Звезды Эгера - Гардони Геза (читать бесплатно книги без сокращений TXT) 📗

— Цыц! — шлепнул ее турок. — Цыц, молчи! А то я тебя съем. Гам-гам!

Девочка умолкла, и только сердечко ее колотилось, точно у воробышка, зажатого в руке.

Но когда подошли к лошадям, девочка снова закричала:

— Папочка! Папа!

Тому, кто попал в беду, всегда ведь кажется, что вопль его будет услышан и в самой дальней дали.

Герге тоже тер кулаками глаза и ревел во весь голос:

— Я пойду домой! Я хочу домой!

— Молчи, поганый ублюдок! — заорал на него турок. — Вот сейчас разорву тебя пополам!

И он угрожающе потряс кулаком.

Дети притихли. Девочка была почти в беспамятстве от страха. Герге сидел на гнедом турка и тихонько всхлипывал.

Они тронулись в путь.

Выехали из леса. Герге видел, как вверх по дороге через Мечек тянутся обозы и рядом с ними скачут верхом пестро наряженные турки — конные акынджи [3], идут пешие асабы [4], наемники в разношерстной одежде. Сидя на быстрых низкорослых лошадках, всадники скакали к Печу.

Люди, шедшие впереди, сопровождали около десяти повозок и телег. На телегах в беспорядке навалены были перины, одеяла, покрывала, шкафы, кровати, бочки, стулья, звериные шкуры и мешки с зерном. Рядом с телегами, скорбно опустив голову, плелись невольники. Руки у них были закручены за спину, ноги скованы цепями.

У нашего янычара было три телеги и семь невольников. Кроме него, шли еще пять янычар в синих шароварах, красных башмаках и белых колпаках, в которые спереди были засунуты костяные ложки. У одного, правда, в колпаке торчала деревянная ложка. Тут же шли и три асаба в меховых шапках и с длинными копьями в руках. На колпаке нашего кривого янычара колыхалось запыленное белое страусовое перо, свисавшее чуть не до середины его спины.

Пока янычар был в лесу, все три его телеги стояли у обочины дороги, пропуская остальных. Турки ехали к себе домой.

Ребятишек и серого коня янычары встретили дружным смехом.

Что они лопочут там по-турецки — Герге невдомек. Но, видно, они говорят о нем, о Вицушке и о коне. Только посмотрят на него и на Вицушку — улыбаются. А как взглянут на коня — руками машут, точно от мухи отмахиваются.

Турок бросил обоих ребятишек на телегу, прямо на узлы с мягкой рухлядью. Там сидела толстощекая девушка-невольница; ноги у нее были скованы цепями. Ей турок и поручил детей. Затем один из янычар развязал грязный мешок и вытащил из него всякую детскую одежонку. Тут и юбчонка, и сермяга, и поддевка с плоскими медными пуговицами, и шапка, и шляпа, и маленькие сапожки. Турок отобрал две рубашонки, маленькую сермягу и швырнул их на телегу.

— Одень ребят! — приказал девушке одноглазый.

Девушке-крестьянке на вид лет семнадцать. Одевая ребятишек, она целовала, обнимала их. На глазах у нее были слезы.

— Как зовут тебя, ангелочек мой?

— Вицушка.

— А тебя, душенька?

— Герге.

— Не плачьте, милые, я буду с вами.

— Домой хочу, — проговорил Герге сквозь слезы.

— И я тоже домой… — всхлипывая, залепетала Вицушка.

Дети прижались к девушке. Вица прильнула к ее груди. Герге притулился сбоку. Девушка обхватила их обеими руками, целовала, гладила раскрасневшиеся и мокрые от слез личики.

2

Деревенские собаки, сердито тявкая, наскакивают на седобородого, длинноволосого паломника. Не размахивай он своим высоким посохом с крестом наверху, они, верно, стащили бы с него сутану.

Сперва паломник шел посреди дороги, но, увидев, что злых лохматых собак становится все больше и больше, отступил к плетню и, размахивая палкой, остановился в ожидании — авось кто-нибудь да освободит его из-под осады.

Но всех, кто выскочил на громкий лай, привлекло другое: по деревне мчались венгерские витязи. Их было пять человек. Впереди скакал белокурый богатырь в красном плаще. На шапке у него журавлиное перо, поперек седла лежит ружье. Из-под легкого вишневого камзола поблескивает кольчуга. Вслед за ним мчатся четверо витязей. Въехав в деревню, они оглядываются по сторонам, точно каждый домик здесь им в диковинку.

