На скалах и долинах Дагестана. Среди врагов - Тютчев Федор Федорович (книги серии онлайн .TXT, .FB2) 📗
— Иначе он и не может. Повторяю, княгиня, не знаете вы здешних порядков. Сказать легко — сообщить, а как это сделать, не придумаешь. Послать кого-либо с известием рискованно. Народишко здесь, надо вам знать, самый что ни на есть продажный, ни на одного положиться нельзя. Ему доверься, а он завтра же кому-нибудь из шамилевских наибов, а то и самому Шамилю передаст, да приврет еще с три ко роба, тогда всяким переговорам конец. Заберут себе в свои гололобые башки, будто бы их обмануть хотят, упрутся на этом — волами не сдвинешь. Впрочем, отчего вы так беспокоитесь? По-моему, долгое отсутствие Валиева и вестей от него скорее хороший, чем дурной признак. Право, так. Если он не возвращается и ведет переговоры — значит, надеется на успех; в противном случае он бы вернулся. Ему не с руки оставаться без надобности долго в лагере имама, могут подумать, что и он примкнул к газавату.
— Вы, Павел Маркович, имеете удивительную способность меня успокаивать. Спасибо вам, дорогой, — с чувством пожала Элен руку полковника. — Будем ждать и надеяться.
— Да Богу молиться. Он, Отец наш небесный, лучше нашего знает, что и как надо.
Элен улыбнулась.
— Чему вы? — спросил ее Павел Маркович.
— Так, — ответила Элен, — мне вспомнилась Секлетея; она говорит то же, что и вы, но, по ее понятию, молиться не следует, так как молитва наша и просьбы наши, как неразумные, а неразумные они потому, что мы не ведаем предопределения Божия, только понапрасну утруждают Бога и никогда не исполняются Им.
— Ишь ты, богослов какой выискался! — полунасмешливо, полусердито произнес Панкратьев. — Охота вам, княгиня, было ездить и слушать эту дуру. Только тоску нагнала на вас, да и не на вас одних, а сказать правильнее, на всех нас четверых. Право, после вашей этой, простите старика за резкое слово, ребяческой поездки вы, как зорька осенняя, затуманились; прежде такая была веселая, сердце радовалось, а теперь все хмуритесь да разные страсти выдумываете. Ваня также что-то нос повесил, закручинился, сон какой-то там дурацкий на него наколдовала, он и приуныл, о смерти поминать начал, предчувствия придумал какие-то. Тьфу, слушать противно, словно баба. Глядя на него, моя егоза тоже в меланхолию пустилась; словом, все, а спросить с чего? Сказать стыдно. Полупомешанная баба языком, как помелом, намела, а вы и уши развесили. Стыдитесь.
— А Иван Макарович разве тоже грустит? — спросила княгиня, по-видимому, вполне равнодушным топом, но в то же время настораживая уши.
— Грустит, а вместе с тем какой-то раздражительный становится. Другой раз не поймешь, чего ему и надо. Прежде с утра до ночи у нас торчал, с Анютой, а теперь бывает так, что он за весь день на какой-нибудь час зайдет, посидит и уйдет. Правда, у того теперь дело есть: из главной квартиры пришел указ штуцерную команду стрелков составить, вот я ему и поручил это дело, другому некому: в штаб-квартире все больше старички остались, молодежь на линии да и отрядах, а дело новое, молодое, молодому и делать надо, только он уж слишком усердствует… А впрочем, — перебил сам себя старик, — и то сказать, служба прежде всего, успеет с женою насидеться, вся жизнь впереди. Я молодым тоже был, уж на что любил свою покойницу, а как дело серьезное дадут, сразу и любовь, и нежность побоку. Целыми днями домой и носа не показывал. Жена, бывало, корить начнет, плачет, а я ей на это: "Степушка — ее Степанидой звали — не горюй, не тужи, понапрасну не блажи. Подумай сама, могу ли я иначе поступать, как не по присяге, и как я буду с солдата требовать, что бы он все дела забывал службы ради, если я, его офицер, сам буду бабиться да на печи есть калачи. Вот дай срок, управлюсь — опять твой, вся твоя власть надо мной". Вот у Вани такая же черта характера, и я не виню его, не осуждаю, напротив, всякой хвалы достойно, не правда ли, Аня? — лукаво подмигнул полковник, подтолкнув локтем сидевшую подле него в глубокой задумчивости Аню.
Та медленно и вопрошающе подняла голову. Она плохо расслышала вопрос отца и, чтобы скорей от делаться от него, машинально ответила:
— Да, конечно, папаша, вы совершенно правы.
