Кеес Адмирал Тюльпанов - Сергиенко Константин Константинович (онлайн книга без TXT) 📗

Так мы выныривали несколько раз. Веревки, наверное, были плохо завязаны, потому что вдруг Мудрила схватил меня рукой. Тут уж я стал отбиваться. Мудрила фыркал и тянул меня под воду. Если бы лежал спокойно, может быть, я и сумел бы его удержать. В общем, я нахлебался и стал уже прощаться с белым светом.

Тут, чувствую, кто-то схватил меня за шиворот и тащит к берегу. Мудрила – за мной. Я и опомниться не успел, как сидел на зелёной травке.

Смотрю, в лицо мне дышит… человек не человек, а кто-то мохнатый, с красной открытой пастью.

Пьер! Отряхивается, язык высунул. Потом лизнул меня через всё лицо. Пьер, дружище!..

А там уже развязывают Мудрилу.

И кто же стоит рядом, в фиолетовых штанах и дурацком колпаке? Ну ясно – Караколь. Он хлопает меня по спине, гладит по голове, причмокивает, пожимает плечами. Потом оборачивается и говорит:

– Мудрила! Ты ли это, старый приятель?

– Ну я, я, – говорит Мудрила.

Он уже очухался, отплевался.

– Дьявол тянул меня на дно. Только я начал плавать головой… Оказывается, они в речках живут.

– Мудрила! – говорит Караколь. – Сколько лет, сколько зим!

– Надо попробовать ещё в воздухе, – говорит Мудрила, стуча зубами. – Сейчас будем летать.

РЫЖИЙ ЛИС ГРАФ АРЕНЛАНДСКИЙ

Дело в том, что из-за Мудрилы я потерял башмак. Тот самый, в котором было письмо.

Прыгая в воду, я не успел разуться. Конечно, во время возни башмаки соскочили. Один кломп я нашёл немного ниже, в кустах. Его прибило к берегу. А другой словно в воду канул. Вообще-то как раз в воду. Может, свинцовая трубочка его утянула? Я нырял, но бесполезно.

Хорошенькое дело, ничего не скажешь. Я был ужасно расстроен, хоть и встретил своих тюльпанов.

Мудрила мне даже спасибо не сказал, а только проклинал дьявола, который помешал ему плавать одной головой. Значит, ко всем бедам я оказался ещё и дьяволом. Одно утешение – каким-то водяным, ну вроде морского дьявола. А это всё лучше, чем сухопутный.

Оказывается, Караколь с Мудрилой давненько друг друга знают, встречались не раз, Караколь даже бывал у Мудрилы в Кампене.

Да, забываю сказать про Караколя.

В ту ночь он проспал сном праведника до рассвета, а потом кинулся нас искать. На мельницу заглянуть не догадался. С тех пор он рыскал по деревням и расспрашивал, а в Дельфт и не думал ехать.

Я поругал Караколя.

Сказал, что голуби важней для обороны, чем один человек. Но он ответил, что, во-первых, не один, а два. А во-вторых, не просто человек, а целый адмирал, да ещё барабанщица в придачу. Но я всё равно не согласился.

Караколь и Мудрила сразу принялись спорить и спорили до упаду. Мудрила кричал, что неразбериха пошла от глупости, а Караколь говорил, что от несправедливости.

Глазки у Мудрилы наливались кровью, становились точно рачьи. Он хватал Караколя за грудки и кричал:

– Эразмус Роттердамский мой друг! Ты слышал, кто такой Эразмус Роттердамский?

– Слышал, слышал, – говорил Караколь. – Только ведь он умер.

– Кто? Эразмус? Эразмус не умер! Он только прячется.

– Помер твой Роттердамский, лет сорок назад помер.

– Молчи, фаянсовый лоб! Говорю тебе – прячется! Читал «Похвалу глупости»? Небось не читал. Там сказано: всё от глупости!

– Любишь ты сочинять, – говорил Караколь. – Помер твои Роттердам… то есть Эразм. Что ему, сто лет, что ли? Любишь ты сочинять.

Мудрила обижался и замолкал. Через час он говорил:

– Вот покажу, где он прячется, будете знать! Ещё через час он совсем успокаивался:

– Не скрою, что я умнее своего друга Эразма. Ему вредит недостаток пищи и темнота пещеры, где он скрывается.

Караколь только пожимал плечом.

Вообще Мудрила делал много глупостей. Он выследил на канале купающихся крестьян и кинулся к ним с криком: «Адамиты!»

Крестьяне в панике побежали, а Мудрила гнался за ними до самой деревни и требовал, чтобы сказали ему имена.

Потом он объяснял, что никак не может поймать настоящего адамита. Чтобы тот был голышом, как положено, и без единого греха.

