Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя - Аксеничев Олег (читать книги онлайн полностью txt) 📗

Через откинувшуюся планку смотрового отверстия на Молчана недовольно уставился Грязной.

   — Один? — шёпотом поинтересовался он.

   — Один, — не стал спорить юноша.

Приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы пропустить одного человека, Грязной втащил Андрея внутрь, по-прежнему шёпотом поинтересовался, что случилось.

   — Вышел, — ответил юноша. — Кого-то встретил. Зарезал. Испачкался. Нужна рубаха на смену.

   — Убил — это ничего, — философски заметил Грязной. — Лишь бы тебя самого не подрезали. А грехи нам царь отмолит, по его воле в грязи возимся...

За грехи Андрея пришлось расплатиться не только царю.

Сам Молчан следующим утром как ни в чём не бывало прислуживал боярину Умному-Колычеву.

В чистой, хотя и ношеной рубахе без малейших следов крови.

А вот Григорий Грязной, как видно, изрядно перепивший прошлым вечером, прогневался на своего слугу. Никто не ведал за что, но многие видели, как во дворе замка варвар-московит гонялся за перепуганным холопом, а потом, настигнув его, свалил на землю и начал избивать, пока свои же не оттащили.

Грязной, тяжело дыша, прихлёбывал из кувшина кислый квас, хорошо оттягивавший похмелье. Слуга поднялся с земли и понуро отправился в покои, рукавом рубахи оттирая разбитое в кровь лицо. Одежду пришлось отстирывать, вывешивать для просушки...

Прочие московиты, как и положено варварам, о чистоте платья не беспокоились — так доложил гетману Радзивиллу, начальнику королевской разведки, судейский чиновник, обязанный негласно расследовать нежданную гибель одного из людей гетмана. Пока шли переговоры, люди Радзивилла осмотрели сундуки посольских. Шляхтич перед смертью потерял столько крови, что убийца не мог не выпачкаться в ней. Осмотрели (хоть противно, но работа) даже нужники, вдруг что выбросили туда, в выгребные ямы. Ничего. Оставалось предположить, что прошлой ночью была дуэль. Увы, одна из многих.

— Шляхетская честь дорого обходится польской короне, — недовольно заметил гетман и забыл об этом деле.

Дети любят играть в бабки, выбивая своей битой бабки противника. Бывает, что бабка теряется в густой траве, в пыли, может — унесённая домовым или тем, кто за левым плечом и кого лучше всуе не поминать. Обидно, конечно. Жалко. Но из кармана или поясного мешочка достаётся новая бита, и игра продолжается. У польского короля хватало пока дворян-шляхтичей. А у царя московского — сынов боярских да бояр. И не особам же коронованным плакать над гробами погибших на фронтах тайной войны?

Следующим вечером Андрей Остафьев снова был с доложением у боярина. Юноша ровным тихим голосом рассказывал, как пытался разговорить хоть кого-то из дворни изменника князя Курбского. Как запутаны княжьи слуги, как они ненавидят и боятся своего господина.

   — Есть и другие, — говорил Андрей. — Такие, как урядник его, Иван Келемет, тать и разбойник, с которым давно бы свести знакомство Разбойному приказу.

   — Познакомимся, дай срок.

Григорий Грязной, впитывающий каждое слово посольского соглядатая, недобро блеснул глазами. Келемет — лицо заметное. Пользуясь благодушием московских приказных и терпимостью «Судебника» царя Ивана, слуга изменника часто наезжал в столицу, обходил падких на польское злато людишек. Пускай пока поездит, посмеётся над наивностью московитов, раскрыв предателей. Разбойный приказ собирался прихлопнуть всех разом, как мух на навозной куче.

   — И что же, — спросил боярин Умной, — никого для дела нашего среди дворни Курбского нет?

   — Не вижу таких, прости, боярин.

   — Плохо дело. Что же, так и смотреть, как изменник государев по земле безнаказанным ходит? Суда Божьего долго дожидаться...

Среди негласных инструкций, данных посольским, была и такая: извести смертью князя-предателя, а если такое невозможно будет без ущерба для чести государевой, найти среди дворни человека, чтобы докладывать в Москву о каждом шаге и слове Курбского.

