Итака навсегда - Малерба Луиджи (читать книги онлайн полностью без сокращений .txt) 📗
Одиссей
Едва взяв в руки лук, я ласково погладил его, как музыкант гладит цитру или моряк — руль, прежде чем отдать швартовы. Я посмотрел, не источен ли червем белый ясень и достаточно ли крепки металлические скобы. Потом протер лук краем плаща, чтобы очистить его от слоя жира. Наконец, поплевав на ладони, я, ухватился за два металлических конца, хорошо проверил, насколько упруга лука, и быстрым движением согнул ее, натянув тетиву.
Гул удивления прокатился по залу. Я огляделся по сторонам и с вызывающим видом подергал тетиву, которая издала веселый вибрирующий звук, весьма зловещий для ушей женихов, вновь примолкших и замерших на своих скамьях.
Те, что помоложе, смотрели на меня растерянно, ибо поняли, что предмет этот мне знаком и я сумею использовать его с искусностью, достойной Одиссея.
Я вновь подергал тетиву, глядя, как женихи начинают подавать признаки нетерпения.
— У тебя в руках лук, а не цитра! — сердито закричал Антиной. Остальные хором поддержали его.
Тогда я неспешно сбросил на пол свой рваный плащ, взял из колчана стрелу и какое-то время постоял неподвижно со стрелой в руке, отчего напряжение в зале возросло.
Примерившись глазом к двенадцати стоявшим в ряд кольцам, я набрал в грудь побольше воздуха. Когда-то, когда я владел луком безукоризненно, стрела даже нс задевала колец секир.
— Ну-ка, давай покажи нам, на что ты способен, бродяга!
Наконец я натянул тетиву, согнув лук, прицелился и пустил стрелу, которая со свистом пролетела сквозь все двенадцать колец и высекла сноп искр из мраморной стены в глубине зала.
По залу пронесся тревожный гул, а затем наступила мертвая тишина.
— Не опозорил тебя гость, — обратился я к Телемаху, -которого ты так радушно принял в своем царстве и допустил к участию в состязании. Лук легко согнулся в моих руках, и стрела полетела в нужном направлении. Таков мой ответ на насмешки женихов, невольно глядящих теперь на меня с уважением, хотя им все еще хочется выгнать меня из этого дома, словно они его хозяева. Отныне мне будет отведено постоянное место за царским столом, — сказал я, повернувшись к онемевшим от удивления женихам, — оно принадлежит по праву мне, а не таким охочим до чужого добра бездельникам, как вы. Что ж, принимайтесь опять за еду и питье — ведь это ваше излюбленное занятие и предмет ваших вожделений, пусть играет музыка, может, она вернет вам приятное расположение духа. Правда, ненадолго. Если звуки цитры, пение и запах жареного мяса не смогут развеять ваши страхи, я берусь помочь делу, пользуясь вот этим луком и этими стрелами.
Я сбросил с себя рубище нищего, до сих пор прикрывавшее мою грудь, и заговорил громко, угрожающе:
— Праздник кончился. И уже не двенадцать колец будут мишенью для моих стрел.
С этими словами я пустил стрелу, попавшую в шею Антиноя как раз в тот момент, когда он поднимал наполненный до краев серебряный кубок с вином. Ангиной рухнул на пол, захлебываясь кровью, хлынувшей из раны на шее и изо рта. Упали на пол и кубок с вином, и еда, к которой он уже протягивал руку.
Охваченные ужасом женихи попрятались за колоннами и в углах зала, ища глазами оружие, которое мы с Телемахом предусмотрительно спрятали.
— Ты убил самого благородного и сильного из молодых мужей Итаки, и это преступление станет для тебя смертным приговором, — закричал Ктесипп, не показываясь из-за колонны.
— Почему вы прячетесь? Куда подевалась ваша наглость? Куда подевалась ваша спесь? — сказал я, обращаясь к женихам. — Вы надеялись, что меня нет в живых, и стали грабить мое добро, вы спали с моими рабынями и бесстыдно навязывали себя моей супруге, а теперь вы все умрете собачьей смертью, поплатившись за свою подлость.
Женихи в ужасе попадали на колени, поняв наконец, кто перед ними.
Ответить мне осмелился один лишь Эвримах.
— Если ты действительно Одиссей, — сказал он, — то надо признать, что ты во многом прав. Но Антиной, а он главный из тех, на ком лежит вина за все зло, уже мертв. Это он подстрекал нас всех, не только потому, что рассчитывал стать избранником Пенелопы, но и потому, что хотел убить Телемаха и стать царем Итаки. Теперь мы просим у тебя прощения и готовы возместить золотом и скотом весь ущерб, который причинили тебе за эти годы.
