Гонители - Калашников Исай Калистратович (книги бесплатно без .txt) 📗

Здоровый, бодрый, он сидел на коне, за ним теснились его нойоны.

Наклонился к Тэмуджину, спросил:

– Ну как ты?

– Все хорошо. – Голова у него была ясной, свежей, не беспокоила рана, он чувствовал лишь жжение и толчки крови. – Что Джамуха?

– Ночью все бежали. Джамуха уходит вниз по Эргуне. Аучу-багатур и сыновья Тохто-беки бегут в верховья Онона. Татары – в свои кочевья. Почему ты не снесся с Джамухой?

– Он мог бы послушать тебя, но не меня, хан-отец. Да что теперь говорить об этом! Надо добивать врага. Джэлмэ, вели приготовить мне коня.

Хан-отец, я попробую догнать Джамуху.

– А нужно ли?

– Хан-отец, недобитый враг как тощий волк – зол, нахален, от него можно ждать всего.

Ван-хан долго молчал. Наконец нехотя сказал:

– За Джамухой я пойду сам. Ты догоняй Аучу-багатура.

Скакать на коне Тэмуджину было трудно. Каждый толчок отдавался болью, холодная испарина покрывала тело. Но он крепился.

Аучу-багатура и сыновей Тохто-беки настигли через три дня. После короткой схватки враги рассеялись. Тэмуджин велел остановиться на отдых.

Вечером в его походную юрту пришел Чилаун, сын Сорган-Шира.

– Хан Тэмуджин, среди воинов тайчиутов был мой друг Джиргоадай. Он хочет служить тебе.

– Зови его сюда.

Переступив порог юрты, воин снял пояс с мечом и саадаком, положил к ногам Тэмуджина.

– Почему покинул своего господина? Почему ушел от Аучу-багатура?

– Он носит звание багатура, но отваги у него не больше, чем у старого тарбагана. Он замышляет битвы, но ума у него не больше, чем у степной курицы. – Ни в голосе, ни во взгляде раскосых глаз Джиргоадая не было обычной в таких случаях робости.

Еще когда воин вошел в юрту и снимал пояс, в его лице, в порывистых, резких движениях Тэмуджин уловил что-то знакомое. Сейчас он все больше убеждался, что уже видел его где-то. Внезапно догадался, приказал:

– Сними шапку!

Воин обнажил голову – в черных волосах белела седая прядь. Тэмуджин поднялся и, кособочась от боли в потревоженной ране, подошел к нему, спросил:

– Узнаешь?

Джиргоадай качнул было отрицательно головой, но вдруг густо покраснел – узнал. Краска тут же отлила от лица, оно стало бледным. Но глаза смотрели без страха.

– Узнаю. – И голос прозвучал твердо. – Я не знал, что ты хан.

Его прямота и откровенность обезоружили Тэмуджина. Мстительное чувство колыхнулось и тут же улеглось. А вспомнив, как Джиргоадай показывал ему кулак, он даже улыбнулся.

– Ну, а если бы знал, что я хан?

– Не состоялась бы эта встреча.

– Почему?

– Один из нас был бы мертв.

«Не каждый найдет в себе мужество ответить так, – подумал Тэмуджин. Убивать его просто жалко. Но и оставить в живых нельзя: он пролил мою кровь, кровь хана, и нет более тяжкого преступления. Однако кто знает об этом? Только двое. А может, не знает этого и он?»

– Ты погубил моего коня. Смертельно ранил…

– Коня? – удивился войн. – Мне казалось…

Тэмуджин перебил его:

– Красивый был конь! Саврасый, с черным ремнем на хребтине и белыми задними ногами. Ты хорошо владеешь копьем?

– И копьем, и мечом, и луком. Я – воин.

– Коня, такого же, какой был у меня, добудешь в сражении и вернешь мне. И еще. Человека по имени Джиргоадай больше нет. Теперь ты Джэбэ. [7] Мое копье.

Глава 13

Узнав, что за ним гонится один Ван-хан, Джамуха решился на смелый шаг. Без нукеров и оружия он выехал ему навстречу. Была надежда, что Ван-хан не захочет пятнать свое имя его кровью. Он скакал к нему безбоязненно, и все же, оказавшись перед лицом кэрэитского войска, идущего крепко сбитым строем, один, безоружный и беззащитный, он стиснул зубы от страха, захотелось повернуть коня и быстрее ветра улететь к своим. Поднял руки. Его узнали и остановились, по рядам воинов, как огонь по сухой траве, полетело:

– Джамуха, Джамуха…

Передаваясь из уст в уста, весть мгновенно достигла ушей Ван-хана.

Вместе со своими нойонами он рысью подъехал к нему. Нойоны окружили со всех сторон, смотрели с любопытством, но без враждебности. Джамуха слез с коня, подошел к Ван-хану, взялся одной рукой за стремя, прислонился лбом к тощей ханской ноге.

