Головнин. Дважды плененный - Фирсов Иван Иванович (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗

Закончив распределение работ, Головнин спускался внутрь судна и теперь каждый день методически обследовал содержимое стометрового корпуса, начиная с самого первого помещения на носу, форпика. Оказалось, что кон струкция транспорта совсем отлична от фрегатов, бригантин, катеров. Во-первых, здесь отсутствовали артиллерийские палубы, деки. На судне имелось лишь четыре небольших пушки.

— Сии пушчонки для подачи сигналов и салютования, — пояснил Креницын, — для морского боя такая артиллерия пригодна лишь в потешном бое при Петергофе.

Удивили молодого мичмана и размеры внутренних помещений, особенно трюмов. Огромные отсеки, иногда от борта до борта, разные подъемные устройства для подъема тяжестей. Все предусмотрено — отдельно для боевых припасов и орудий, специальные хранилища для сухой и мокрой провизии, трюмы для бочек с водой и вином, других грузов.

— На то мы и транспорт, Василий Михайлович, — ухмылялся капитан, — все должно быть при месте и в сохранности. Чуток промахнешься — и провизия негодна, выбрасывай ее за борт, а на тебя начет казна произведет. В каком трюме груз не досмотришь, особливо тяжелый, к примеру пушки или бочки с ромом. Во время шторма, глядишь, судно ляжет на борт и не поднимется. Окажется килем вверху [32]. Как сказывают аглицкие, оверкиль сыграет. Головнин слушал внимательно, покачивал головой: «Такого в корпусе не преподавали».

— Сия наука, как сказывают, в практике, на деле. Ты, я гляжу, любопытствуешь во всем, это к добру. Пойдем в море, помаленьку оботрешься. В свое время и капитаном станешь, — одобрительно сказал Креницын, а Головнин вдруг густо покраснел. Капитан коснулся сокровенных мыслей мичмана…

Солнце припекало все сильнее, лед в Ревельской бухте потемнел, подтаял у берегов, появились разводья. Экипажи постепенно переселились на корабли, обживали кубрики и каюты. Корабельные колокола начали отбивать склянки, своим веселым перезвоном пробуждали от зимней спячки сонную жизнь Ревельского рейда… Эскадра начала готовиться к предстоящей кампании…

Готовился к отъезду, поближе к своей родине, и высокий гость императрицы. У границ Франции его с нетерпением ждали друзья-монархисты. Предпринималась очередная попытка восстановить на парижском троне династию Бурбонов. Прошлогоднее наступление на логово «гидры о тысяче двухстах головах» Австрии и Пруссии оказалось безуспешным. Республиканская армия Франции в сражении у деревни Вальми дала урок интервентам. Преследуя их, французы заняли Ниццу, Савойю, вошли в Бельгию, форсировали Рейн. Республика одержала первую победу. В европейских столицах вновь залихорадило правителей.

Перед отъездом графа д'Артуа императрица наградила его золотой шпагой с алмазами и надписью «с Богом за короля». Еще раньше она безвозмездно субсидировала герцогу ровно миллион золотых червонцев.

— Я намерена и впредь содействовать успеху ваших дел, — заверила она «его высочество» на прощальной аудиенции…

Адмирал Чичагов получил в начале апреля высочайший Указ: «Его королевское высочество граф д'Артуа возвращается морем, для препровождения которого прикажите фрегату „Венус“ и катеру [33] «Меркурий» быть в готовности и состоять в повелении генерал-майора и гвардии майора Римского-Корсакова».

В конфиденциальной беседе граф Чернышев распорядился тому же Чичагову:

— Графа разместить на «Венусе», его свиту на «Меркурии». С ними пойдет и транспорт «Анна-Маргарита», не везти же кораблем его винные припасы, кроме того, проинструктируйте командира фрегата и капитанов: ни о чем не расспрашивать своих пассажиров, по всем вопросам сноситься с генералом Римским-Корсаковым при его высочестве состоящем.

— Куда прикажете доставить сию высокую персону? — спросил Чичагов.

