Рыцарь Бодуэн и его семья. Книга 1 (СИ) - Дубинин Антон (книги бесплатно без txt) 📗
Но в целом приключение оставалось для меня веселым и мирным. К полудню — как раз колокола били — мы въехали в город Провен. Никогда я не слышал такого красивого звона, как звук этих многих колоколов, переговаривавшихся и перекликавшихся друг с другом, как ангелы в Раю. Едва завидев впереди серые городские стены, мы, конники, оставили мужиков добираться своим тихим ходом и поскакали вперед. День выдался снова солнечный — иначе в Пасхалию и не бывает — и листва над нами ярко светилась, пропуская сквозь себя лучи. Я в самом деле чувствовал себя свободным. Вот только тебя рядом не было, ни брата — впрочем, тем полнее казалось мое чувство свободы.
Сказать, что я был ослеплен и поражен — ничего не сказать. Мог ли я знать в своей лесной глуши, что бывают такие красивые дома — каменные, с красными крышами, со ставнями, крашеными черной и алой краской, не то что в два — в три этажа! И улицы, мощеные красноватыми и серыми камнями, так вытертые многими ногами, что в округлых каменных спинах отражается яркое солнце. И что случается столько красивых людей сразу, в разноцветной одежде, поющих, шумящих, улыбающихся, и всем им есть до тебя дело! Воздух в городе был сухими горячим, насыщенным сразу столь многими запахами, что от него хотелось пить. Пряности, свежевыпеченный хлеб сеньориальных и вольных пекарен, конский и людской пот, благовонные масла, гнилая жижа сточных канав — и вместе с тем ни на что не похожий, прекрасный аромат теплого строительного камня. Так пах город; тебе, милая, это вовсе не удивительно — но не забывай, что я впервые оказался где-либо, кроме леса и деревни.
Первые увиденные мной улицы были заняты торговцами тканями и одеждой; я думал сперва, у меня голова оторвется — так я ею яростно вертел, стремясь все вокруг разглядеть и представить все красивые ткани и меха на своих дорогих родных. Матушке бы синий шелк-сырец на платье, вон он как красиво свешивается с прилавка открытой лавочки блестящей волной! Милой Мари на плечи — белку серую, или рыжую, или подбить изнутри плащ попеременно то такой, то сякой белкою. Будет почти как герб Куси. А брату — пелиссон с капюшоном вон из того ярко-красного сукна, такого плотного, что сквозь него самый крупный град не ударит. Шерсть черная и белая, грубоватый, но шелковистый фай, «лучшая аррасская саржа, белая и красная, и даже полосатая, для наипервейших модников» (как кричал — с чуждым акцентом — белоголовый торговец), сукна из Невера, крашеный с разных сторон разной краской двухцветный (первый раз я видел такое) камлен из Бомона, тонкая белая ткань бланкот для нежнейших сорочек и брэ… Дальше — больше: атлас, парча, дорогие шнуры для завязок, сплетенные из шелка с золотыми и серебряными нитями! В глазах моих все пестрело, мне представлялись артуровские рыцари и дамы в сверкающих нарядах из этих тканей, мило раскланивающиеся и играющие на многих инструментах. Я почему-то растрогался чуть ли не до слез, хотя не был ни бит, ни напуган: однако мне хотелось плакать от красоты вещей. Это чувство, милая моя, я впоследствии испытал еще не раз — даже в тот же самый день; и да простит Господь глупому отроку, каковым я тогда был, что впервые благоговение пришло ко мне при виде разноцветных тканей на Провенской ярмарке!
Кто же может покупать такие ткани, спрашивал я себя, какие короли и королевы? Кто же делает их, и как — на золотых станках, после того как колдуны спрядут тонкое руно алых, золотых и синих овец… какие, должно быть, живут в далекой стране, где правит отец Йонека.
И это я еще городской церкви не видел! Едва завидев Сен-Тибо, я невольно остановил лошадь, и ехавших позади меня Мартин ругнулся — его наглого жеребца не стоило подпускать так близко к моей кобыле, он тут же попытался ее оседлать, не обращая внимания на всадника на спине своей дамы. Пока Мартин боролся с лошадью, я сидел и смотрел перед собой: такие, должно быть, дома в Божьем Иерусалиме, бормотал я, с такими шпилями и башенками, похожие на замерший костер. Вот бы войти внутрь и посмотреть — правда ли там все из серебра и золота, стены построены из ясписа, и все подобно чистому стеклу. А может, там двенадцать дверей, украшенных драгоценными камнями: хризопраз, и сапфир, и халкидон, и смарагд…
Ну нет, сказал я себе, подъезжая ближе, это ж Провен, не Иерусалим, это всего-то церковь, только очень большая, не будь глупцом, смотри — она просто каменная. А если войти в нее и прослушать там мессу (служат ее не иначе как епископы), то навеки очистишься от всех грехов — если хватит духу войти.