Мудрила интересовался, есть ли правда в словах адамитов и не стоит ли потому раздеть всех жителей Нидерландов, чтобы они сразу стали кроткие и совестливые, как Адам и Ева.

Не знаю, может, у кого-то и вправду совесть наподобие гусиной кожи, только не у всех. Я, например, помню, как мы голышом целой компанией плавали через Рейн, чтобы украсть с причала немного селёдки. И ничего. Гусиная кожа была, а угрызений не помню. Так что и адамитам, по-моему, особенно рассчитывать не на что. Караколь уговаривал меня не расстраиваться. Говорил, что башмак, обязательно найдется, а с ним и письмо. Да где уж…

Но тут приключилось вот что.

Пошёл я за водой на канал. Смотрю, у берега сидит мальчишка, постарше меня, но с виду щуплый. Плечи торчат как вешалка, спину сгорбил, сидит удит рыбу.

И этот рыбак, скажу я вам, был такой рыжий, что кругом стояло сияние. В жизни не видел таких рыжих. Как будто на голову надели подсолнух или шляпу из петушиных перьев.

Ну я, в общем, задираться не стал, не до этого, тихонько так подхожу к воде.

Вдруг этот рыжий поворачивается и говорит:

– Эй вы там, не трогайте мою воду!

Я говорю:

– Как это твою воду? Где это сказано?

А он:

– С чего это вы говорите на «ты»? Вы знаете, с кем разговариваете?

– С кем это разговариваю?

– Парле ву франсе?

– Что-что?

– Благородные люди говорят по-французски, вы, как я вижу, неблагородный человек.

– Подумаешь, какой благородный. Может, я благородней тебя.

– Перестаньте тыкать, юноша. Иначе я вызову вас на дуэль.

Я совсем оторопел:

– На какую ещё дуэль?

– На шпагах, на пистолетах, на аркебузах. Но, впрочем, вы ещё слишком молоды.

– Подумаешь, – говорю, – ничего не молод. Пожалуйста, можем подраться.

– А какой у вас титул?

– Титул?

– Ну да, кто ваш почтенный папаша?

– Мой папаша, – говорю, – корабельный плотник, и он такие корабли…

– Достаточно. Я не могу с вами драться.

– Почему это?

– Да вы знаете, с кем говорите?

– Ну с кем говорю?

– Шпрехен зи дойч?.. Спик инглиш?.. Право, не знаю, как вам и объяснить по-голландски. Такой бестолковый язык,

– Почему это бестолковый?

– Разве вы не знаете, что в Голландии ни один уважающий себя человек не говорит по-голландски? Даже этот принц… как его… Вильгельм Оранский… и тот говорит только по-французски.

Меня даже пот прошиб. Неужели рыжий говорит правду? А письмо-то, наверное, написано по-голландски. Вдруг принц ещё не успел выучить голландского, родом-то он из-за границы. Да ладно, со мной и письма пока нет. Рано ещё горевать. Во всяком случае, рыжему я сказал:

– А я вот говорю по-голландски.

– А кто вы такой, собственно?

Тут я не успел и подумать, как с языка у меня спорхнуло:

– Я адмирал.

– Адмирал? – удивился рыжий! – А какой адмирал?

– Адмирал Тюльпанов,

– Что это такое?

Я не стал ему объяснять, а только сказал:

– Много будешь знать, скоро состаришься.

– Во всяком случае, это меняет дело, милейший. Раз вы адмирал, значит, можем выпить на брудершафт и перейти на «ты».

Я подивился, как этот рыжий мне быстро поверил. Неужели вид у меня такой важный?

– Адмирал, – сказал рыжий, – теперь я должен признаться: ты разговариваешь с графом. Только тише, я путешествую инкогнито.

– Как это?

– Ну, тайно. Дорогой адмирал, ты видишь перед собой графа Аренландского. Надеюсь, ты слышал о герцогстве Аренландском?

– Нет, никогда.

– Ах, это вина моего папаши. Он, видишь ли, не любит воевать. Мы не воюем уже двести лет. Не мудрено, что ты не слышал.

– А где это герцогство?

– Ужасно далеко, мон шер, ужасно. Надеюсь, тебя не смущает мой необычный костюм?

Да, что и говорить, одежда у него была не чета моей, адмиральской. Дырка на дырке.

– Видишь ли, адмирал, папаша лишил меня наследства. Вернее, наполовину, так что теперь я только граф, а мог быть герцогом. Кроме того, он изгнал меня из Аренландии. Но потом одумался и стал звать обратно. Но… дудки. Пускай помучается старикан. Может, откажет потом всё наследство. Ты как думаешь?