— Еще бы, — слегка недовольным тоном сыронизировал Панкратьев, заметивший невнимание к его словам со стороны дочери, — покорнейше благодарю за похвалу.
Он слегка надулся и замолчал. Молчала и Аня. Княгиня зорко взглянула на ее лицо и заметила в нем выражение скорбного недоумения, которого прежде она никогда не видела.
"Между ними что-то произошло или происходит, — подумала она, — они все трое недовольны друг другом, хотя и скрывают это".
Дверь отворилась, и вошел Иван Макарович.
— А, господин службист, насилу то пожаловали! — приветствовал его полковник с добродушным сарказмом. — Слышал, слышал, как вы все утро со своими штуцерными палили. Ну, что, как они теперь? Чай, каждой мухе промеж ушей попадут? Наловчились?
— Не совсем-то, — спокойно, не замечая тона насмешки, отвечал Колосов, — хотя, правду надо сказать, успех громадный.
— Ну, еще бы, — с едва уловимой иронией согласился Павел Маркович, — иначе и быть не могло. Однако хорошо, что ты пришел, а то мы тут все расхандрилисъ. Княгиня сегодня такая ко мне приехала, я думал, уж не несчастие ли какое случилось. Волнуется, что до сих пор вестей от Валиева нет.
— А! — равнодушно протянул Колосов и уселся у окна.
С самой первой минуты появления Ивана Макаровича в комнате княгиня зорко наблюдала за ним и за Аней и нашла, что в их отношениях друг к другу наступила какая-то перемена. Они точно дулись друг на друга и были чем-то взаимно недовольны.
"Должно быть, маленькая ссора влюбленных, — подумала она. — Точно дети, но это забавно".
Она улыбнулась и продолжала свои наблюдения.
— Ты что такой нынче сердитый? — спросил Панкратьев, искоса наблюдая за Колосовым.
— Так, ничего. Пустяки. Маленькую схватку имел с одним господинчиком, — нехотя отвечал Иван Макарович.
— С кем? Уж не с Богученко ли?
— С ним самым, — мотнул головой Колосов и добавил: — Скверный язык у него.
— А что?
— Так, ничего. Не стоит говорить, — отвечал Колосов и при этих словах мельком, но с особенным выражением скользнул взглядом по сидевшей наискось от него княгине. При этом взгляде она инстинктивно и сразу поняла, что причиной столкновения Колосова с Богученко был не кто иной как она, или, вернее сказать, какая-нибудь сплетня о ней, пущенная хорунжим. Казалось, Панкратьев и Аня тоже так же поняли, потому что не стали больше ни о чем рас спрашивать.
— А с линии хорошие вести, — заговорил Павел Маркович другим тоном — с очевидной целью дать разговору иной оборот. — Генерал Фези занял Хунзах. Теперь нам за Аварию опасаться нечего, и мы можем начать и теснить Шамиля с двух сторон.
— Значит, ожидаются большие дела? — спросил с какой-то особенной торопливостью Колосов.
— Да, должно быть. Шамиль теперь в Ашилте, и барон Розен, наверно, захочет или захватить его, или отбросить в глубину гор, подальше от Аварии.
— А как будет со штуцерной командой, когда пред полагать ее отправить?
— Не знаю хорошенько. Я послал спросить; должно быть, скоро, а что?
— Я хочу попросить вас, полковник, — перешел вдруг на официальный тон Иван Макарович, — позволить мне самому вести ее.
— Тебе? — удивился Павел Маркович. — С чего это ты вздумал?
Княгиня торопливо взглянула на Аню; та сидела бледная, низко опустив голову над работой, которую держала в руках. Пальцы ее дрожали, и все лицо выражало болезненное недоумение. Колосов тоже был бледен и, видимо, делал усилия над собой, чтобы казаться спокойным.
— Видите ли, господин полковник, — начал он, — мое положение неловкое. Команду готовлю я, а в бой поведет ее другой. Согласитесь, это будет что-то да не то. Выходит, будто я не то трушу, не то на себя не надеюсь… Надо мною, если сказать правду, и так подтрунивают…
— Богученко?
— И Богученко, и другие. Дамским флигель-адъютантом зовут, — криво усмехнулся Колосов, — а Костров, он думает, команду дадут ему, при всех подсмеивается: "Старайся, Ваня, — говорит, — подучи людей хорошенько, чтобы мне не краснеть за них, когда на завалы идти придется. Я на завалы пойду, а ты тут на досуге невесту выбери себе, какая получше".
