Сиреневый сад - Вучетич Виктор (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
Не раздеваясь, только слегка отпустив ремень, лежал на кровати Сибирцев и чутко прислушивался к ночным звукам, доносящимся сквозь приоткрытое окно. Дверь на террасу была заложена щеколдой. Невольный арест и полдневное лежание в чулане, как видно, обернулись пользой: тогда духота сморила и кинула в сон, а теперь не было его ни в одном глазу. Слабо шелестела сирень в саду. Где-то подальше, может быть, в кроне лип, возились и негромко попискивали ночные пичуги. Но все это были обычные мирные звуки, которые лаской и покоем отдавались в ушах. Сибирцев же томительно выискивал и ждал только те, которые должны были нести с собой страдания и большую беду. Возможно, это будет осторожный и оттого пронзительно громкий в ночи скрип рассохшейся ступеньки под вкрадчивым сапогом или быстрый, скользко рвущийся шепот, короткий, как вспышка, звяк металла, отдаленное конское ржание или оборванный предсмертный всхлип убитого человека. Казалось, весь жизненный опыт солдата и чекиста Сибирцева сфокусировался сейчас в слухе, в ожидании глухого в туманной пойме или звонко треснувшего на взлобке винтовочного выстрела. Но – тишина. Она успокаивала, и, чтобы не расслабиться, не забыться, Сибирцев вспоминал и думал, сдерживания дыхание и глядя в темный потолок.
Просмотренные вечером газеты, которые привез Нырков, заставили крепко задуматься Напечатанные на тонкой бумаге сведения из всех уездов Тамбовской губернии, из Москвы, Петрограда, из-за границы говорили о том, что битва, и тайная и явная, не прекращается ни на миг. С одной стороны, собравшиеся на митинг, скажем, в Борисоглебске 400 дезертиров клянутся искупить свою вину перед республикой, а в это же время комитет эсеровской партии приглашает членов бывшей «учредиловки» приехать в Париж для того, чтобы объявить о создании нового русского правительства. Это ж надо! В каждом номере короткие некрологи и сообщения об убийствах местных советских и партийных работников. Вот и недавно ворвались антоновцы в деревню Токаревку, резали рты, ремни со спин, кололи глаза. «Все убитые товарищи, – пишет газета, – не коммунисты, а беспартийные. Но оголтелая банда не щадит никого мало-мальски прикосновенного к рабочего-крестьянской власти». Но это бандиты, понятно. А в Моршанске революционный военный трибунал приговорил милиционера Сосновского района Фомина – это уж вовсе рядом, где-то, считай, под боком, – к расстрелу. Бандит Фомин, оказалось, виновен в самоличных обысках, грабежах и мародерстве. Вишь как получается. Они, эти Фомины, понимают, что Советская власть, конечно, побеждает, ну и стремятся проникнуть на ответственные посты. Неважно, какой уровень власти, им лишь бы власть. Сколько еще всего менять придется, сколько потерь впереди… Страна понемногу налаживает жизнь. Но бедность, нищета… Вон в Козлове на очередном субботнике домашними хозяйками починена тысяча штук красноармейского белья. Вишь чего достигли! А в Константинополе спекулянты перепродают друг другу разные суда русского флота. И бывший министр Врангеля официально заявил, что военный флот будет передан Франции для возмещения ее расходов по содержанию врангелевских войск. В самой же Франции проходят демонстрации в поддержку Советской России, вспыхнуло революционное движение в Китае и Японии, волнения в Индии, бастуют английские углекопы.
Мир бурлит в преддверии мировой революции. И России бы сейчас – самое время! – вовсю засучить рукава, кабы не антоновщина.
Рассказ Ильи о бригаде Котовского дал Сибирцеву больше всех газет, вместе взятых, да и не все в них можно писать из того, что хочется слышать. Свежими, опытными кадрами усилены политотделы, чека, милиция, местные советские органы. Огромнаяпомощь. Вся страна, только вчера, как говорится, вышвырнувшая Врангеля, заключившая мир с Польшей, лежащая в дымящихся еще развалинах, слала на охваченную восстанием Тамбовщину учителей и врачей, медикаменты и продовольствие, одежду и обувь.
