Наследие Грозного - Жданов Лев Григорьевич (книги онлайн полные версии .txt) 📗

Звучали хоры, звенели арфы… Грозные полки сшибались на просторе земных полей… Высокие дворцы с золочеными кровлями темнели над зубчатыми стенами…

Бесчисленные толпы народа радостно встречали кого-то и падали ниц…

Устремив глаза за окно, где солнце стало уже опускаться к горизонту огромным, багряным шаром, – сидел Димитрий и видел сны наяву…

– Что с тобою? Где ты был, Митя? Я уж которое время ищу тебя… – встретив товарища, стал спрашивать было Гриша-диакон. И остановился.

Лицо Димитрия было какое-то измученное, черные круги обозначились под глазами. Но оно все сияло и светилось, как у праведника!

– Да что с тобой? Скажи на милость!

– Ничего, Гриша… Я уснул… долго спал… Снилось мне, что я умер… вознесся в небеса, к Богу… Дивно было мне там… И так не хотелось возвращаться сюда, на землю… где муки и горе… и страх…

ИСПОВЕДЬ

Странное чувство овладело Димитрием.

Его неудержимо потянуло в Москву, в его Москву, в его столицу! Он знал этот большой, крепкий Кремль с его дворцами, эти посады, торговые концы, шумливые и грязные, зеленеющее Замоскворечье и Занеглинье… Все знал, всюду выходил… И все же он совсем не знал их.

Только теперь он увидит «свой», настоящий город, столицу могучего, богатого царства, одного из обширнейших на земле!

Авраамий не стал отговаривать Димитрия, очевидно догадываясь, что это делается не зря. Что же касается опасности попасть в руки врагов, – вероятности для этого было слишком мало. За два года Димитрий выровнялся, изменился, особенно пополнел и казался много старше своих 18 лет.

Наконец дело так устроилось, при помощи брата Гервасия и других, что Димитрий очутился в свите литовского канцлера, посла Льва Сапеги, в коротком казакине, в шапке набекрень, – бравым конюхом, а не смиренным, бледным послушником, каким его знали и помнили на Москве…

И он побывал там… Видел гробницы своих предков, целовал их, обливал слезами… Видел старых друзей: Паисия, Игнатия, – издали, не выдавая себя, не тревожа их напрасным страхом.

Но не долго он оставался в Москве. В августе 1601 года выехал обратно посол. А Димитрий, теперь – Игнаций Лешко, умчался на Литву, как провожатый одного из членов посольства, которого отправлял с сообщениями на родину Сапега.

Побывал в Польше Димитрий и у боярина Михайлы Головина, не открывая еще своей тайны.

Изредка, через разные руки, получал он наставления, писанные знакомой рукой: что делать, кого повидать, как говорить, если о чем спросят.

Прочитав и запомнив грамотку, Димитрий сжигал ее сейчас же.

И точно поступал согласно указаниям далеких, даже неведомых ему друзей.

У Головина нашла его одна такая грамотка, где говорилось, что надо скорей оставить эти места. Тут уже нащупали кое-что клевреты Бориса, которых за деньги царь имел повсюду…

Ему советовали побродить по дворам знатных польских панов, указывали имена таких беспокойных, честолюбивых панов, которые не откажутся от самого опасного предприятия, лишь бы оно сулило побольше выгод и почестей.

Там Димитрий должен прислушаться: что толкуют о появлении царевича? И если представится удобный случай, – он уже сам может воспользоваться им. Дан был совет опасаться католических ксендзов.

Сообщали Димитрию, что в текущем 1601 году прибыли в Москву нунций папы, легат Дидак Миранда и Фра-Коста. Просят они проезда в землю персидскую. Но, как удалось узнать, очень занял папу Климента, нового первосвященника римского, слух о воскресении царевича Димитрия. Он и поручил своим послам разведать повернее: в чем дело? Где этот царевич? Нельзя ли использовать чудесное обстоятельство, прийти на помощь новому царю и заручиться за это влиянием на Москве?

Много писали Димитрию. Много он и сам узнавал…

Особенно когда попал ко двору князя Адама Вишневецкого. Здесь кипели вести и слухи. Паны открыто говорили:

– Не явись этот Димитрий, его надо было бы создать, как Бога для людей… Вот – бич наконец на выскочку, на Годунова!