Так я получил подтверждение того, что Пенелопа отличала Антиноя. Это бесстыдно подтвердилЭвримах. Я хорошо знаю, как нетрудно врать, и потому смогу отделить правду от лжи, поглядев в глаза Пенелопы. Самому мне обман дается легко, но так же легко я догадываюсь, когда обманывают другие. Глаза не лгут. Но сейчас главным для меня была месть — пока женихи не опомнились и не приготовились к защите, воспользовавшись численным превосходством и призвав на помощь служанок.
— Даже если вы захотите расплатиться всем своим добром и добром ваших отцов, — крикнул я, — вам не удастся остановить меня. Мне не хочется пачкать вашей грязной кровью стены этого дома, но я без труда найду тех, кто их отмоет, и художников, которые их распишут, после того как отомщу вам за все.
Объятые ужасом женихи выглядывали из углов зала и из-за опрокинутых столов, где они попрятались, а те, кто похитрее, пытались отпереть двери, чтобы спастись бегством.
— Раз так, раз нам не приходится рассчитывать на милость, а наше предложение о щедрой выплате долга отвергнуто, -воскликнул Эвримах, — обнажим наши мечи и все вместе примем вызов спесивого Одиссея.
С этими словами он первым бросился на меня, но я сразу же пронзил его грудь убийственной стрелой. Тут ко мне подбежал с кинжалом Амфином, но Телемах всадил ему в спину стрелу, и тот рухнул на пол, ударившись лбом о каменную ступеньку так, что голова его издала глухой стук, как тыква.
— А теперь беги за оружием в кладовую, — велел я Телемаху, — потому что стрелы на исходе, а я пока продержусь с помощью обоих пастухов.
Эвмей и Филесий прикрывали меня с боков, отражая своими мечами удары наступающих женихов. Мои верные пастухи бились умело и яростно, с каким-то радостным подъемом.
Телемах принес оружие, и расправа продолжилась. Женихи падали один за другим с вытаращенными от ужаса глазами и искаженными смертными судорогами лицами. Но вот козопас Меланфий бросился в кладовку, оставленную Телемахом незапертой, и притащил женихам с дюжину стрел и несколько щитов, а затем побежал туда еще раз — за новым оружием.
— Беги, Эвмей, — сказал я пастуху, — и накажи предателя: он принес оружие и поставил под угрозу нашу жизнь.
Эвмей подбежал сзади к Меланфию, сгребавшему оружие, и сбил его с ног ударом по затылку. Потом связал ему вместе руки и ноги и подвесил предателя на крюк, вбитый в балку.
— Теперь ты будешь висеть здесь, — сказал он, — пока нс испустишь дух, так что у тебя останется время пожалеть о своем подлом прислужничестве женихам, когда здесь не было Одиссея.
Меланфий стенал и со слезами просил прощения, по Эвмей, прихватив побольше оружия, запер дверь кладовой, оставив его на крюке, как свинью, готовую на убой.
Пенелопа
Чайки с громкими криками носятся так низко над дворцом, что мои глаза не поспевают за ними. Эти глупые морские птицы ныряют вниз, едва не задевая крышу, потом взмывают в небо, почти растворяясь в нем, и снова падают; по мере их приближения крики становятся все громче.
Нет ничего необычного в шумном кружении чаек над Итакой, но сегодня их голоса пронзительнее, чем обычно, словно они там, в небе, почуяли, что во дворце происходит что-то ужасное.
Наконец, чайки улетели. Лишь одна из них продолжает почти неподвижно парить в воздухе, издавая зловещие вопли, словно хочет мне что-то сообщить. Чувствуют ли чайки запах крови? То, что я увидела из-за занавеса над лестницей, привело меня в ужас. Какое страшное зрелище! Как жаль бедного гордого Антиноя! А ты, глупая чайка, убирайся подальше, не поднимай шума там, где умирают люди.
Мне всегда был невыносим вид крови скотины, которую забивали для пиров. Я готова всю жизнь не есть мяса, только бы не присутствовать при забое этих несчастных животных. И что же? Сегодня мне пришлось увидеть нечто еще более страшное и жестокое: шею молодого здорового Антиноя пронзила стрела, и изо рта несчастного хлынула кровь. Гордый и могучий мужчина за несколько мгновений превратился в жалкое бездыханное тело. Вот так приходит жестокая смерть.
