Гибель гигантов - Фоллетт Кен (бесплатная библиотека электронных книг TXT, FB2) 📗
Когда Фиц дошел до конца списка, Этель попросила позволения на несколько минут отлучиться, чтобы повидать родных.
— Ну конечно, — сказал Фиц. — Можете оставаться с ними, сколько пожелаете. Вы справились со всем превосходно. Не представляю, что бы я без вас делал. И король тоже вам признателен. Как вам удается помнить имена всех этих людей?
Она улыбнулась. Ей самой было странно, что его похвалы имеют для нее такое значение.
— Почти все они время от времени заходят к нам поговорить с моим отцом то о компенсации за полученные увечья, то о мерах безопасности в шахте, то о ссоре с помощником начальника.
— Ясно. Но я думаю, что вы просто замечательная, — сказал он, улыбаясь обезоруживающей улыбкой, которая так нравилась Этель: так мог бы улыбаться соседский мальчишка, а не граф. — Засвидетельствуйте мое почтение вашему отцу.
Она вышла из дома и побежала по лужайке, не чувствуя под собой ног от радости. Родители с Билли и дедом были в чайном шатре. Отец выглядел очень внушительно в черном воскресном костюме и белой рубахе с воротником-стойкой. У Билли на щеке был страшный ожог.
— Как твоя щека, братишка? — спросила Этель.
— Ничего. Выглядит, правда, ужасно, но доктор сказал, лучше не завязывать.
— Все только и рассказывают, как отважно ты себя вел.
— Но Мики спасти не удалось.
Возразить на это было нечего. Этель сочувственно погладила его по руке.
Мама с гордостью сказала:
— Сегодня в «Вифезде» Билли произнес проповедь.
— Да? Какой ты молодец, Билли! Жаль, меня не было… И что ты сказал?
— Я просил Господа дать нам понять, почему Он допустил этот взрыв в шахте, — сказал Билли, бросив беспокойный взгляд на отца. Тот не улыбался.
— Было бы лучше, — сказал отец сурово, — если бы Билли попросил Господа укрепить его в вере, чтобы ему и не потребовалось понимание.
Они уже явно спорили об этом. Этель не хватало терпения разбираться в богословских спорах, от которых все равно ничего не менялось. Она постаралась найти другую тему, чтобы поднять всем настроение.
— Папа, граф Фицгерберт просил засвидетельствовать тебе его почтение, — сказала она. — Правда, мило с его стороны?
Но отец не оттаял.
— Мне было больно видеть, что ты принимала участие в этом фарсе в понедельник, — жестко сказал он.
— В понедельник? — растерянно переспросила она. — Это когда король посещал вдов?
— Я видел, как ты подсказывала имена его холую.
— Это был сэр Алан Тайт…
— Да мне плевать, как его зовут! Если я вижу холуя, то так его и называю!
Этель была потрясена. Как мог отец так отнестись к ее минуте славы? Она чуть не расплакалась.
— Я думала, ты будешь мной гордиться!
— По какому праву он говорит о сочувствии, когда и понятия не имеет, что такое лишения и опасности!
— Но папа, от его сочувствия им стало легче, — сказала Этель, пытаясь сдержать слезы.
— Его посещения отвлекли всех от опасных и противозаконных действий «Кельтских минералов».
— Но надо же было людей утешить! — Как отец не понимал таких простых вещей?
— После этого утешения они совсем размякли. Вечером в воскресенье весь город был готов к бунту. А вечером в понедельник все могли говорить только о том, как королева дала миссис Дэй-Пони свой платок.
Этель вдруг почувствовала, как на смену отчаянию пришел гнев.
— Жаль, что ты к этому так относишься, — холодно сказала она.
— А как, по-твоему…
— Жаль, — повторила она, с вызовом глядя ему в лицо, — потому что так нельзя!
— Хватит, Эт… — сказала мама.
— У людей есть чувства! — сказала Этель яростно. — Вот о чем ты всегда забываешь!
Отец онемел.
— Ну-ка прекрати! — сказала мама.
Этель посмотрела на Билли. Сквозь слезы она увидела, что он смотрит на нее с благоговейным восхищением. Это придало ей сил. Она шмыгнула носом, вытерла глаза тыльной стороной ладони и сказала:
— Для тебя имеют значение только твои профсоюзные дела, правила безопасности и священные книги. Папа, я понимаю, что это важно, но нельзя не думать при этом, что люди чувствуют. Я надеюсь, что твой социализм когда-нибудь изменит мир к лучшему, но пока люди нуждаются в утешении.