У ворот господского дома, примостившись на камне, дремлет старик-крестьянин, сжимая в руке пику. Пробудившись от конского топота, он поспешно распахивает ворота, и всадники, проскакав по мосту, въезжают во двор…

Цецеи сидит в тени амбара, съежившись, точно старый орел. Тут же несколько его крепостных крестьян стригут овец. В руках у них ножницы, но у пояса висят сабли. Так жили в Венгрии в те времена.

Заметив витязей, Цецеи встает и, ковыляя, идет им навстречу. Походка у старого барина чудная: одна нога не сгибается в колене, другая в щиколотке. Да и как им сгибаться, раз обе они деревянные! Нет у старика и одной руки — рукав полотняного камзола болтается. Лицо Цецеи заросло седой бородой, седые волосы спадают до плеч.

Витязь с журавлиным пером на шапке соскочил с коня. Бросив повод солдату, он поспешно подошел к Цецеи и, щелкнув каблуками, представился:

— Иштван Добо.

Добо — рослый, ширококостный человек. Рот у него большой, губы тонкие, волевые, и кажется, будто Добо, словно горячий конь, всегда грызет невидимые удила. Властные серые глаза смотрят пристально. Каждое движение его исполнено силы, а походка упругая, точно у Добо стальные мышцы ног.

Цецеи спрятал руку за спину.

— Ты у кого служишь? — Глаза старика горят, как угли.

— Сейчас у Балинта Терека, — ответил Добо.

— Стало быть, ты приверженец Фердинанда? Что ж, добро пожаловать, сынок! — И Цецеи протянул руку Добо, успев окинуть быстрым взглядом и его жеребца, и его саблю. — Из каких же ты, Добо?

— Из рускайских, отец.

— С Палоцаями состоишь в родстве?

— Да.

— Выходит, ты из Верхней Венгрии? Как же ты сюда попал? Каким ветром вас сюда занесло?

— Мы, отец, едем из Палоты.

— Из замка Морэ? [5]

— Теперь он уже не замок Морэ.

— А чей же?

— Ничей. Да и не замок это теперь, а просто груда камней.

— Вы разрушили его?

— До основания.

— Слава богу!.. Да ты, братец, зайди сюда, в холодок, на террасу… Эй, мать, встречай гостя. — И Цецеи снова кинул взгляд на Добо. — Разрушили, говоришь?

Маленькая полная женщина суетилась на террасе: вместе со служанкой ставила стол в тень. Тем временем другая служанка отпирала дверцу погреба.

— Пишта Добо — родич Палоцаев, — представил Цецеи гостя своей супруге. — А солдатам поставьте вина и закуски.

Добо вытащил из камзола красный носовой платок, утер лицо.

— Прежде чем присесть, отец, — сказал он, испытующе глядя в лицо Цецеи, — я обязан спросить, нет ли здесь Морэ. Я ведь его ищу.

— Здесь? Морэ? Да чтоб глаза мои не видели его, разве только когда он на виселице будет болтаться!

Добо продолжал вытирать лицо и шею.

— Стало быть, мы сбились со следу. А водицы у вас не найдется?

— Погоди, сейчас вино принесут.

— Я, отец, как пить захочу, всегда воду пью.

Добо взял большой пузатый жбан, поднес к губам, а утолив жажду, шумно вздохнул и сказал:

— Отец, а вы позволите передохнуть у вас до вечера?

— Какое там «до вечера»! Тоже выдумал! Я тебя несколько дней не отпущу!

— Благодарю вас, но сейчас не масленица. Ночь я не спал, а вечером отправимся дальше. Однако кольчугу я бы скинул. Хотя она из дырок сшита, а все же жарко в ней в такую пору.

Пока Добо снимал в комнате доспехи, во дворе показался паломник.

— Да ты, никак, от монаха явился! — сказал Цецеи, глядя на него с удивлением, и глаза его снова загорелись, точно угли.

— От монаха. — Паломник улыбнулся. — А откуда вы изволите знать?

— По бороде твоей вижу: вся побелела от дорожной пыли.

— Верно.

— Потому и догадался, что ты издалека пришел.

— И то верно.

— А мне из дальних краев передать привет некому, кроме настоятеля Шайоладского братства нищенствующих монахов. Порази его стрела господня, он мне родня.