   — От металла князь защитился, и от железа, и от золота, — ухмылялся Грязной, — может, слова злые помогут? К ворожеям новгородским обратимся?

Шутил вроде бы. Но так, что казалось — сам в это верил, хоть и грех большой с колдуньями дело иметь.

   — От железа не защититься, — сказал боярин. — Не придумано доспеха от наёмного убийцы.

И, ухмыльнувшись не менее криво, чем Грязной, добавил:

   — Если бы не было негодяев, убийц и воров, наша служба государю была бы намного сложнее...

   — В Шотландии говорят не столько о лорде Меррее, регенте при короле Якове, сколько о его шуте, Джордже Бьюкенене. Знаете, сударь, однажды он заявился к его милости лорду и сказал, что поссорился с епископом. «Мы столкнулись на мосту, — гнусавил шут, — и это священство изволило остановить меня, дабы побранить за занятие, недостойное джентльмена. И даже изволило замахнуться на меня своим посохом». — «Ну, а что ты, дурак?» — спросил лорд. «А дуракам палка не положена, — ответил Бьюкенен. — Оставался только меч». Отстегнув от перевязи благородное оружие, служившее ему шутовским посохом, Бьюкенен воинственно взмахнул им. При этом шут держал меч за ножны, как паписты — распятие. «Наверное, славно подрались?» — спросил его лорд. «Я доволен, что милорд доволен, — проблеял шут, — однако настало время покаяться и просить милости. Представляете, я его шапку... со всего размаха... и в воду, прямо с моста! С размаха! Со всего!» Ужимки шута были так омерзительны, что не было никого, кто мог бы удержаться от хохота. «С размаха? — переспросил милорд. — Экий негодяй! Так я прощаю твой поступок». — «Отлично сказано! — обрадовался шут. — А то, признаться, со всего размаху не только его шапка, но и голова с моста улетела!»

Рассказчик был молод, нескладен и неприятен доктору Джону Ди [5] и своими непристойными, а бывало, почти богохульными историями, и лицом: вечно подергивающимися щеками, пегой щетиной, блёклыми глазами под опухшими веками.

Но иного помощника доктор не нашёл. Копаться в мусоре и нечистотах положено лишь отбросам общества. Или таким, как Ди. Особенным людям, стоящим выше условностей и законов.

— Кажется, пришли, сударь!

Молодой работник ощерил рано потемневшие зубы, всеми силами показывая, как рад услужить такому важному господину.

Хотя — кто бы признал в худом мужчине средних лет, в недорогой одежде коричневых тонов, закутанном в неброский потёртый плащ, много лет назад подбитый мехом, придворного астролога королевы Елизаветы?

У доктора Джона Ди были дела, при которых его громкое имя могло только помешать. Дела сакральные, то есть тайные во всех отношениях.

При отце королевы, Генрихе VIII, островитяне получили высочайшее распоряжение — молиться иначе, чем раньше. Не как католики: главой церкви признавался не Папа Римский, но английский монарх. И не как протестанты: обрядность, в основном, оставалась прежней, привычной. Но вот монастыри новой Англиканской церкви были, по мысли короля, не нужны. Итак, решено: дармоедов-монахов — прочь, за ворота; богатства, накапливаемые веками, — казне. И земли — особо ценимое сокровище на, самим Богом, ограниченном островном пространстве.

Не все земли были переписаны на короля. Что-то оказалось продано. Новым хозяевам стали не нужны монастырские постройки. Многое было срыто по приказу лорда Кромвелла, так что и фундамента не осталось. Что-то за десятилетия обветшало и разрушалось само, скрытое разросшимися кустами и покрытое влажным мхом. Что-то было перестроено новыми хозяевами, приспособившими монастырские постройки под свои нужды — от жилья до складов и овчарен.

Именно к такому монастырю, превращённому в ферму, и приближался доктор Ди со своим помощником, нанятым сегодня утром где-то на окраине Лондона.

Молодой человек, продолжая, с точки зрения Ди, неприлично суетиться, замолотил кулаками в прочные, но грубой постройки, ворота: