Соль земли - Марков Георгий Мокеевич (читать книгу онлайн бесплатно без txt) 📗
Ефремов вопросительно посмотрел на Максима, и глаза его, затаив добрую усмешку, говорили: «Да ты же согласен, я вижу, что согласен, и зря тянешь, зря упрямишься».
– Ну что же, обкому виднее, какую работу мне дать, – сказал Максим.
– Вот это по-партийному.
– Когда приступить к работе?
– Как можно скорее. Местами уже начался сплав. Кроме того, Центральный Комитет и правительство приняли решение о развёртывании в нашей области новых леспромхозов. Работу эту надо начинать без промедления.
Помолчав, Ефремов заговорил другим тоном:
– Обком не забудет, что вы не отдыхали. Ордер на квартиру можете получить сегодня же. Телеграфируйте семье о переезде. Жену вашу также не оставим без дела.
– Я хотел бы, Иван Фёдорович, прежде всего выехать в районы, посмотреть, как живут люди. Не хочется начинать работу с кабинета.
– Поезжайте. Советую в Притаёжный район. Там у нас крупный леспромхоз «Горный». Кстати, и брата повидаете. Вы ещё не виделись с ним?
– Несколько лет не встречались.
3
И вот Максим ехал в Притаёжное. Снег недавно стаял, и земля курилась под солнцем розоватой испариной. Лес не успел ещё зазеленеть и стоял голый. Поля были бурыми, неуютными. Зеленели только бугры да загоны озимых.
Дорога в Притаёжное пролегала через лога, холмы, речушки, сердито бурлившие под старыми непрочными мостами. Ехали осторожно.
– Тут справедлива пословица: «Тише едешь, дальше будешь», – говорил Максим, сидя рядом с шофёром.
Связь Высокоярска с Притаёжным районом поддерживалась преимущественно речным путём. Летом на пароходах завозили в район товары, горючее, машины. Почта доставлялась либо самолётами, либо на автомобилях, а в распутицу на лошадях.
На половине пути от Высокоярска до Притаёжного машина Максима нагнала одинокого путника. Он шёл не торопясь, не по дороге, а возле неё (там меньше было грязи), опираясь на суковатый посох. Заслышав рокот мотора, он оглянулся, но не остановился, не поднял руку, а продолжал шагать дальше.
– Вы глядите, Максим Матвеич, какой гордый, даже подвезти не просит, – заметил шофёр.
– А он сейчас на Талиновский выселок свернёт, – сказал Максим.
Но человек с посохом в сторону не свернул, а продолжал идти по большой дороге.
Когда машина обгоняла человека, Максим оглядел его. Это был высокий сутулый старик. Морщинистое лицо его обросло кудрявой длинной бородой. Ветер трепал седины, ерошил их.
– Надо всё-таки подвезти!
Старик охотно принял приглашение. Он снял с плеч котомку, расстегнул суконное пальто и, втолкнув вначале посох, залез на заднее сиденье «эмки».
– Спасибо, добрые люди, а только я бы и своими ногами дошёл, – сказал старик певучим голосом.
– А ехать всё-таки лучше, папаша, – засмеялся шофёр.
– Конечно, лучше, но и дойти можно, – убеждённо сказал старик.
– Вы что же, местный или откуда-нибудь приехали? – спросил Максим, когда старик отдышался.
– Сейчас я издалека, а в прошлом был местный.
– Когда это – в прошлом?
– Из этих мест я ушёл ровно сорок лет тому назад, а пришёл сюда шестьдесят лет назад. И до того я жил на свете двадцать лет.
– По виду вам столько не дашь.
– На здоровье пока не в обиде. А всё же всему есть мера.
Старик замолчал. Максим обернулся и увидел, что выцветшие глаза его спутника стали грустными.
– А кто вы будете, добрые люди? – оживляясь, спросил старик.
Максим сказал, что едет в Притаёжное из Высокоярска по заданию обкома партии.
– От власти, значит, по государственным делам едете, – сделал заключение старик и, помолчав, усмехнулся: – Раньше я от властей хоронился, теперь с властями в одной машине еду.
– Вы, вероятно, из беглых каторжан были? – спросил Максим.
– Из них, добрый человек… Такое дело было. Служил я у тамбовского помещика Гранова. А у помещика жил в Петербурге сын – поручик. Что отец, что сын – не люди были, а звери. Как приедет сын к родителям на побывку, нашим девушкам житья нету. Обесчестит и бросит. Две наших девушки руки на себя наложили. Затаил я лютую злобу против молодого Гранова, стал сам не свой. А тут, как на грех, приезжает он опять и велит прийти вечером в хозяйский сад Марфуше. А у нас с ней всё уже договорено было: собирались осенью обвенчаться. Ну, идёт Марфуша в сад, а я уже там в кустах прячусь. В тот вечер и порешил его. Поймали меня, судили. Дали десять лет каторжных работ и вечное поселение на Сахалине. Марфуша пошла за мной. Не доходя до Томска, сбежал я. С той поры до семнадцатого года исколесил всю Сибирь. В двенадцатом году попал на Ленских приисках под расстрел, пули вокруг свистели, в трёх местах одёжу продырявили, а сам остался цел и невредим. Пока царское лихолетье было, двадцать фамилий переменил. Каких только кличек не носил: Залётный, Косач, Червонный, Петух, Скряга! Когда прогнали царя и богачей, вернулась ко мне родительская фамилия, стал я опять Мареем Добролётовым, с той поры на севере обитался, людям новые тропы торил.
Максим слушал затаив дыхание. Трудно было поверить, что одна человеческая жизнь может вместить столько лиха.
– А как дальше жить думаете? – спросил Максим.
– Похожу, посмотрю, добрый человек. Своё гнездо вить не стану. Долго ли жить-то осталось? Дела вот кое-какие управлю – и на покой, годы мои немалые.
– А какие же у вас дела могут быть?
– Есть кое-какие дела, есть, – уклонился от прямого ответа старик и попросил шофёра: – Остановись, добрый человек, у свёртка. Вам прямо, а мне налево.
– А память у вас хорошая. Даже повороты на дороге помните! – удивлённо воскликнул Максим.
– Да ведь как их забудешь, если сам тут все тропы торил, – объяснил старик. – Лесок вот местами гуще и выше стал. А так мало что изменилось. Местность, добрые люди, меняется от человека. А человек, видать, рук своих тут ещё не приложил.
Машина нырнула в лог, с рёвом поднялась на косогор и остановилась.
– Вот и сворот твой, дедушка, – сказал шофёр.
Старик вылезал из машины долго и неловко. Он был такой большой, что в дверцах «эмки» ему пришлось сгибаться почти вдвое.
– Сто коробов вам добра и счастья, добрые люди! – почти пропел старик, выйдя наконец из машины.
– Счастливой дороги, отец! – от души пожелал ему Максим.
4
Не доехав до Притаёжного километров сорок, машина свернула в сторону. Здесь неподалёку от тракта был расположен один из крупных леспромхозов Улуюлья – «Горный».
«Думаю, что секретарь райкома Артём Матвеевич Строгов не будет на меня в особой претензии за проникновение в низы „без ведома районных властей“», – с усмешкой подумал Максим.
За годы пребывания в армии Максим отвык от «гражданки», и теперь ему хотелось без всякого промедления столкнуться с жизнью, посмотреть, как живут простые люди, узнать их думы. Кроме того, места, лежавшие от тракта к востоку, к реке Горной, были знакомы Максиму по детству и юности. Здесь он бывал с отцом на охоте в чернотропье (со второй половины сентября до снегопада). Но особенно часто Максиму приходилось бывать в сёлах и деревнях Улуюлья, когда он работал инструктором уездного комитета комсомола.
Дорога от тракта к леспромхозу шла через лес. Снеговые воды размыли колею, обнажили корни кедров и сосен. Машина часто подпрыгивала, остервенело гудела, колёса то и дело буксовали, яростно разбрызгивая грязь.
Максим сидел молча, и казалось, что он не замечает всех неудобств пути. Жадно всматривался он в распадки, поросшие густым кедровником, прислушивался к шуму, с которым катились через перекаты и валежник ручьи.
Всё тут стало теперь как-то по-иному: проще и обыкновеннее. Суковатые в два-три обхвата деревья, поражавшие тогда его своей высотой, будто вросли в землю. Неподступные хребты тоже как бы уменьшились. Максим пожалел, что этот лес, эта дорога, это небо не вызывают в нём прежних чувств. Правда, был один момент, когда он как бы перенёсся в детство: машина пересекала лог. По берегам ручья, протекавшего в логу, буйно рос чёрносмородинник. Объезжая рытвину, шофёр направил машину в кустарник. Под колёсами захрустели ломкие ветви смородины, и воздух наполнился густым терпким запахом. Запах этот был родным и близким Максиму. Ему живо представилось, что вокруг не весна, а осень. Деревья уже подёрнулись багрянцем, небо опустилось и стало свинцовым. Он, Максимка, идёт по лесу. Впереди бежит собака, она обнюхивает деревья и землю и, поглядывая на него, увлекает всё дальше от стана. День уже клонится к вечеру, а он с утра ещё ничего не ел. Он заходит в смородинник. Терпковатый, вкусный запах разжигает аппетит. В мешке, перекинутом через плечо, лежит кусок чёрного хлеба. Он вытаскивает хлеб, подходит к кусту, усеянному гроздьями ягод, и ест их с хлебом.