Конференция беспартийных крестьян-бедняков, съезд учителей, конференция домашних хозяек, собрания рабочих железнодорожных мастерских, и всюду одна резолюция – нет Антонову! Да, теперь уж точно нет. Но без крови он не уйдет. И потому слушай сегодня ночь, Сибирцев, может быть, это будет самая трудная, самая тяжелая ночь в твоей жизни…
Тайник, который показала Сибирцеву Маша, его вполне устраивал: почти неприметная дверца выводила из мансарды, где была Машина комнатка, на обширный чердак. И там среди старой и теперь никому не нужной мебели, досок и ящиков можно было бы довольно прилично устроиться. Если бы бандитам пришло в голову производить на чердаке обыск, то, прежде чем здесь кого-то найдут, пройдет целый день, столько нагромождено тут всякого барахла. Но скверно другое, и это решило вопрос: лестница так обветшала, что спуститься по ней бесшумно практически невозможно. Коли уж Машины легкие шаги отдаются скрипами да стонами по всему дому, то что уж говорить о Сибирцеве, Прятаться в какой-либо из комнат бесполезно, найдут запросто. Все, что сделал Сибирцев, это отнес на чердак свой полушубок и вещевой мешок, а остановился пока на самом простом варианте. Окно в его комнате заплетено вьюном, глухой кустарник вдоль всей стены. Окно невысоко, даже подтягиваться особенно не нужно. Уйти наружу через него он всегда успеет, тем же путем нетрудно и возвратиться в дом.
Захотелось курить. Сибирцев поднялся, подошел к окну. И тут раздался осторожный скрип.
Сперва Сибирцев решил, что скрипнула ставня. Но скрип повторился, и шел он с террасы. Кто-то в темноте искал дверь, наткнулся на стол, чертыхнулся сквозь зубы, дернул за ручку, звякнула металлическая щеколда. Пора. Сибирцев снял наган с предохранителя и, перекинув ногу через подоконник, бесшумно сполз на землю, притворив за собой ставни.
В двух шагах от него, отделенные кустом разросшейся сирени, молча прошли трое или четверо человек по направлению к террасе.
Прижимаясь спиной к стене дома, Сибирцев скользнул следом за ними. Осторожно, чтобы не хрустнуло, пробуя землю сапогом.
– Власенко! – услышал он негромкий голос.
– Тута я, – отозвался человек с террасы.
– Ну, открыл? – спросил первый.
– Не, атаман, задвижка, хрен ее возьмешь. Ломать треба.
– Я те дам ломать, Власенко! Чтоб мне без шума! – громче, чем следовало бы, прикрикнул человек, которого Власенко назвал атаманом, И голос его показался Сибирцеву знакомым. Слышал его уже Сибирцев. Но кто, кто? Взглянуть бы… Нет, не мог вспомнить.
– Ступай проверь с той стороны. Там должен быть второй вход, через кухню. И не греми!
«Этот человек знает дом и знает, где у него входы-выходы, – размышлял Сибирцев,. – Значит, он из местных. Вот, наверное, почему мне и знаком его голос». Но, как ни напрягал память Сибирцев, вспомнить не мог. Оставалось ждать, благо никто по кустам не шнырял. А в том, что это бандиты, уже никакого сомнения не было. Хорошего человека атаманом не назовут.
Неожиданно хлопнуло окошко наверху, и Машин голос громко и возмущенно спросил:
– Эй, что там за люди и что вам надо?
Короткий топот сапог, щелчок затвора. Сибирцев выпрямился и поднял наган.
– Маша? – как-то растерянно и слабо прозвучал вопрос с террасы. – Машка! Машенька!!
Мертвая тишина, и оттуда, сверху, снова услышал Сибирцев:
– Яков? Ты?… – Страх, даже ужас, а может, и отчаяние, смешанное с невероятной радостью, – все это перемешалось в двух словах «Яков? Ты?».
– Я, Маша, я, живой-невредимый! Открывай скорей! – Голос атамана задрожал.
Сибирцева словно обухом по темени ударили. Яков? Не может быть… Его нет. Но он же сам только что слышал и узнал, конечно, узнал этот голос. Правда, стал он грубей, с хрипотцой, но это действительно голос Якова Сивачева, Яши, расстрелянного семеновской контрразведкой год назад, в феврале двадцатого года. «Постой! – приказал сам себе Сибирцев. – Спокойно, думать надо».
– Эй, свету! – крикнул атаман.
Кто– то зажег свечу в стеклянном фонаре, поднял над головой, высветив остальных. Всего их было пятеро. Мгновение спустя распахнулась дверь, и вышла Маша, замерла, прижав ладони к груди. Один из пятерых рванулся ей навстречу и схватил в объятия.