К отцу наконец вернулся дар речи.
— Я думаю, ты наговорила достаточно, — сказал он. — Эта поездка с королем вскружила тебе голову. Ты сопливая девчонка, и нечего тебе учить старших!
Слезы лишили ее сил продолжать спор.
Повисло тяжелое молчание, и она пробормотала:
— Прости, папа! Мне, наверное, пора… — Под тяжелым взглядом отца она встала и отправилась назад, к господскому дому.
По дороге Этель смотрела под ноги, надеясь, что никто не заметит ее слез. Ей не хотелось никого видеть, и она зашла в Жасминовую комнату. Леди Мод уехала в Лондон, так что комната стояла пустая, постельное белье сняли. Этель бросилась на матрас и разрыдалась.
Как мог отец так презрительно говорить обо всем, что она делала? Неужели он хотел бы, чтобы она выполняла свою работу плохо? Она работала на господ — как и любой шахтер в Эйбрауэне. Их нанимала компания «Кельтские минералы» — но уголь, что они добывали, принадлежал графу, и он получал деньги с каждой тонны, как и шахтеры, которые этот уголь добывали (о чем отец не уставал повторять). Если хорошо быть хорошим шахтером, сильным и умелым, то что плохого в том, чтобы быть хорошей служанкой?
Она услышала звук открывающейся двери и вскочила. Это был граф.
— Что с вами, что случилось? — спросил он ласково. — Я из коридора услышал, как вы плачете.
— Простите меня, милорд, мне не следовало сюда приходить!
— Нет-нет, ничего. — Его красивое лицо выражало искреннее участие. — Почему вы плакали?
— Я так гордилась, что оказалась полезной королю, — сказала она горестно, — а отец говорит, что все это фарс, придуманный, чтобы люди не злились на «Кельтские минералы»! — и она вновь зарыдала.
— Какая чепуха! — воскликнул он. — Кто угодно сказал бы, что сочувствие короля было искренним. И королевы тоже. — Он вынул из нагрудного кармана белый льняной платок. Этель подумала, что он даст ей платок, но он сам осторожно вытер ей слезы. — Пусть вашему отцу это и не понравилось, а я в понедельник вами гордился. Не надо плакать, — сказал он, склонился к ней и поцеловал в губы.
Она была ошеломлена. Она могла ожидать чего угодно, но не этого. Когда он выпрямился и посмотрел на нее, она ответила ему недоуменным взглядом.
— Вы очаровательны, — произнес он тихо и вновь поцеловал ее.
— Милорд, что вы делаете?! — сдавленно прошептала она.
— Сам не знаю.
— Вы что же, думаете…
— Я вообще не думаю.
Она смотрела в его лицо, словно выточенное из мрамора. Зеленые глаза пристально ее изучали, словно пытаясь проникнуть в мысли. И она поняла, что безумно влюблена и что ее захлестывают восторг и желание.
— Я ничего не могу с собой поделать, — сказал он.
Она счастливо вздохнула и сказала:
— Тогда поцелуйте еще.
Глава третья
Февраль 1914 года
В половине одиннадцатого утра в зеркале лондонского дома графа Фицгерберта, находящегося в фешенебельном Мэйфэре, отразился безупречно одетый высокий человек в визитке, выдающей его принадлежность к высшему обществу. На нем была сорочка с воротником-стойкой, поскольку модные мягкие воротники он не любил, а галстук был заколот булавкой с жемчужиной. Кое-кто из друзей считал, что хорошо одеваться — ниже их достоинства. «Послушайте, Фиц, вы похожи на какого-то дурацкого портного, открывающего по утрам свое ателье!» — сказал ему как-то юный маркиз Лоутер. Лоути был неряшлив, ходил с крошками на жилете и пеплом сигары на манжетах сорочки, и ему хотелось, чтобы все вокруг выглядели не лучше. Фиц же неопрятности не терпел.
Он надел серый цилиндр. С тростью в правой руке и новенькой парой серых замшевых перчаток в левой, он вышел из дома и повернул на юг. На площади Беркли светловолосая девчонка лет четырнадцати подмигнула ему и сказала: «Хочешь минет за шиллинг?»