То же говорили и при дворах других литовских и польских вельмож, где удалось побывать Димитрию то в виде слуги, то под рясою нищенствующего, бродячего монаха, бредущего за сбором из Киевской Печерской обители…

У Адама Вишневецкого слугою решил пожить подольше Димитрий, пока придут вести из Москвы, что можно начинать, что настал час столкнуть с престола наглого захватчика.

А эту весть можно было ожидать со дня на день.

Как будто судьба сама, не только люди – вооружилась на преступного Годунова.

Когда Димитрий был с Сапегою в Москве, уже и тогда голод охватил целую область Московскую.

Ужасы рассказывали про озверевших от голода людей. Матери пожирали своих младенцев. На рынках продавали пироги, начиненные человеческим мясом. Заманивали в дома людей, убивали и поедали их… Люди питались навозом, солому жевали и гибли тысячами… И трупы находили могилу в желудках своих же собратьев людей…

Множество трупов коченело зимою кругом Москвы, по течению реки, в соседних, окрестных селах и городах…

Весною трупы стали разлагаться…

Лисицы, волки набежали из лесов на даровой, обильный корм, забегали даже в города.

Зараза, мор – пришли на помощь голоду, который длился и второй, и третий год…

Борис выходил из себя. Старался смягчить бедствие, раздавал огромные суммы денег, отыскивал и привозил запасы старого хлеба, сберегаемого много лет в скирдах…

Но это не приобрело ему любви и благодарности ни от кого.

– Не свое дает небось… Царскую казну захватил – и сыплет… Да и то – не полной рукой. Горсточку кинет каждому, думает – и дело сделал! – говорили те, кто получил что-нибудь от щедрого царя: человеку никогда не бывает довольно того, что посылает ему судьба…

А те, которым почему-нибудь Борис не мог или не успел помочь, роптали еще с большим основанием, кричали о несправедливости, о злых намерениях царя: убавить народа, чтобы легче было справляться с остальными…

Много всего говорилось… И мало – в пользу Борису. Все – в осуждение и в укор новосозданному, свежеиспеченному царю.

Очень не любит славянский народ «новичков» нигде и ни в чем; а уж на древнем троне своем – и подавно…

Всякие беды, по словам народа, послал на Русь Господь – за тайные грехи Бориса, за Углич – особенно. Так стали толковать открыто в народе, хотя годуновские сыщики и тащили неосторожных в застенки.

Димитрию сообщали обо всем.

И казалось ему, что пора…

Скоро и неведомые друзья тоже прислали ему только одно слово: «С Богом, начинай!»

Это было при дворе Адама Вишневецкого, в конце 1602 года.

Брагино, или – Бражня по-польски, называлось поместье.

Как назло, захворал здесь Димитрий.

Должно быть, от постоянного внутреннего напряжения упорная, сильная лихорадка овладела им, жар лишал порою сознания, и юноша бредил, бормоча странные, малопонятные окружающим речи… Может быть, и просто та же жестокая болотная лихорадка, которою страдал дьякон Григорий, – привязалась и к Димитрию, всюду побывавшему за последние годы, – и в плавнях днепровских, и в болотах на Волыни.

Когда жар спадал и сознание прояснялось, – ужас охватывал Димитрия: а вдруг он умрет, не изведав до конца того великого жребия, который выпал на его долю здесь, на земле?

– Нет, не может быть! Не должно так случиться, – сам себе возражал он. – Не для того Господь хранил и вел меня много лет, чтобы я кончил дни свои в этой казарме для панской челяди, на жестком ложе, где пришлось, в мешке с соломой, заменяющем матрас, прятать царские клейноды! Я оправлюсь… Должен скоро оправиться, чтобы приниматься за дело! Мне уже двадцать лет… я зрелый муж, не юноша, не ребенок… Пора за дело!

И это могучее желание как будто на самом деле осилило недуг.

Димитрий почувствовал, что ему становится лучше…

Но тут же новая мысль блеснула ему в тиши ночной, когда он лежал с широко раскрытыми глазами и думал, думал без конца: как это начнется? Чем это кончится? Где и когда?