцу! Да ведь и сам молодчина, — весь в команду свою; а команда — в него-с. И неужели же столько часов боя — и так-таки ни одного человека не потерял?
— Руднев привез донесение об этом контр-адмирала Вукотича.