– Я пришел, хан-отец… Не губите людей, не гоняйте по степи племена, жаждущие покоя, возьмите мою жизнь.

Ван-хан осторожно отодвинул ногу.

– Ты кого собрался воевать?

Сверху вниз он смотрел на Джамуху, хмурился, но в глазах была жалость.

– Я? Воевать? – воскликнул Джамуха. – Это вы обложили меня, будто кабана на облавной охоте. Вы пришли сюда. Вы гонитесь за моим народом. Вы заставляете меня сражаться. И с кем? С этими людьми, – Джамуха обвел рукой круг нойонов. – С ними я ходил в походы, пил из одной чаши, согревался у одного огня.

Он услышал одобрительный шумок нойонов. Теперь он знал, что добьется своего, заставит хана повернуть назад и уйти в свои кочевья. Повышая голос до крика, раздернул на груди халат.

– Убей меня, хан-отец, если я виноват перед тобой или перед твоими нойонами!

– Ну что ты кричишь? – с укоризной сказал Ван-хан. – Я не собираюсь губить тебя.

– Зачем же ты здесь?

– Не кричи! – уже сердито сказал Ван-хан. – Для чего ты собрал такое войско?

– Где хан Тэмуджин, мой анда? – Джамуха обернулся, будто не знал, что Тэмуджина тут нет. – Я хочу спросить у него – для чего он отовсюду переманивает людей? Для чего ему большое войско? Хан-отец, ты и анда несправедливы ко мне. Было время, когда я и анда жили душа в душу. Но он сам разрушил нашу дружбу. Он задумал возвеличиться и в звании сравниться с тобой. И стал ханом. Ни я, ни ты, хан-отец, не гоняли его за это по степи, не убивали его воинов. Почему же сейчас, когда нойоны племен возвели меня над собой, вы набросились на меня? Хотите моей крови – я перед вами.

Ван-хан велел расседлывать коней. Воины разостлали на траве войлок, он пригласил Джамуху присесть, тихо сказал:

– Оба вы с Тэмуджином дороги мне и оба терзаете мое сердце. Ты винишь его. Он тебя. И оба теряете разум, совесть, не страшитесь гнева небесного.

– Если говорить о совести, то у Тэмуджина…

– Молчи, Джамуха, ты тоже хорош! Я не стану преследовать тебя. Живи как знаешь. Но и помощи у меня не проси. Не буду я больше помогать – ни тебе, ни Тэмуджину.

– Обидно мне, хан-отец. За что такая немилость? Почему ты равняешь меня с андой?

– Не знаешь? Нет, все знаешь и понимаешь, Джамуха. Многое я тебе прощал. Умен ты, ловок, отважен и этим люб моему сердцу. И Тэмуджин… Но сегодня я отворачиваюсь от вас. Об одном прошу: не можете ладить держитесь друг от друга подальше. Вот мое слово.

– Отец, ты слишком суров с Джамухой, – сказал Нилха-Сангун. – Только говоришь, что для тебя и он и Тэмуджин одинаковые…

– Джамуха не распоряжался нами, как своими нукерами, – подхватил Арин-тайчжи. – А Тэмуджин…

– Перестаньте! – болезненно сморщился Ван-хан. – Джамуха, ты ночуешь тут или поедешь к своим?

– Я поеду, хан-отец. Меня ждут.

Ван-хан не стал его задерживать. И, чувствуя неловкость перед ним, стыдясь смотреть в его опечаленное лицо, Джамуха сел на коня, шагом поехал в степь.

Наплывали синие спокойные сумерки, вдали засверкали огни его стана.

Мир был тих, безмолвен. Мягкая трава гасила стук копыт, и Джамухе казалось, что он не едет, а плывет над землей, таящей скорбное ожидание.

Прошлое молодечество, разные хитрые проделки за спиной хана – все виделось сейчас иначе. Тоска и запоздалая боль совести теснили сердце Джамухи. К чему все это – обман, ложь, сражения, походы? Не живешь, а идешь по топкому болоту: пока вытаскиваешь из липкой грязи одну ногу, вторая увязла еще глубже. Где твердь? Куда можно безбоязненно поставить ногу? Почему жизнь так немилостива к нему? Он любил Тэмуджина – тот стал непримиримым врагом, уважал Ван-хана – старик отвернулся от него, отстаивал волю нойонов – сам стал гурханом и потому принужден укорачивать эту же самую волю. Что случилось? Была же когда-то жизнь иной. Добры и совестливы были люди, умели вместе горевать и радоваться, чтили доблесть и мудрость, отвергали двоедушие и скудоумие. Еще живут отзвуки былых времен в трепетном слове улигэрчей, но и они скоро умрут вместе с последними сказителями, поверженными под копыта боевых коней. А если и останется кто-то в живых, что славить им? Свирепую непреклонность анды, порожденного злом и зло же сделавшего своим оружием?