— Пункт назначения граф объявит капитану фрегата только по выходе в море. Так надобно. За ним могут следить французские шпионы.

Двадцать первого апреля 1793 года в журнале Адмиралтейств-коллегий появилась запись: «Фрегат „Бонус“, катер „Меркурий“ и транспорт „Анна-Маргарита“ отправились из Ревеля в назначенный путь, с его Королевским Высочеством графом д'Артуа».

В открытом море граф д'Артуа наконец-то объявил конечную цель похода — порт Гамбург. Узнав о пункте назначения, капитан Креницын повеселел и сказал Головнину:

— Слава Богу, хоть малость развеемся в Датских проливах и Немецком море. И ты, Василий Михайлович, обретешься в тех местах, Балтика-то море ближнее, а там подалее.

— Чего для в Гамбург-то идем? — полюбопытствовал Головнин.

— Сие, брат, мне неведомо. Но, видимо, наш венценосный пассажир дела затевает нешуточные. Моряки иноземные сказывают, во Франции суматоха великая. Государято, слышь, жизни лишили, а его вельможи с этим не смирились. Чернь-то власть прибрала, а рази такое порядок?

— И то, оно верно, — согласился Головнин, — Государь от Господа Бога поставлен править. На него руку поднимать, грех великий, безбожие…

Четвертый год после взятия Бастилии продолжались революционные события во Франции. Ломались и крушились вековые феодальные устои, пришел конец монархии, создавались совершенно новые законы. Для защиты государства требовалась вооруженная сила, но она толькотолько создавалась. Если на суше, с горем пополам, Конвент французской республики отбивался от внешних и внутренних врагов, то на море дела шли из рук вон плохо. В Бресте, Бордо, Тулоне французский флот пока оставался верным королевской власти. Эскадры французских кораблей не спускали королевские флаги.

Извечный соперник Франции, Англия, объявила ей войну.

Английское адмиралтейство начало открытую блокаду портов Франции, поддерживая сторонников короля в Вандее; на юге эскадра адмирала Худа оккупировала главную базу Тулон, тридцать французских линкоров потеснились, молчаливо уступая англичанам свое место…

Оно и поделом. Англия не имела сильной сухопутной армии и противодействовать своему сопернику могла только на море.

Русскую императрицу весьма тревожили слухи с Британских островов. Граф Безбородко докладывал по этому поводу:

— Из Лондона, ваше величество, посол наш Семен Романович сообщает в письме о сих событиях, — граф вынул из папки листок, — я вам говорил, это борьба не на живот, а на смерть между имущими классами и теми, кто ничего не имеет. И так как первых гораздо меньше, то в конце концов они должны быть побеждены. Зараза будет повсеместной. Наша отдаленность нас предохранит на некоторое время; мы будем последние, но и мы будем жертвами этой эпидемии.

Екатерина нахмурилась, сжала недовольно губы:

— Ну, положим, наверное, сие Воронцов с перепугу и перехлестнул, но мы, граф, не должны забываться. Подобная зараза и нас касалась не так давно. Вспомните крамолу радищевскую.

Безбородко, член непременного совета, три года назад подписывал смертный приговор Радищеву, зябко передернул плечами.

— Сие, государыня, все так, надобно нам этой чумы сторониться и укреплять с государями западными союзнические устои супротив Франции.

Британцы вдруг вспомнили о временах Кромвеля [34], начали обсуждать права человека, на улицах зазвучало непривычное слово «гражданин». Франция через проливы, рукой подать, потянулись связи с парижскими якобинцами. На улицах Лондона праздновали победы французов над интервентами. А вскоре в Париже появились английские парламентарии. Они объявили Конвенту: «Французы, вы уже свободны. Британцы готовятся стать свободными». Англичане, шотландцы, ирландцы выражали свои пожелания: «Ничего не будет удивительного, если в непродолжительном времени прибудут такие же поздравления в английский национальный Конвент».

В палате лордов забеспокоились, из-за Канала, как называли тогда пролив Ла-Манш, в порты Англии просачивались крамольные идеи. Правительство Питта предложило Петербургу заключить союз против возмутителей спокойствия.