Остров Буян - Злобин Степан Павлович (читать книги без регистрации полные .txt) 📗

Он направился к кузне.

– Кончились празднички, за работку?! – ехидно спросила его на углу крендельщица Хавронья.

– Кончились, кончились, мать, – спокойно ответил Мошницын.

В последнее время его узнал весь город, и ему бывало нельзя пройти двух домов, чтобы не отвечать на поклоны. Он и четверти этих людей не знал. Но в этот день было иначе: Михайла заметил, что многие из прохожих стараются не увидать его, переходят дорогу, чтобы не встретиться, а кто кланяется, те смущены и спешат проскочить скорее…

Он подошел к кузне, с грохотом отодвинул тяжелый засов и, шаря огниво в закопченном углу, наткнулся на рукавицы с красной отделкой – рукавицы Якуни. В кузнице не было никого, но Мошницын оглянулся, надел рукавицы и обхватил ими свое лицо. Это была как бы ласка сына. Кузнец без звука заплакал…

Он добыл огня, разжег горн, несколько раз качнул мех. Огонь разгорелся. Мошницын разыскал завалявшийся кусок железа и бросил его на угли. Пока железо калилось, он неподвижно стоял, глядя в огонь, и вдруг как бы вышел из столбняка, выхватил из огня болванку и начал гвоздить кувалдой, оттягивая широкую лопасть. Он не думал, зачем, для кого, для чего делает эту работу, но не мог оставаться без дела и потому ковал…

За спиной у него лязгнул обрезок железа…

– Здоров, молодец! – бодро сказал Михайла и оглянулся, ожидая увидеть Федюньку, но сзади стоял какой-то малыш лет семи.

– Здравствуй, дядя Михайла, – сказал он. – Куда такой топорина? Головы им секчи?

Михайла взглянул на свою работу и увидел, что на самом деле топор был не дровосечный, не плотничный, не мужичий. Огромный, с широким лезом [205] , он был скорее для мясника или палача.

– Кому секчи? – усмехнулся Михайла.

– Бо-ольшим!.. Кому же еще! – ответил мальчишка. – Батька сказал: «Почал Михайла ковать, скует топор на их головы». Мамка спрашивает: «На чьи?», а батька ей: «Больших!»

– А батьке твоему их не жалко? – спросил Михайла.

– Чего жалеть! Они нашего брата меньших николи не жалели! – ответил малыш.

Михайла захохотал.

– Вчера бы тебя на сход, вместо батьки! – сказал он.

– Батьке-то ногу срубили. Он бает: я бы сам был – я бы народ в топоры поднял на больших.

– Да чей ты? – спросил Михайла.

– А плотника Клобучкова. Эво та изба…

В это время вошел Федюнька, запыхавшийся и потный.

– Дядь Михайла, там прискакали гонцы на площадь! – выкрикнул он.

– Отколь?

– Сказывают, от Рафаила с попами. Во Всегородней держали совет, а топерво к Макарию в Троицкий дом поскакали. Народу за ними бежит!

– А ты чего же?

– Ты в кузню кликал, – отозвался Федюнька.

– Справный работник, – одобрил Михайла. – Ну-ка, поддунь.

Федюнька налег на мех.

Угли пылали, железо калилось.

Михайла снова выхватил из огня топор и начал ковать. Гулко звенела кузня. По тени, упавшей из двери и заслонившей свет, Михайла увидел, что кто-то еще вошел, но не оглянулся.

– Здоров, Михайла Петров! – произнес вошедший.

– Здоров! – Михайла узнал по голосу квасника Сидорку.

– Чего ж теперь будет? – спросил квасник.

– Повинную принесете, да войско пустите в город, – сказал Михайла, не оставляя работы. – Томиле Слепому, Гавриле, да мне, да Козе, да Копыткову, да мяснику Миките, да батюшке Якову – нам головы посекут, а тебе что страшиться! Батогов накладут, да и только…

– Костопыжишься ты, Михайла! С боярами, что ль, породнился? К тебе добром, а ты – и собакой! – рассердился квасник.

Кузнец повернулся к гостю.

– Бедно мне за город, – сказал он, – до конца постоять не сумели… За что я вам сына отдал?! Ты мне сына верни, квасная рожа! Якунька пошел за тебя биться, а ты его продал, больших накликал на город.

– Да нешто я?! – оправдывался Сидорка.

– А ты где был? Где был вчера? – наступал на него Михайла с молотом в руках.

Квасник отступил и оказался прижатым в угол.

– Где был?! – крикнул кузнец.

– На Рыбницкой.

– Кого обирал?

– Молчал, – потупясь, признался Сидорка.

Кузнец размахнулся молотом. Сидорка в страхе присел и зажмурил глаза.

– Чего страшишься? Все вы молчали, не ты один, – присмирев, успокоил Михайла.

– Не ждали, что так трапится! Самим бедно! – произнес из дверей новый голос.

В дверях стояли шапошник Яша и Шерстобит Максим.

– Чего вам?! – резко спросил Михайла. – Чего вы ко мне прилезли?! К Русинову ступайте. Его в мое место сами обрали!

Мелкорослый шапошник неожиданно подскочил к Михайле и крикнул:

– Дурак! Что ты орешь на мир?! За делом к тебе пришли. Думаешь – староста, так тебе всех беднее?!

Яша наступал на кузнеца, и теперь Михайла попятился от него.

– Бог-отец какой! Сына, вишь, истерял!.. – наступая, кричал шапошник, и жидкая бороденка его прыгала и горячилась как бы сама по себе. – А я кого истерял?! У тебя-то был сын, а мои что же двое – собаки?! А соседа нашего Васьки трое побиты – не дети были?! Клуша беспутная: «Кра! Кра!» К тебе пришли, чтобы думу думать, а ты на народ хайло распахнул. Раззепай ты пустой, брехун!.. – Яша умолк и тяжело дышал.

Михайла поднял глаза и увидел, что в кузне и около кузни полно народу. Он увидел несколько человек, у которых в боях были побиты братья, сыновья и отцы. Кузнецу стало стыдно за свой крик.

– Простите меня, братцы, – сказал он. – Отец ведь я. Староста – тоже человек. Закручинился…

– В кручине кто судит! – ответил квасник. – Думу думать к тебе сошлись. Большие крестный ход собирают – царского архирея встречать. От боярина укрепленье, что войско не тронется с места, покуда войдут попы. А нам идти ли в тот крестный ход?

– А когда идти – не с ружьем ли? – раздался вдруг женский знакомый голос.

Кузнец удивленно взглянул и узнал крендельщицу, которая поутру с издевкой сказала про праздник.

– Ты, что ль, с ружьем поскачешь? – спросил кузнец.

– Старика-то дворяне побили. Хоть я поскачу. Когтями вцеплюсь, да и то с хари бельмы повыдеру, а дай мне такой топор – палачом стану, лютее Малюты Скуратова [206] .

– Чего же ты, Хавроньица, утре брехала? – спросил кузнец.

– А тошно глядеть стало: за-апон надел, ключом помахиват идет, как богатый в церковь, а город гинет!.. А ты, как поп: обедню отпел, да и скок вприсядку. «И дело, мол, не мое! Пропадайте вы пропадом!..» Нет, кузнец, не уйти тебе никуда от мира! В кузню не хоронись… Я и баб взбулгачу, коли верша напала… Бабы ружье возьмут, а ты передом, за сотника нас поведешь…