Впрочем, скоро начались ряды продуктовые, и у меня потекли слюнки, так что я на время забыл о церкви. Мартин от нас отбился, договорившись встретиться у ворот, когда пробьют к вечерне (к вечерне, парни, запомните, а не к повечерию [9]!) Мы с Рено вдвоем, скинувшись, купили мягкого белого хлеба, такого вкусного, что он и без вина был бы хорош, и ели его прямо на ходу, запивая из фляги. Ужинать будем в кабаке, сказал Рено, так что на еду пока не траться, лучше поехали-ка к Святому Тибальду, там, слышал, каноники хороший сидр бесплатно раздают. Несмотря на всю свою похвальбу, мой товарищ, как и я, не считал себя толстосумом.
Одно только я мог бы сказать в защиту своего зеленого леса — там было куда просторнее. Когда восторг первых часов слегка поутих, я начал приходить в легкий ужас. Столько людей сразу меня пугало, как, впрочем, и мою смирную лошадку. Сеньоры на конях, едва ли не давящие бесцеремонную толпу; снующие под ногами лошади грязные мальчишки; бесчисленный мастеровой и торговый люд, а на широких улицах — вереницы повозок со складов, возницы, орущие во всю глотку и свистящие кнутами над головами толпы… При всем том в городе было куда жарче, чем в лесу — будто и не май, а разгар лета. Каменные стены домов и каменная же мостовая, нагревшись, отдавали жар, и у меня начинала кружиться голова. Ужас мой с каждым часом все усиливался: я боялся отстать, потеряться от Рено, бывшего моим единственным проводником по тутошнему лабиринту. А потерять Рено было очень даже просто — особенно после того, как мы оставили лошадей на коновязи знакомого товарищу кабака (на них было слишком хлопотно разъезжать по маленьким лавчонкам Верхнего Города). Рено сновал туда-сюда, со всеми заговаривал, всем интересовался, к чему-то приценивался и то и дело пропадал из моего поля зрения.
Ох, батюшки, что же это такое, думал я, тоскливо озираясь. Пропал я, с головой пропал, уж и не выбраться! Со всех сторон меня толкали, дергали, что-то предлагали купить или просили дать пройти — впрочем, все это весьма дружелюбно. Круглолицая девица в синем головном платке ущипнула меня за щеку — как раз когда я крутился на месте, пытаясь разглядеть торчащую из толпы темную голову товарища.
— Чего встал, красавчик? Не меня ли ждешь?
Я ужасно испугался девицы — кто-то мне рассказывал о ей подобных созданиях. То ли отец Фернанд на проповеди, то ли еще кто; говорили, что от таких можно заразиться страшными болезнями и покрыться паршой с головы до ног, они и ограбить могут, очень опасные женщины, сосуды дьяволовы! Отчаянно отнекиваясь, я улизнул меж двумя лотками, едва не опрокинув один из них. Задом, задом — в проход меж домами, выводивший на другую улочку, совсем узкую — так что можно, раскинув руки, достать от стены до стены. Здесь было почти что тихо, пусто и голо, дома стояли вплотную друг к другу, загораживая солнце — но жар все равно оставался. Я поднял голову — узкая полоса бледно-синего неба, все окна, выходящие на улицу, плотно прикрыты ставнями — и понял, что вот я и потерялся.
Эта идея меня даже слегка порадовала. Подумаешь, Рено — как только стало ясно, что он пропал, оказалось, что не очень-то он и нужен. Что же, я погуляю по городу всласть, куплю что мне надобно. А кабак, где осталась моя лошадь, я запомнил (кажется) — он недалеко от площади Сен-Тибо, в сите, и на вывеске у него баранья нога. Так тебе, Рено, поищи-ка меня сам, впредь тебе наука не убегать, а я пока куплю то, что хотел — без твоего ведома. Подарок для Мари, такой, что ей будут все девицы завидовать!
